Васпураканин, на самом деле совсем не такой циничный, как это могло показаться, если принимать на веру все, что он говорил, смутился.
— Что ты имеешь в виду? — спросил Скаурус, удивленный заключительными словами жреца.
Нейпос в замешательстве почесал голову. У него не было возможности бриться, и его макушка стала покрываться волосами.
— К чему скромничать? — сказал он. — Разумеется, только человек большой души мог позволить солдату, изгнанному из императорской гвардии, восстановить уважение к самому себе.
— О чем ты говоришь? — начал Марк и вдруг остановился на полуслове. Он вспомнил. Вспомнил двух часовых, которых обругал за то, что они заснули на посту перед личными покоями Маврикиоса. Старший из этих двоих был… Блемидес. Припомнил трибун и невероятную наглость, с которой врал Блемидес, когда его допрашивали, как он пытался переложить всю вину на Марка. После такого трудно было предположить, чтобы он питал добрые чувства к римлянам. А это означало…
Скаурус позвал часового.
— Найди проводника и приведи его ко мне. Ему придется ответить на кое-какие вопросы.
Легионер выбросил вперед руку со сжатым кулаком в традиционном римском салюте и отправился выполнять приказ.
Нейпос и Сенпат Свиодо уставились на Скауруса.
— Значит, на самом деле ты не очень-то доверял Лексосу, да? — спросил жрец.
Сделав вид, что не замечает его разочарования, Марк ответил:
— Доверял? Нет, не очень. По правде говоря, после всего, что случилось за последние месяцы, я напрочь забыл о существовании этого мерзавца. Но почему ты не сказал мне о нем еще неделю назад?
Нейпос с сожалением развел руками.
— Я полагал, что ты узнал его и простил.
— Великолепно, — пробормотал трибун. Такая забывчивость командира может дорого стоить его солдатам. Тревога Скауруса превратилась в уверенность, когда он увидел, что часовой возвращается один.
— Ну?! — рявкнул он, не сумев скрыть свой гнев.
— Прости, командир, я нигде не мог его найти, — ответил легионер удивленно — в отличие от Гая Филиппа, трибун обычно не срывал свое плохое настроение на солдатах.
— Ну вот, дело сделано, — сказал Марк с отвращением и хлопнул себя кулаком по бедру. Только абсолютный идиот мог привести в отряд такого человека.
Теперь, когда Блемидес исчез, стало ясно, что его месть была тщательно продумана заранее.
То, что он сразу не узнал Блемидеса, наполнило трибуна отвращением к самому себе. Он терпимо относился к чужим ошибкам — в конце концов, людям свойственно ошибаться, однако собственные промахи наполняли его гневом, еще более жутким, чем тот, что он выплескивал на врагов во время боя. Трибун собрал свою волю в кулак, пытаясь подавить бессмысленную ярость. Прежде всего нужно подумать о том, как избежать гибельных последствий допущенной им ошибки. Во-первых, необходимо выяснить, что происходит вокруг.
— Пакимер!
— Кажется, я уже начинаю привыкать к такому тону, — сказал катриш, появляясь перед трибуном. — Ну, что случилось на этот раз?
Марк с горечью усмехнулся.
— Возможно, ничего, — сказал он, не веря этому ни на секунду. — А возможно, очень многое.
Он коротко объяснил, что произошло, Пакимер выслушал трибуна без комментариев и только присвистнул.
— Думаешь, он предал нас?
— Боюсь, что так.
Катриш кивнул.
— И поэтому ты позвал меня? Пора посылать людей в погоню, не так ли?
В его голосе не было суровости. В нем опять звучала легкая насмешка, с которой катриши привыкли смотреть на жизнь.
— Хорошо, я пошлю несколько всадников на разведку, пусть узнают, что творится впереди. И еще один отряд — ловить нашего
Увидев, как Марк вздрогнул, услышав это имя, он добавил:
— Ни один человек не может знать все на свете, этого не дано даже самому Фосу. В противном случае здесь не было бы Скотоса.
Мысль эта успокоила трибуна, но задела Нейпоса. Вера катришей была такой же свободной и легкой, как и они сами. Пакимер ушел, прежде чем жрец сумел выразить свой протест словами. Нейпос был хорошим человеком, гораздо более терпимым, чем многие другие жрецы, но были пределы терпимости, которые и он не смог бы перешагнуть. Интересно, подумал Марк, как бы ответил на реплику катриша патриарх Бальзамон? Скорее всего, он просто расхохотался бы от всего сердца.
Трибуну не оставалось ничего иного как ждать возвращения разведчиков. Отряд, посланный в погоню за Блемидесом, вернулся первым — поиски беглеца не увенчались успехом, и Марка это нисколько не удивило. Берега высохшего русла были испещрены вымоинами и кавернами, в каждой из которых мог укрыться видессианин.
Благодаря разведчикам весть о побеге проводника быстро распространилась по лагерю. Скаурус знал, что это произойдет, но в данном случае слухи играли ему на руку: если солдаты подозревают что-то неладное, враг не застигнет их врасплох. И если то, чего опасался трибун, было правдой, очень важно, чтобы они были готовы быстро ответить ударом на удар.
С востока примчались катриши и, соскочив с коней, бросились к Пакимеру, ни слова не сказав окружившим их солдатам. Всадники Пакимера не знают римской дисциплины, но действуют весьма слаженно, в который уже раз отметил про себя трибун. Между тем известия, привезенные разведчиками, были явно неутешительными — покрытое шрамами лицо их командира утратило свое спокойное выражение.
— Так плохо? — спросил Марк.
— Да, — подтвердил Пакимер мрачно. — Соседняя долина кишит каздами, мои парни считают, что их в два-три раза больше, чем нас, будь они прокляты.
— Я так и думал, — с горечью кивнул Марк. — Блемидес отомстил мне. Он, должно быть, все время искал каздов и удрал, как только обнаружил отряд достаточно крупный, чтобы одолеть нас.
— Подсчет не точный, ты же понимаешь, — ребята только мельком взглянули сквозь разлом в горной гряде, увидели палатки, костры — и назад, — попытался ободрить трибуна Пакимер.
— Костры, — повторил Марк. Костры, на которых сгорят римляне, мелькнуло у него в голове. Но что-то еще, связанное с огнем, всплыло в памяти. Нечто похожее он чувствовал, когда безуспешно пытался вспомнить, где же встречал Лексоса Блемидеса. Трибун стоял, как завороженный, стараясь понять, какое же воспоминание связано у него с кострами, с огнем… Стоит так близко, но не дается пока в руки. Пакимер начал было что-то говорить, но видя, что Скаурус глубоко задумался, оказался достаточно деликатен, чтобы не прерывать ход его мыслей. Неожиданно лицо трибуна просветлело и он радостно воскликнул:
— Благодарение богам за то, что я учился греческому языку!
Для Пакимера это прозвучало абракадаброй, но он был рад, что Марк снова стал самим собой. Катриш повернулся, чтобы уйти, однако Скаурус остановил его:
— Скоро мне снова понадобятся твои люди. Они отличные наездники и пастухи, в отличие от моих легионеров.
— Ну и что из того? — не понял Лаон Пакимер. Трибун начал было объяснять свой план, но в этот момент к ним подошел Гай Филипп и загудел:
— Клянусь волосатыми яйцами Марса, я хочу знать, что здесь происходит? Весь лагерь бурлит, как котелок на огне, и никто не знает, с какой это радости.
Трибун коротко обрисовал ему создавшееся положение. Второй по рангу командир легиона грязно выругался.
