официорий забеги в мастерскую горшечника Ставракиса и пришли его ко мне.
– Я сделаю, что ни попросите, если только вы не заставите меня составлять слова задом наперед, – объявил Анфим.
– Обещаю, – сказал магистр. Он еще был охвачен порывом. – Иди же! Иди!
Не успел Анфим хлопнуть дверью, как Аргирос положил квадратную железную раму на поднос и смазал его клеем. На полках возле стола он держал горшочки с формами.
«Изображения, – думал он. – Если египетские монахи невзлюбили их, то вскоре и вовсе возненавидят».
Он еще набирал текст, когда в дверь постучали.
– Войдите, – сказал он.
На пороге стоял Ставракис. Магистр подивился, что гончар пришел так скоро; похоже, Анфим бежал к нему в лавку со всех ног.
– Чем могу быть вам полезен сегодня, господин? – спросил Ставракис.
Это был высокий человек, ровесник Аргироса, с открытым, умным лицом и руками художника – длинными, тонкими и изящными. Искусные руки и прирожденная смекалка позволили ему изготовить шаблоны и формы из глины.
– Мне нужен набор форм в пять раз крупнее обычных, – сказал магистр и добавил: – Я не имею в виду в пять раз выше, высота пусть будет та же. Просто я хочу, чтобы буквы были в пять раз крупнее и люди могли читать их на расстоянии.
– Понимаю. – Ставракис задумчиво потер подбородок. – Вы не сможете поместить на листе много текста такого размера.
– Я знаю. – Аргирос оценил сообразительность горшечника. – Мне нужна всего одна строчка, чтобы привлечь внимание. Остальная часть страницы пойдет в обычном размере.
– А. Тогда понятно. – Ставракис задумался. – Если вы скажете мне строчку, я смогу сделать ее одним блоком. Это будет быстрее, чем вырезать буквы по отдельности. По сбивчивой речи вашего запыхавшегося секретаря я понял, что заказ срочный.
Аргирос кивнул Ставракису и сообщил, что ему нужно. Гончар, человек набожный, перекрестился.
– Конечно, это так. Еще что-нибудь? Нет? Тогда я пошел. Я принесу строчку, как только она будет готова.
– Отлично, Ставракис, – с благодарностью воскликнул Василий.
Гончар ушел. Аргирос вернулся к набору, по одной добавляя буквы в раму. Иногда он обнаруживал случайную ошибку, или в голову приходила более ценная мысль, и тогда он заменял по нескольку букв, а однажды даже целую строку. Клей становился гуще.
Возня на лестнице вынудила его остановиться. Он вышел из кабинета и почти наткнулся на грузчиков с ящиками.
– Куда это, дружище? – спросил первый рабочий.
– Сюда.
Он работал с папирусами, имея в своем распоряжении по нескольку сотен листов зараз, но не представлял, сколько места потребуется для тысяч листов. Они заполнили весь кабинет. Когда вернулся Анфим, Аргирос поздравил его с хорошей работой и отослал за краской.
Оставалось дождаться Ставракиса. Горшечник пришел ближе к вечеру со свертком в нескольких слоях ткани.
– Только из печи, еще горячая, – сказал он, пробираясь к магистру между баррикадами ящиков с бумагой.
– Давайте, я разверну, – сказал Аргирос.
Хорошо, гончар предупредил, что форма еще горячая. Держа ее сквозь тряпку, Аргирос внимательно осмотрел получившуюся работу.
– Отлично. Люди смогут прочесть это на расстоянии квартала. Думаю, вы заработали номисму, Ставракис.
– За такую мелочь? Вы с ума сошли, – молвил гончар, но убрал монету в карман.
Магистр вставил крупный текст на оставленное для него место в раме. Он взял доску и наложил ее на набор, чтобы выровнять буквы. Довольный результатом, смочил кисть в краске, прошелся ею по буквам и прижал к ним лист папируса. Прочитав отпечаток, вытащил щипцами пару неправильно вставленных букв и заменил их. А потом разжег жаровню. Когда та разогрелась, Василий поставил поднос и раму над ней, чтобы высушить клей и зафиксировать буквы на местах.
С помощью тряпок Ставракиса он снял поднос и раму с жаровни, подложив ткань под горячий металл. Когда тот остыл, он намазал буквы краской и напечатал лист пергамента, отложил его и снова смазал форму.
Краска, печать, лист в сторону; краска, печать, лист в сторону. Сейчас он видел только поднос, раму и ящик с папирусом. Когда ящик опустел, Аргирос заполнил его отпечатанными листами и взял следующий.
После долгой работы он вдруг понял, что становилось слишком темно: он уже не различал букв. К тому же Василий устал и проголодался. Магистр отправился в закусочную возле Претория и купил хлеба, козьего сыра, а также чарку вина. Вздохнув, вернулся в кабинет, зажег лампу и опять принялся за дело.
Половинная луна взошла на юго-востоке над Святой Софией, значит, время близилось к полуночи. Магистр уже выполнил больше половины работы. Он продолжал печатать, двигаясь размеренно, точно водяное колесо, и прерываясь только для того, чтобы зевнуть. Он не выспался накануне ночью, да и
