— Боюсь, при нынешнем урожае дожить до весны все равно будет непросто, — ответил Ифантий.
Перспектива голодной зимы замаячила перед Криспом впервые после детских лет, проведенных в Кубрате. Там, из-за жадности кубратов, каждая зима была голодной. Но теперь, подумалось ему, он голодал бы с радостью, лишь бы вместе с родными.
Крисп вздохнул. Увы, это не в его власти. Он поднял тяпку и атаковал очередной сорняк.
* * *
— О-хо-хо! — вздохнул Домок, когда на деревенской дороге показался сборщик податей со своей свитой. — Кажись, новенький!
— Да-а, — шепотом ответил ему Крисп. — И с ним не только помощники с тяжеловозами, но и солдаты.
Хуже этого трудно было себе что-нибудь представить. Прежний сборщик податей по имени Забдай навещал деревню годами; порой он даже шел на разумные уступки, что среди людей его профессии было редкостным исключением. Появление же солдат обычно означало, что имперское правительство намерено потребовать больше обычного. А в нынешнем году деревня не могла собрать даже обычную дань.
Чем ближе подъезжал сборщик податей, тем меньше нравился Криспу его вид. Тощий, лицо узкое, с заостренными чертами, на пальцах множество тяжелых колец. Немигающие глаза, которыми он разглядывал деревню с полями, казались Криспу похожими на глазки ящерицы, следящей за мухой. Хотя ящерицы, как правило, охотятся без помощи лучников.
Однако делать было нечего. Сборщик податей разбил свою лавочку посреди деревенской площади. Он сидел на складном стуле под балдахином из алой ткани. За ним солдаты установили императорский иконостас: портрет Автократора Анфима, а слева чуть меньший портрет его дяди Петрония.
Портрет Анфима в нынешнем году тоже был новый, изображавший Автократора с пышной мужской бородой и в алых сапожках, подобающих его высочайшему чину. Но несмотря на это, его изображение сильно уступало по выразительности портрету Петрония. Лицо у императорского дяди было жесткое, умное, волевое, а глаза, казалось, видели даже то, что творилось у него за спиной. Петроний уже не был регентом, поскольку Анфим в свои восемнадцать считался совершеннолетним, однако постоянное присутствие портретов дяди Автократора показывало, кто на самом деле правит Видессом.
Наряду с другими сельчанами, Крисп поклонился сперва изображению Анфима, потом — Петрония, а уж потом представителю императорской власти во плоти. Сборщик податей пару раз кивнул в ответ, склонив голову на пару дюймов. После чего вытащил из деревянной шкатулки, стоявшей слева на земле, свиток, развернул его и начал читать:
«Мы, милостью Фоса Автократор Анфим, с самого начала нашего царствования неустанно радеем о всеобщем благосостоянии, однако не меньше нас заботит и защита государства, вверенного Фосом, владыкой благим и премудрым, нашему попечению. Обнаруженные нами многочисленные задолженности императорской казне ослабляют нашу мощь и препятствуют дальнейшему развитию страны. Недостача поставок, подорвавшая боеспособность имперской армии, привела в результате к тому, что государство страдает от наглых и беспрепятственных варварских набегов. Властью, данной нам свыше, мы намерены исправить нынешнее положение дел…»
Сборщик продолжал в том же духе еще довольно долго. Оглянувшись вокруг, Крисп увидел в глазах соседей тупую скуку. В последний раз он слышал столь велеречивые тирады из уст Яковизия, когда тот выкупал полонян у кубратов. Но та речь, по крайней мере, предваряла счастливую развязку. А эта — весьма и весьма сомнительно.
Судя по тому, как напряженно начали переминаться с ноги на ногу солдаты, словно готовясь к атаке, речь наконец приближалась к своему существу. И действительно, через минуту Крисп услышал:
«А посему все налоги за этот год и до окончания вышеупомянутого чрезвычайного положения увеличиваются на треть и должны быть выплачены золотом или же, в зависимости от времени и места, в каком-либо другом виде, освященном долголетней традицией. Так повелевает милостью Фоса Автократор Анфим».
Сборщик податей перевязал свиток красной ленточкой и сунул его обратно в шкатулку. «На треть! — подумал Крисп. — Не удивительно, что он привел с собой солдат». Он ожидал, что услышит протестующие возгласы, но все вокруг хранили молчание.
Возможно, ему одному удалось проследить за смыслом речи до самого конца.
— Высокочтимый господин, — начал он и подождал, пока сборщик податей остановил на нем свой взгляд. — Высокочтимый… — повторил он и снова умолк.
— Меня зовут Малала, — проворчал чиновник.
— Высокочтимый Малала, мы не в состоянии заплатить дополнительную дань в этому году, — сказал Крисп. Увидав, что он набрался смелости возразить, соседи поддержали его кивками. — Нам даже обычную подать и то не собрать, — продолжал Крисп. — Это был трудный год для нас, высокочтимый господин.
— Вот как? По какой же причине? — осведомился Малала.
— У нас в деревне была эпидемия холеры, высокочтимый господин. Многие умерли, а другие настолько ослабели, что надолго выбились из колеи. Поэтому урожай у нас нынче очень скудный.
Услыхав страшное слово «холера», некоторые чиновники и солдаты нервно зашевелились. Малала же, к удивлению Криспа, разразился смехом.
— А ты не дурак, крестьянин! Придумай болезнь, чтобы оправдать собственную лень, назови ее пострашнее — и сборщики тут же дадут деру, да? Кого другого ты бы, может, и провел, но только не меня. Я слыхал подобные байки.
— Но это правда! — с негодованием воскликнул Крисп. — Высокочтимый господин, вы у нас впервые. Наш бывший сборщик Забдай обязательно заметил бы, скольких знакомых лиц недостает среди нас сегодня!
— Еще одна байка, — зевнул Малала.
— Но это правда! — повторил Крисп.
«Да, господин, истинная правда!» — загомонили сельчане. — «Фосом клянусь, у нас померла уйма народу, и жрец-целитель в том числе…» «Моя жена…» «Мой отец…» «Мой сын…» «Я целый месяц провалялся, какая уж там работа!..»
Сборщик податей поднял руку:
— Это не имеет значения.
— Как то есть не имеет значения? — Крисп, осердившись, нырнул под балдахин Малалы и ткнул пальцем в список, лежавший у того на коленях. — Варадий мертв. Фостий — это мой отец мертв, моя мать и сестра тоже мертвы. Сын Цикала, тоже Цикал, мертв… — И Крисп продолжил чтение скорбного списка.
Но Малалу это ничуть не тронуло.
— Как ты заметил, юноша, я здесь впервые. Вполне возможно — и даже, я бы сказал, вероятно, — что все названные тобой люди прячутся сейчас в лесу, посмеиваясь в рукав. Я таких фокусов навидался, можешь мне поверить!
Крисп поверил ему. Не попадись чиновник раньше на подобные уловки, он не стал бы с таким недоверием судить о том, что тут происходит. Крисп пожелал обманщикам провалиться к Скотосу во льды, поскольку из-за них сборщик оставался глух к настоящей беде, постигшей деревню.
— Сумма податей остается в силе и должна быть собрана, — продолжал Малала. — Даже если каждое твое слово чистая правда, налоги взимаются со всей деревни, а не с отдельных людей. Императорской казне нужны ваши продукты, а то, в чем нуждается казна, она берет. — Он кивнул, указав на стоящих в боевой готовности солдат. — Вы заплатите добровольно — или вам же хуже будет.
— Мы заплатим добровольно — и нам же хуже будет, — с горечью сказал Крисп. Подати собирались с деревни оптом для того, чтобы крестьяне не давали потачки лодырям и чтобы все были связаны круговой порукой. Но грабить, даже на законном основании, людей, переживших такое несчастье, было ужасно несправедливо.
Малалу это не остановило. Он объявил сумму налога, причитающуюся с деревни: столько-то золотых монет или же их эквивалент в виде только что убранных зерновых, которые были с великой дотошностью и аккуратностью перечислены в списке.
Крестьяне притащили все, что было у них отложено для ежегодной уплаты податей. Поскребли по сусекам, поднатужились — и собрали почти столько же, сколько в прошлом году. Забдай наверняка остался
