Ему не перерезали горло во сне. Может, благодаря чуткому слуху Эопы, может, благодаря его везению.
Как бы то ни было, Нумоний постарался, чтобы ему и дальше везло. Недалеко от места своего отдыха он нашел грибы и, хотя не очень разбирался в германских грибах, отправил их в рот, не задумываясь. Если они окажутся ядовитыми — что с того?
Лошадь не хотела грибов, она хотела одного — отдыха. Нумонию было на это плевать. С пня взобраться в седло было легче, чем с земли, но он был кавалеристом и в случае чего всегда мог сесть в седло и так. Любой кавалерийский командир, если хочет, чтобы за ним следовали воины, должен это уметь, а Вала Нумоний был неплохим командиром.
Что скажет Август, когда узнает о разгроме?
«Может, именно мне суждено доставить известие об этом в Рим?» — подумал Вала Нумоний.
Такая цель словно бы облагораживала его бегство.
Хотя цель у него в любом случае была: если спасти свою жизнь — не цель, что тогда вообще может называться целью?
Но у германцев была своя цель: истребление римлян. И, будь они прокляты, варвары находились куда ближе к исполнению своих желаний, чем Нумоний — к исполнению своих.
Ему удалось снова найти тропу, иначе он мог бы блуждать кругами, пока не свалился бы от голода… Или не попался бы варварам. Но теперь у него оставался шанс спасти свою шкуру.
Неожиданно, так же резко, как до этого они поглотили тропу, деревья расступились, и Вала Нумоний оказался на открытом месте, что позволяло ему ехать — удирать! — быстрее.
Но что за всадники там, впереди? Как он и опасался — другие спасшиеся римляне. Если они опередили его в ночи, значит, опередила и весть о победе германцев.
Так и есть. Заметившие Нумония варвары ни на миг не задумались о том, кто он и куда спешит. Они сразу поняли — перед ними беглец, закричали, указывая на всадника, и устремились за ним.
Колотя сапогами в лошадиные бока, он погнал лошадь ковыляющей, пьяной рысью; брошенные вдогонку копья падали совсем близко.
За конем с бешеным лаем понеслись собаки.
Во всяком случае, Вала Нумоний полагал, что это собаки, потому что вряд ли здешние дикари ухитрились приручить волков, на которых эти звери были больше всего похожи. Лошадь с перепугу сначала рванула галопом, но ее сил хватило ненадолго. Вскоре бедное животное остановилось, и ни удары, ни понукания уже не смогли сдвинуть его с места.
Только этого не хватало!
Варвары мчались за своими собаками. Настоящих воинов среди германцев не было, но все равно их копья представляли собой смертельную угрозу. Понимая, что влип, Нумоний соскочил с лошади и пустился бежать.
Несколько собак погнались за ним; он рубанул одного пса по морде кавалерийским мечом, который был длиннее гладиусов пеших легионеров. Зверюга взвыла и упала, обливаясь кровью. Но надежды Нумония на то, что это отвадит остальных, не оправдались: еще одна серая остроухая тварь попыталась вцепиться ему в ногу. Он убил и этого пса.
Но пока он отбивался от собак, подоспели их хозяева — германские юнцы и даже одна бешеная белокурая женщина, видать, вообразившая себя воительницей. Защищаться мечом от своры собак — одно дело, но от толпы противников с копьями — совсем другое.
— Нет! — прошептал Нумоний. — Пожалуйста, нет!
Глаза у дикарей были еще белее, чем у псов, а в остальном разница между ними была невелика: и те и другие жаждали крови и несли смерть. Варвары пытались окружить кавалерийского командира, а он лишь поворачивался то в одну, то в другую сторону, такой же беспомощный, как его лошадь.
Вскоре все было кончено. Довольно быстро, и все-таки Нумоний предпочел бы умереть быстрее.
Прежде чем вторгнуться с германскими полчищами в Галлию, Арминий должен был выбить из своей страны оставшихся тут римлян. Уничтожения трех легионов было для этого недостаточно. На восточном берегу Рейна оставалось несколько римских крепостей, и, если не позаботиться об их гарнизонах, они могут наделать бед.
Поэтому Арминий решил уничтожить крепости, беря их штурмом одну за другой. Как бывший боец вспомогательных римских войск, он кое-что знал об осадном искусстве, однако не принял в расчет, что большинство его соотечественников совсем ничего об этом не знают или, в лучшем случае, знают гораздо меньше его. Кроме того, укрывшиеся за деревянным частоколом легионеры прекрасно понимали: если враг прорвется за укрепления, всех защитников ждет страшная смерть.
Из бойцов легионов, на которые напали в Тевтобургском лесу, удалось уцелеть очень немногим, и все же некоторые спаслись и оповестили гарнизоны о случившемся. К великому удивлению Арминия, вести о разгроме соотечественников не деморализовали защитников римских крепостей, а лишь прибавили им решимости.
Больше всего Арминию мешал укрепленный лагерь Алисо, находившийся недалеко от Ветеры, на южном берегу Люпин, близ того места, где эта речка впадала в Рейн. В лагере стоял сильный римский гарнизон, оказавшийся весьма упрямым.
— Если вы сдадитесь, — прокричал Арминий на воинской латыни, — клянусь, что отпущу вас в Галлию с оружием! И пока вы будете отступать, никто на вас не нападет! Для верности вы получите заложников.
На стене появился центурион — Арминий сразу признал в нем командира, даже не по поперечному гребню на шлеме, а по надменности, сквозившей в каждом движении воина.
— Нет, — ответил римлянин. — Ты не орал бы тут под стеной, если бы не обманул Квинтилия Вара и не перебил его людей. Значит, все твои клятвы не стоят и плевка.
Слова римлянина были чистой правдой, что разъярило Арминия еще больше.
— Ты за это поплатишься, — пригрозил он. — Мы возьмем крепость и принесем твое мясо в жертву нашим богам — отрезая по маленькому кусочку.
— Давай попробуй.
Центурион плюнул в сторону Арминия.
— Хотя не думаю, что ты на это способен, голожопое отродье шлюхи. Бьюсь об заклад, дырка в твоей заднице, которую ты без конца подставлял Вару, широкая, как тоннель.
Чтобы не сомневаться, что Арминий и остальные варвары поняли его слова, центурион внятно, с расстановкой, повторил только что сказанное по-германски, демонстрируя хорошее знание языка.
— Ах ты дерьмо с ногами! — в бешенстве взревел Арминий. — Посмотрим, как ты запоешь, когда я до тебя доберусь!
— Давай попробуй, — спокойно повторил центурион и удалился.
Арминий проорал приказ. Германцы сначала осыпали вал Алисо тучами стрел, а потом, воодушевляя себя ревом, похожим на рев разъяренных медведей, устремились к стенам с приставными лестницами. Если бы неистовство и отвага могли взять верх над выучкой и искусством, люди Арминия просто смели бы защитников с вала.
Но этого не случилось. Римляне забрасывали камнями германцев, пытавшихся завалить ров фашинами, обстреливали их сквозь отверстия в настиле караульного парапета, а приставленные к стене лестницы без труда отталкивали раздвоенными деревянными рогатинами. На тех варваров, что все же пытались карабкаться по лестницам, сверху лились кипяток и горячее масло.
И все же нескольким воинам удалось взобраться наверх — но лишь немногим. И они, разумеется, долго не продержались. Оборонявшие укрепления защищенные доспехами римляне, дисциплинированные, сознающие, что сражаются за свою жизнь, имели явное преимущество над дикарями.
— Они дерутся грязно! — обиженно сетовал германец, прижимая к себе руку, сломанную при падении с лестницы.
В глазах сородичей Арминия, понятия не имевших об осадном искусстве, так и было. Сам он во время службы в Паннонии повидал множество машин и хитростей, которые пускали в ход римляне, чтобы брать даже самые сильные крепости. Но видеть — одно, а применить увиденное на практике — совсем другое.
