вожделения — не деньги, а власть. И сейчас тебе нужна власть надо мной.
— Ты не права, Чар, и ты это знаешь. Мне не нужна никакая власть. Просто я хочу все делить с тобой поровну — и трудности, и успех. Я хочу любить тебя, Чар.
Он обнял ее и заглянул в глаза. Вместо нежного, жемчужно-серого цвета он увидел в них стальной блеск, предгрозовую мрачность туч, готовых разразиться бурей. В них не было ни упрека, ни сожаления — только отчужденность.
Чар не хотела его слушать. Она пребывала в полной растерянности. Если она его выслушает, придется что-то решать, а она и так приняла сегодня уже слишком много решений.
— Я-то как раз права. Особенно если учесть то, что привлекает меня в твоей персоне. «Кувыркаться в постели» — ты это так называешь? Это, конечно, неплохо, но как ты можешь после этих слов смотреть мне в глаза, Флетчер?
Чар оттолкнула его руку и отступила на шаг назад. Солнечный свет заиграл на тонких золотых нитях, вплетенных в ткань ее хлопчатобумажного платья. Охваченная отчаянием, Чар стояла и, словно завороженная, следила за переливающимися и сверкающими нитями.
— Ты должен наконец определиться, Флетчер. Если ты хочешь быть свободным гражданином мира, то не надо читать все эти нудные нотации. И потом, что задело тебя больше всего? То, что я забыла о нашем свидании или что обедала в обществе Росса? А может быть, то, что была задета твоя профессиональная репутация? Раньше мне в голову не приходило сравнивать тебя с Россом, но теперь, мне кажется, положение изменилось. По крайней мере, с Россом я чувствую себя уверенно. А о тебе что можно сказать? Ты даже не знаешь, чего ты хочешь. То ты расстроен и сердишься на меня за то, что я неправильно управляю компанией, то предлагаешь все бросить, уехать на необитаемый остров и предаваться там радостям любви. Скажи мне точно, чего ты хочешь, Флетчер? Подскажи, и я постараюсь сделать так, чтобы тебе было хорошо. Но только не заставляй меня разгадывать загадки. У меня больше не хватает на это времени. Моя жизнь переменилась. Может быть, все дело в том, что в твоей жизни ничего не меняется?
Флетчер с нежностью посмотрел на Чар. Он никогда еще не любил ее так сильно, как сейчас, и никогда так не боялся потерять ее.
— Возможно, ты права. Твоя судьба повернулась так круто, моя же — нет, потому что я давно решил ничего больше не менять. Я хочу только одной перемены — чтобы ты вошла в мою жизнь. Тогда бы и твоя компания процветала, и я был бы счастлив, потому что ты так долго об этом мечтала. Понимаешь, я думал, что успех и деньги будут служить нашей любви и обогащать нашу жизнь, представляя новые возможности для творчества. Я не мог себе представить, что ты станешь такой расчетливой и эгоистичной. Ты сильно изменилась, Чар. Когда ты последний раз рисовала? Когда последний раз вдохновение заставляло тебя брать в руки карандаш? Когда простое прикосновение к шелку приводило тебя в восторг? Я помню, как ты разворачивала рулон за рулоном только для того, чтобы насладиться ощущением, возникающим, когда пальцы прикасаются к струящейся ткани. Сейчас рулон ткани для тебя только единица хранения на складе, выкройка — не удивительный плод фантазии и точного расчета, а просто деталь, которую нужно переделать на несколько размеров.
Флетчер посмотрел в сторону и провел рукой по волосам. Казалось, он не мог найти слов, чтобы объяснить Чар, что он чувствует, донести до нее чувство ненужности и заброшенности, которое не давало ему покоя.
— Чар, если ты обвиняешь меня в жажде власти над другими людьми, то, боюсь, мы сейчас далеки друг от друга, как никогда.
— Флетчер, — с горечью сказала Чар, — ты за деревьями не видишь леса. Ты упрекаешь меня в том, что я забросила творчество и потеряла вдохновение. Но я так не считаю. Я — деловая женщина. Я должна заботиться о своих служащих, о развитии компании. Ты, наверно, забыл о подобной ответственности. Ты уже давно не беспокоился ни о чем, кроме пленки, которую нужно отдать в проявку. Но я не собираюсь бросать свое дело, следуя твоему примеру, и не намерена расставаться с творческой работой. Я добьюсь, чтобы «Броуди Дизайн» стала преуспевающей компанией. Понимаешь, я верю в сны и, когда они начинают превращаться в реальность, не хочу пробуждаться.
— Забавно. Я чувствую то же самое, но только грезил, наверно, не о том. Я мечтал, что мы будем любить друг друга до конца своих дней.
— О, Флетчер, не надо, — с мольбой в голосе остановила его Чар. Он говорил так искренне, выглядел таким расстроенным, таким убитым, что у нее сжалось сердце. Это трудно было вынести, но Чар не хотела сдаваться. — Мы так ни о чем не договоримся. Нельзя же решать такие проблемы на стоянке у ресторана. Извини, я забыла о нашем уговоре. Но это единственное преступление, которое я совершила. Я ничем не обидела тебя, не бросала тебя, поэтому ты не можешь чувствовать себя покинутым и забытым. Я допустила промах, и, думаю, будет лучше, если мы оба забудем о нем. Сейчас мне нужно вернуться на фабрику. Дай мне поработать остаток дня, а вечером мы поговорим, идет?
— Хорошо. Когда угодно.
Флетчер засунул руки в карманы. Он почувствовал нервную дрожь. Ему хотелось кричать, чтобы выразить всю свою боль. Он ненавидел неопределенность, ненавидел себя за то, что не может справиться с волнением. Он понимал, что нужно уйти. Чар не должна догадаться о его страданиях. Ее тонкие пальцы сжали руку Флетчера, словно стараясь убедить его, что он не одинок. Но Флетчер понимал: мысленно она уже была не здесь.
— Я позвоню, как только вернусь домой. Если ты не возражаешь…
— Нет. Прекрасно. Поговорим позже, я должен идти.
И Флетчер легонько погладил Чар по нежной щеке, маленькому острому подбородку, провел по ее полным губам пальцем и почувствовал, как Чар поцеловала его.
Не произнося больше ни слова, Флетчер быстро повернулся и ушел. Он не хотел видеть, как она уезжает. Не хотел молча смотреть, как она сядет за руль белого «мерседеса» с таким видом, словно была рождена для такой роскоши, и уедет прочь. Ему был ненавистен сияющий солнечный день в Коронадо, и он не хотел больше никого видеть.
Направившись в противоположную сторону, он спустился к воде, избавился от туфель, сбросил рубашку и побежал вдоль моря, около самой воды. Холодные брызги обжигали ноги, грудь, попадали в лицо. Он бежал, не останавливаясь, пока, обессиленный, не взобрался на песчаный холм. Когда он добрался до своего дома, он уже точно знал, как ему поступить, как сохранить их любовь.
Быстро приняв душ, Флетчер почувствовал, что тоска, сжимавшая сердце, отступила. Он оделся и набрал номер Чар, но ее дома еще не было. Он не мог услышать ее голос, не мог поговорить с ней. Тогда он оставил сообщение на автоответчике. Он уезжает, не убегает от нее, а просто уезжает, чтобы разобраться в том, что произошло между ними. И он не знает, когда вернется.
— Mais non! Я этого не возьму!
Пилар меряла шагами заднюю комнату своего магазина. Это продолжалось уже давно, две последние недели. Пять шагов в одну сторону, три — в другую, потом направо к столу со швейной машинкой, готовой к работе. Швея, обычно сидевшая за ней, получила месячный отпуск. Работы не было и, возможно, больше не будет.
— Я хочу поговорить с Жоржем, tout de suite. Он не может быть настолько занят, чтобы не взять телефонную трубку. Мне нужно, чтобы он прислал другие модели для коллекции из трикотажа.
Пилар, закатив глаза, слушала, как женщина на другом конце провода невнятно объясняла, почему Жорж не смог выполнить заказ Пилар. Женский голос источал доброжелательность, звучал так сладко, но Пилар не могла дождаться, когда она наконец повесит трубку. Чуть не плача от огорчения, темнокожая красавица бросила трубку и опустилась в кресло в стиле Людовика Четырнадцатого. Всего несколько месяцев назад здесь сидела Чар, а она, Пилар, купалась в лучах устремленных на нее восхищенных глаз.
Но представление окончено. Занавес опущен. Покупателей у нее было мало, а надежд на лучшее еще меньше. Все шло из рук вон плохо. Пилар закрыла лицо руками. Все это время Ваше воевал против нее, а она об этом даже не догадывалась.
Она не могла вспомнить, как это началось. Вначале прошел слух, что Ваше недоволен успешным
