шел к Эбергарду, Эбергард не шевелился, только опустил руки по швам (сломался лифт, видимо, сломался лифт в подземный гараж; Эбергард всё делал правильно, здесь стоять не опасно, но сломался лифт).
Не дойдя, к таким не приближался ближе трех метров (иначе бактерии начнут перепрыгивать), монстр остановился, чтобы совсем скоро дальше пойти, и лениво и округляя проговорил:
— А как вы отнесетесь к тому, что я вас… прямо сейчас… — и от удовольствия сжал губы, заметив в постороннем, невольном движении лица Эбергарда что-то удовлетворяющее его, отметив добавление влаги в его глазах, отвернулся и покатил дальше: есть дела поважнее, чем ворошить падаль.
Эбергард постоял, словно обдумывая; мир, закрепленный вниманием префекта, не должен какое-то время меняться, дальним наблюдателям должно показаться: поприветствовались и кратко переговорили по делу; потом незаметно и с болью вздохнул и пошел в туалет умыться и посушить руки горячим воздухом — нажимаешь кнопку, подставляешь руки, и тебе дают доброе, то, что ты хочешь.
Встали, сели, Вероника-Лариса протараторила положенное, он услышал «истец желает пояснить?» и без промедления встал:
— Ваша честь, с прошлой осени меня лишили возможности видеться с дочерью. Бывшая супруга в категорической форме заявила: если я не выпишусь из квартиры, с дочерью могу попрощаться. Все согласованные встречи отменялись в последнюю минуту. Меня лишили возможности приходить к Эрне домой. Дочь не отвечает на мои сообщения и звонки. Не поздравила меня с днем рождения. Прекращено общение с бабушкой, которая тяжело больна. Летом без моего согласия Эрну вывезли в Крым без сопровождения матери, и моя бывшая супруга отказалась предоставить сведения о местоположении ребенка. Мы пытались согласовать график встреч в опеке, но Сигилд отказалась его подписать, объясняя это тем, что дочь не желает меня видеть. Эрна находится под сильнейшим психологическим давлением матери, травмирующим ее психику. Дочери сообщаются ложные сведения обо мне, мои действия объясняются исключительно негативно, — гладко и уверенно, сладость выученного, школьное «без запинки».
Когда я имел возможность говорить с дочерью по телефону, было заметно, что Эрна начинает относиться ко мне пренебрежительно и потребительски, грубит. Я прошу суд установить график моего общения с дочерью, обеспечив мне совместное проживание с ребенком в приемлемом объеме. Встречи раз в месяц на один-два часа будут сведены лишь к развлечениям и покупкам и не дадут мне возможности участвовать в воспитании дочери. Я снял квартиру в районе, где проживает Эрна, имею автомобиль с водителем… Мой главный и единственный интерес состоит в том, что ребенка должны воспитывать родные отец и мать. Я и моя бывшая супруга — семья, пока наша дочка не выросла, и должны нести равную ответственность. Отсутствие одного из родителей приводит к тяжелым последствиям, детьми часто не осознаваемым. Многое могу дать Эрне в материальном плане, образовании и медицинском обслуживании. Восстановить отношения важно именно сейчас потому, что у ребенка начинается переходный возраст… Решение суда улучшит наши отношения с уважаемой Сигилд, внесет спокойствие и предсказуемость в жизнь Эрны, наш ребенок поймет: нас привела в суд только любовь и желание сделать ей лучше. У меня всё.
— Содержание! — подстегнула Вероника-Лариса.
— Да. Несмотря на ситуацию, я продолжаю вносить на счет своей бывшей супруге тысячу пятьсот долларов ежемесячно на содержание дочери.
— Так, опека здесь?
— Да, ваша честь, мы обследовали жилищно-бытовые условия… В данный момент Эбергард проживает с гражданской женой в квартире по договору найма. Трехкомнатная, на одиннадцатом этаже…
Капитальный ремонт. Чисто. Одна комната оборудована специально для девочки… Там всё необходимое для проживания, отдыха и полноценного развития. Органы опеки считают, что жилищно- бытовые условия хорошие…
— А по условиям матери… С девочкой говорили?
— Там тоже уютно. Кухонный гарнитур. На окнах шторы. Взаимоотношения доброжелательные. Проживает еще муж и ребенок, новорожденный, Михаил. С несовершеннолетней Эрной провели беседу. В ходе беседы установлено: учится на хорошо и отлично. Дополнительно посещает французский язык, английский язык, понедельник, вторник, четверг, пятница — компьютерная графика, пятница и воскресенье — танцы…
— Видите, как она загружена! — крикнула адвокат из «тех».
— Дочь хочет видеться с Эбергардом?
Тетка из опеки (она пришла в длинной пушистой кофте и не сняла круглой меховой шапки с головы) переступила на месте и немного свалила голову набок, показывая, как трудно ей на вот это:
— Говорили с ней. Развитая девочка. Но замкнутая. Не на всё отвечает. Мать глазами просто пожирает. Говорит одно и то же, что мать. Теми же словами. Встречаться с отцом, говорит, не против. Но когда будет свободное время. А проживать не хочет.
— Причина? — неприятным, застоявшимся голосом спросила Вероника-Лариса, забыв про Эбергарда, оставив одного; он писал на листке «планировать время», «позволит планировать время», «время», «ВРЕМЯ»…
— Не сказала. Но я спросила: папу любишь? — опека помолчала, чтобы точно припомнить и воспроизвести. — Сказала: люблю. Очень.
Эбергард быстро-быстро сморгнул, удержал в глазах, не прячась за ладонь, и продышался: ничего не значит.
Судья переложила голову с ладони на ладонь:
— Вопросы к истцу.
Пружиной — выскочила и нависла та, что побольше, в побрякушках, серебре и золоте, ее трясло — ненавижу! — вот так каждый день, такая работа, а как жить без денег:
— Что вы знаете о своей дочери?? Сколько ей лет?! Что? Он даже не знает, сколько ей лет! А вы знаете, что Эрна болела? Почему вы дочерью не интересуетесь?
В нем заворочалось движение, жаждущее расправиться, выпрямиться, дотянуться и задушить!
— Вы часто общались с дочерью, когда жили в семье?! — вопросы вылетали, вылетали.
— Всё свободное время.
— У вас его не было! И занимались вы — только развлечениями! Девочка по болезни не смогла поехать куда-то по опасной дороге на ваш семейный праздник — и вы лишили ее за это заграничных поездок?!
— Я не обязан ее катать по курортам, если она не уважает бабушку…
— Катать? Он сказал «катать». Катать! Какие у вас отношения с дочерью?
— Нормальные.
Вторая, понесчастней, всё время смеялась: когда подруга спрашивала — издевательски улыбалась, когда пытался ответить Эбергард — хохотала в голос.
— Почему вы пытаетесь общаться с Сигилд через свою мать?
— Да я хоть через Гитлера готов…
— Почему вы не учитываете интересы девочки, у нее столько кружков?!
Судья расчистила ногтем давно, видимо, отвлекавшую ее стиснутость в межзубном пространстве и:
— Вопросы еще есть? Переходим к опросу ответчика: признаете иск?
— Мой доверитель, — та, что кричала, как-то делились у них «там» задачи и роли, — не признает искового требования. Никто не препятствует истцу общаться с дочерью. Просто нет желания у человека, одни требования. В семье, в квартире не может быть двух отцов. Отчим заботится об Эрне, разрывается, ходит на две работы…
— Так мы и хотим его разгрузить, — подсказала Вероника-Лариса, смеяться — ее очередь. — Он, кстати, перестал страдать, что не может прописаться по новому адресу? Мечтал, наверное: пропишусь, приватизируем, долю мне, долю сыну… А ведь жил-то в дальнем Подмосковье!
— А вот этот господин, — указывалось на Эбергарда, — сам ушел из семьи!
— Какое это имеет значение?!
— Вот у вас, милочка, нет детей, — и «те» готовились, подсобрали, — вам не понять! Он отказывается
