отнимая достойной славы ни у Главноначальствующего над войсками нашими знаменитого полководца, принесшего бессмертные Отечеству заслуги; ни у других искусных и мужественных вождей и военачальников, ознаменовавших себя рвением и усердием; ни вообще у всего храброго нашего воинства, можем сказать, что содеянное ими есть превыше сил человеческих. И так да познаем в великом деле сем промысел Божий. (…) Велик Господь наш Бог в милостях и во гневе своем!».
Время атеизма для Наполеона прошло. Показательно, что вернувшись в Париж, Наполеон, титаническими усилиями создавая новую армию (набирая рекрутов, отыскивая для них по всей Европе лошадей, собирая более-менее пригодные пушки и ружья), посчитал важным заключить мирный договор с Высшими Силами: он занялся составлением нового конкордата, «преисполненного духом умиротворения со стороны Наполеона». Конкордат был подписан 25 января 1813 года. Секретарь императора Меневаль записал в эти дни: «Папа Римский несмотря ни на что любил Наполеона, а Наполеон со своей стороны испытывал к нему уважение и даже привязанность». Еще бы не уважать – после Москвы! Мария-Луиза писала отцу, что конкордат привел Папу Римского в хорошее настроение. Наполеон думал, наверное, что уладил эту проблему. И ведь кампанию 1813 года он начал с побед!
Однако выиграв двухдневную (26–27 августа) битву под Дрезденом, разгромив 150-тысячную армию союзников, он вдруг впал в необъяснимый транс. Констан записал: «Состояние нерешительности настолько завладело его существом, что казалось, его характер полностью изменился. Кто бы мог этому поверить? За той активной деятельностью, которая не давала ему покоя и которой он беспрестанно полностью отдавал себя, последовало явное равнодушие, не поддававшееся описанию. (…) Часами он занимался только тем, что выводил большие буквы на листах белой бумаги». И это в тот момент, когда испуганные союзники готовы были бежать перед его войсками едва ли не до русских границ!
В октябре 1813 года был Лейпциг – катастрофа
5
Кампания 1814 года дана была ему будто в насмешку. Наполеон побеждал всех и не побеждал никого. Он не раз сам водил солдат в атаку, словно испытывая свое счастье – осталось ли оно?
«Шагреневая кожа» становилась все меньше, но она еще была! Он продолжал войну с наступающим со всех сторон десятикратно превосходящим его противником, будто надеялся, что в конце концов на помощь к нему подоспеют силы, более могущественные, чем Блюхер, Веллингтон, Шварценберг и даже он сам. Он все ждал – что-то произойдет! Что-то спасет его, как спасало не раз в Египте, при Маренго, при Ваграме, на Березине. Уже держа в руке перо и собираясь подписать отречение, Наполеон сказал своим маршалам: «А может, мы нападем на них? Мы их разобьем!». Правда ли он верил в свою звезду даже в этот момент или это было желание поставить на карту последний сантим – вдруг именно с него начнется новая «полоса»?
Камердинер Констан записал, как после отречения 1814 года Наполеон, улыбаясь, сказал ему: «Ну что ж, сынок, приводи в порядок свою тачку: поедем сажать капусту». Наполеон видел себя императором Диоклетианом, который отрекся от власти, покинул Рим, а когда сенаторы приехали звать его обратно на трон, заявил: «Если бы вы увидели, какая у меня уродилась капуста, вы бы никуда меня не звали». Возможно, Наполеону даже нравился вот такой – римский – поворот его судьбы: он и в падении оказывался велик.
Наверное, он и, правда, хотел просто жить на острове Эльба – кому-то же было угодно, чтобы все повернулось именно так? На фронтонах его дворцов было написано «Везде счастливый Наполеон». Он построил на острове дороги, лазарет, провел новый источник воды в главный город острова Порто-Ферайо. На остров завезли саженцы шелковицы, новые сорта винограда. Разработаны были новые рудники. «Надо жить как живется», – будто бы сказал он одному из своих загрустивших гренадеров.
Но в 1814 году он, все ждавший приезда Марии-Луизы с сыном, узнал, что она увлекалась генералом Нейпергом, а Шарль Жозеф, так и не ставший Наполеоном Вторым, воспитывается при австрийском дворе под именем герцога Рейхштадтского. Потом дошли слухи о том, что Венский конгресс будто бы намерен пересмотреть место ссылки императора – уже тогда называли остров Святой Елены. Передавали чьи-то слова: «Европа будет спокойна лишь когда над Наполеоном будет шесть футов земли». Наполеону могло казаться, что сама судьба выталкивает его с Эльбы, как пробку из бутылки «Вдовы Клико». Вот они – знаки! Он решился – и без единого выстрела вернул себе Францию! Мог ли он сомневаться после этого, что счастье снова вернулось к нему? Возможно, и французский народ поверил, что счастье снова на стороне императора. Один из чиновников сказал в те дни Наполеону: «Государь! Вы всегда творите чудеса!».
Однако вышло – только до первой большой битвы, до Ватерлоо… Был ему и после этого «знак»: английский корабль «Беллерофонт», на котором Наполеон сдался англичанам, 1 августа 1799 года участвовал с Нильском сражении с французами – и спустил флаг. Жизнь дала круг, пленник пришел к пленнику. Разглядел ли Наполеон эту кривую усмешку судьбы?
Проигранное противостояние с самим Небом не давало ему покоя. На Святой Елене Лас-Каз записал за Наполеоном: «Быть может, мне надо было подражать Генриху VIII, сделавшись единственным первосвященником и религиозным вождем моей Империи». Еще: «Спрашивать, до каких пор религия может быть необходима политической власти, все равно что спрашивать, до каких пор можно делать прокол больному водянкой: все зависит от благоразумия врача». И еще: «В хорошо управляемой стране нужна главенствующая религия и зависимые от государства священники. Церковь должна быть подчинена государству, а не государство церкви». Он и эту войну пытался «доиграть» и «переиграть», объяснить
У Марка Алданова, русского писателя, по масштабу вполне сравнимого с Толстым, в повести «Святая Елена, маленький остров» Наполеон удивленно спрашивает своих товарищей по ссылке: «Но если Господу Богу угодно было лично заниматься моей судьбой, то что Он всем этим хотел сказать?». Тот же Алданов приводит поразительный факт: в старой ученической тетради Наполеона на одной из страниц написано «Святая Елена, маленький остров» – и на этом записи обрываются. В тот день кто-то, забавляясь, задал Наполеону шараду и задумался – поймет ли?..
Победитель, не узнавший о победе
1
Британской империей в наполеоновскую эпоху правил король Георг (Джордж) Третий, к началу ее не слишком молодой даже по нашим меркам, а для того времени и подавно старик: королю было под шестьдесят!
Вступая на престол 25 октября 1760 года, он сказал: «рожденный и воспитанный в этой стране, я горжусь тем, что я британец». Из английских королей Ганноверской династии, правившей Англией с 1714 года, он первый имел право на эти слова: английский язык был для него родным, а вот в Германии, на своей «исторической родине», он никогда не бывал. Заметим, кстати, что до 1802 года Георг был еще и королем Франции – этот титул был в числе титулов английского монарха со времен Столетней войны.
(Отметим, хотя самым непримиримым противником Наполеона считается Англия, а разгром начался с России, можно сказать, что император всегда воевал с немцами, каковыми по крови был и Георг III (его отец Фредерик был ганноверский герцог, а его мать – принцесса Заксен-Готтская Августа), и Александр Первый – его отец император Павел был рожден Екатериной, урожденной принцессой Анхальт-Цербстской от Петра III, который как сын гольштейн-готторпского герцога Карла Фридриха и дочери императора Петра I Великого Анны Петровны был больше чем наполовину немец. А уж о королях Пруссии и австрийском императоре нечего и говорить).
Он короновался в 22 года. Корона перешла к нему от деда, а не от отца, принца Уэльского Фредерика (Фридриха Людвига), умершего, когда сыну было всего лишь 13 лет. Неизвестно, любил ли его Георг – по крайней мере на людях он никогда не упоминал его имя.
У всех Георгов были запутанные отношения с отцами. Фредерик был и вовсе изгоем в семье: его родители уехали из Ганновера вместе с дедом Георгом I, вступившим на британский престол в 1714 году,
