Дегирд и попытались навсегда отнять наши земли. — После гибели Пероза, Царя Царей, все боялись этого пуще огня. Падающий в ров гордый львиный штандарт — эта кошмарная картина будет стоять перед глазами Абиварда до конца его дней.
— Может, и так, — сказал Фрада. — Но как оно есть — тоже достаточно скверно. К тому же эти мелкие стычки обескровят нас.
— Да, — согласился Абивард. Рядом со степняками лежали и трое его воинов один неподвижно, а двое метались и кричали о своей боли равнодушным небесам.
«Может, они поправятся, — подумал Абивард. — А может, и нет». Он сложил ладонь в кулак и стукнул себя по бедру. — Брат мой, хотел бы я знать, как обстоят дела в других частях царства. Что, к примеру, скажет Охос, если я напишу ему и задам этот вопрос?
— А он читать-то умеет? — полюбопытствовал Фрада.
— Не знаю, — признался Абивард. Но тут же просиял:
— Я же могу спросить у Рошнани. Кстати, она не отстает от меня, чтобы я научил ее читать и писать. Наверное, моя переписка с Динак убедила ее, что я не против, чтобы женщины учились таким делам.
— А ты ее учишь? — Голос Фрады звучал так, словно Абивард говорил не о грамотности, а о каком-то экзотическом и не вполне приличном занятии.
Абивард тем не менее кивнул:
— Да, и похоже, у нее есть к этому наклонности. Уверен, что отец поступил бы точно так же; в конце концов, разрешил же он Динак учиться.
— Да, разрешил, — задумчиво подтвердил Фрада и тоже кивнул. Поступки Годарса были для него примером даже в большей степени, чем для Абиварда.
Видя, что противник не рвется отдать себя на заклание, хаморы ускакали на север. Макуранцы выехали на поле, прикончили раненых хаморов, затабунили степных лошадок и, как смогли, собрали разбредшееся стадо. Покончив с этим, перевязав своих раненых, наложив на их раны лубки и накрепко приторочив пострадавших седоков к коням, они направились в крепость. Стычка с хаморами по всем формальным признакам могла считаться победной. Но Абивард потерял в ней одного человека, а может, и троих, и сомневался, что сегодняшний бой удержит хаморов в другой раз от нападения на его земли. Он не мешал своим воинам праздновать победу, но сам не чувствовал себя победителем.
— О да, брат мой владеет грамотой, по крайней мере, он ей обучался, — сказала Рошнани. — Насколько он ею пользовался с тех пор, как учитель покинул крепость, сказать не могу.
— Узнать можно только одним путем, — сказал Абивард. — Я напишу ему, а потом посмотрим, что за ответ мы получим. На всякий случай я велю гонцу выучить мое послание наизусть, чтобы точно знать, что Охос его понял. И еще я напишу Птардаку. Я знаю, что он умеет читать, ведь Динак написала мне, что он был очень удивлен, узнав, что и она тоже знает буквы.
— Ты будешь писать письма здесь, в спальне? — спросила Рошнани. — Я хочу посмотреть, как ты будешь выписывать каждое слово, и попробую определить, что они означают.
— Перо и чернильница у меня здесь есть. Посмотрим, не найдется ли пары кусочков пергамента. — Абивард держал чернильницу и тростниковое перо в ящике небольшого шкафчика возле кровати, вместе с ножами, несколькими монетками, полосками кожи и другими мелочами. По крайней мере раз в день ему приходилось рыться в этом ящике — ведь невозможно предугадать, когда что-нибудь более всего похожее на хлам окажется вдруг очень нужным.
Он удовлетворенно хмыкнул, наткнувшись на кусок пергамента величиной с ладонь. Одним из ножичков он аккуратно разрезал его пополам. Каждого из двух кусочков было более чем достаточно для тех записок, которые он намеревался послать.
Он вынул пробку из чернильницы и положил ее на шкафчик. Туда же он положил первый кусочек пергамента, потом обмакнул перо в чернильницу, склонился и начал писать. Рошнани присела на кровать рядом с ним, так близко, что грудь ее оказалась прижатой к его боку. Это было приятно, но он старался не отвлекаться.
«Потехе час, — сказал он себе. — А делу время».
Поскольку он не знал, хорошо ли умеет читать Охос, и поскольку Рошнани только начала изучать буквы, он старался писать особенно четко и разборчиво, хотя обычно из-под его пера выходили сущие каракули.
— Охос? — воскликнула Рошнани. — Ты только что написал имя моего брата.
Через минуту она добавила:
— А вот и твое имя! — От радости она чуть не прыгала.
— Оба раза правильно, — сказал он, свободной рукой обнимая ее за талию.
Она прижалась к нему еще теснее, запах ее волос заполнил его ноздри. Ему потребовалась вся сила воли, чтобы думать о письме. Закончив, он подождал, когда высохнут чернила, и вручил письмо ей:
— Сумеешь прочесть?
Она сумела, слово за словом, медленнее, чем он писал. Она вся взмокла от усилий, но была чрезвычайно горда собой.
— Я все поняла, — сказала она. — Ты хочешь знать, сколько Смердис отобрал у Охоса на дань хаморам, и сильно ли они докучали его наделу после этого.
— Совершенно верно. Ты делаешь успехи, — сказал Абивард. — Я горжусь тобой.
В доказательство этого он обнял ее обеими руками и поцеловал. Случайно или же умышленно («По чьему умыслу?» — задумался он потом) она не удержалась и повалилась на кровать. Письмо Птардаку было написано значительно позже, чем рассчитывал Абивард.
И это письмо Рошнани прочитала вслух. Абивард обратил на ее чтение меньше внимания, чем мог бы, — оба не стали обременять себя одеванием, и все мысли его были об одном: не худо бы повторить. Однако Рошнани, хоть и обнаженная, всецело сосредоточилась на своем занятии. Она сказала:
— Если не считать имен, ты написал в этом письме то же самое, что и в письме к Охосу. Почему ты это сделал?
— А? — спросил он.
Рошнани сердито фыркнула и повторила вопрос.
Он немного подумал и ответил:
— Мне письмо тоже дается не так уж легко. Если одни и те же слова могут послужить мне дважды, нет нужды придумывать новые.
Она не спеша, в обычной своей манере обдумала его слова.
— Пожалуй, ты правильно поступил, — наконец сказала она. — Вряд ли Охос и Птардак будут сравнивать эти письма и обнаружат, что ты оказался не вполне оригинален.
— Оригинален? — Абивард закатил глаза. — Если бы я знал, когда учил тебя буквам, что ты станешь наводить критику, я не стал бы этого делать. — Она возмущенно фыркнула. Он сказал:
— И я знаю еще одну вещь, которая во второй раз ничуть не хуже, чем в первый, даже если и делается без всяких изменений.
Рошнани все так же стыдливо опускала глазки, как и в первый день своего пребывания в крепости Век-Руд, но теперь уже в этом было больше игры, нежели стыдливости.
— И что же это за вещь? — спросила она, будто они не лежали обнаженные на большой кровати.
Наконец письма были запечатаны и отправлены. Ответ от Охоса пришел спустя чуть больше недели. «Дихгану Абиварду дихган Охос, зять его, шлет поклон», прочел Абивард. Сначала через его плечо заглядывал Фрада, а потом, когда он перечитывал письмо в спальне, — Рошнани. Ей он сказал:
— Видишь? Все-таки пишет он неплохо. Почерк у Охоса был квадратный, старательный, может быть, не очень отработанный, но четкий.
— Читай дальше. Что он пишет? — спросила Рошнани.
— «Да, дорогой зять, нас тоже ограбили — и люди Смердиса, и кочевники. Первым мы отдали пять тысяч аркетов, а вторым проиграли коров и овец, коней и людей. Мы тоже нанесли кочевникам урон, но какая от этого польза — убрать одну песчинку, когда ветер гонит на нас всю пустыню? Но мы сражаемся, как можем. И тебе дай Господь победы в твоей войне».
— Это все? — спросила Рошнани, когда он остановился перевести дух.
