ничего страшного не случилось. Ничего страшного вообще случиться не может. Никогда и ни с кем. Песня, которую пела Алекс, была о смерти. Но начиналась с аккорда ре-мажор. Народ замер, бросив свои дела.
Лариса иссушила глаза над телом матери, затем резко встала, оттолкнув докторшу.
– Где Демка? Где мой сын?
Взъерошенная тетушка Тортилла немедленно шагнула вперед.
– Здесь он. Здесь.
– Так что делать с трупами? – Мужчина повторил свой вопрос.
– Грузите в лифты – и на самый верх! – ответил Никодим и решительно направился в кабинет директора. Где-то там он видел схему всего здания.
Однако дойти туда ему не дали.
– Нам удалось захватить одного, – с деловым видом доложил Сергей Сергеевич.
– Да ну.
– Он свалился со стола, а этот здоровяк его битой по голове. Я уж думал конец ему, но потом смотрю – оклемался.
– Где?
– В подсобке.
– Пойдем, глянем врагу в глаза. – Никодим сделал жест рукой, приглашая главного инженера следовать первым.
Оба врача были уже тут и с неподдельным интересом разглядывали пленного. Красноглазый мужчина худощавого телосложения сидел на металлическом стуле, накрепко опутанный тонким стальным тросом по рукам и ногам. Он скалил зубы и рычал, постоянно пробуя путы на прочность. Мокрые волосы плотно облепили его череп. Никодим приблизился и заметил, что волосы у красноглазого вовсе не мокрые, они пропитаны кровью.
– Крепко ты его приласкал, – заметил Никодим здоровяку с битой.
– Да мало еще… – ответил парень, постукивая оружием себе по ладони.
Сергей Сергеевич не успел захлопнуть за собой дверь, как за ней раздалась финская речь. И тут же любопытный Тойва заглянул в комнату.
– О, – вскинул он изумленно брови. – Это кто будет? Косоглазый?
– Красноглазый! – поправил его доктор. – Знаете, весьма любопытный субъект.
– Красноглазый, – повторил финн медленно, почти по буквам. – Да. Они нападали на нас. Я одному… как это по-русски? – Он занял боксерскую стойку и забавно потряс кулаками.
– Врезал! – подсказала появившаяся Майра. – Тойво, пойдемте, вас там Галина разыскивает.
– Нет. Я оставаться и видеть этого… – неожиданно запротестовал финский инженер.
Меж тем, докторша кружила вокруг пленного и внимательно изучала его кожу.
– Изменения пигментации очень явные, – констатировала она и неожиданно дотронулась до красноглазого. – Кожа очень твердая. Как будто задубела… видите, Артем Алексеевич?
– Да, – кивнул врач, подойдя ближе. – Лопнувшие капилляры придают коже фиолетовый цвет… странно, Юлия Петровна, но я осмотрел почти всех убитых при нападении. Пигментация у всех разная… а у двоих вполне нормальный цвет кожи. Странно…
– Ничего странного, – вмешался Никодим. – Ведь вирус может действовать индивидуально.
– Ваша правда, – подтвердил доктор, – у каждого индивидуальная реакция на раздражитель.
Глава восьмая
Потеря
Лариса проснулась поздно. Голова была тяжелой. В глаза словно песку насыпали. Так скверно она себя не чувствовала уже очень давно. Лариса проверила сына – тот спокойно спал, причмокивая во сне. Но, судя по тяжести в груди, скоро должен был проснуться и запросить молока. Потягиваясь, она прошлепала в туалет, пустила воду, сунула палец в рот и, как могла, почистила зубы: без щетки и пасты это была, конечно, чистая формальность, но иногда именно формальности помогают миру удержаться…
Лариса подняла глаза на свою невыспавшуюся физиономию в зеркале… и тут же усомнилась в силе формальностей и их способности удержать мир, если тому вдруг вздумается сплясать на ушах.
Белки глаз были красными.
– Нет…
Лариса зажмурилась, помотала головой и снова взглянула в зеркало. Ничего не изменилось. На всякий случай она ущипнула себя и, почувствовав боль, тихо вскрикнула. Не сон и даже не кошмар – пошлая реальность. Красные глаза… Красные! Схватив себя пальцами за щеки, она опустилась на пол. Но тут завозился и запищал Демка, властно требуя кормежки, и Лариса поспешила к ребенку. Пока сын с аппетитом чмокал, насыщаясь, она сидела неподвижно и бездумно, словно сам процесс кормления защищал ее от всего, в том числе и от необходимости не только что-то делать, но даже плакать и бояться. Но вот ребенок наелся, вытолкнул сосок и через минуту уже снова тихонько сопел. Лариса плавно покачала его. Никакой необходимости держать ребенка на руках не было. Он спал. Вполне можно положить на диван. Но Лариса продолжала покачивать сына, не выпуская его из рук. Постепенно до нее доходил весь ужас того, что произошло. Через шесть часов она либо умрет, либо превратиться в чудовище, ничего не понимающее, не чувствующее, одержимое жаждой убийства всего, что шевелится. Она будет бросаться на Костю, на Лизу… И… Демку у нее, конечно, отнимут.
Лариса смотрела в спокойное личико сына, такое красивое, такое похожее на нее, и на маму, и на Пашу, на всех понемногу – и стыла от ужаса. Несколько часов – а потом все. Безысходность и смерть! И ничего нельзя сделать, лекарства нет. Но почему? Почему это должно было случиться именно с ней? Не с Лизой, не с этой Галей, не с тетушкой Тортиллой, которая уже наверняка внуков вырастила.
– Демка, Демка, – прошептала Лариса и заплакала. Беззвучно, как привыкла за эти две недели, с самого рождения сына.
В дверь тихонько постучали. Лариса сжалась. Стук повторился. Он был настойчивым.
– Лариса, – позвали из-за двери, – ты спишь?
«Да, – мысленно ответила девушка, – да, я сплю. Уходи».
– Лариса, еда, – Лиза уходить не собиралась, и Лариса заметалась: положила ребенка и шагнула к двери, потом вернулась и снова подхватила Демку на руки.
– Лариса, я вхожу, – объявила Лиза и распахнула дверь. Не найдя ничего лучшего, Лариса повернулась спиной.
– Ты чего не отвечала? – набросилась Лиза, – я чуть не испугалась. Лариса, ты что, плачешь? Что случилось?
– Уйди, – тихо попросила Лариса.
– Что случилось? – повторила Лиза, и Лариса поняла, что та не отвяжется.
– Вот что случилось, – проговорила она и повернулась, отбросив челку. Лиза взглянула, переменилась в лице и, зажав рот ладонью, в испуге отступила назад.
– Вот именно, – кивнула Лариса, – это и случилось. Так что лучше уйди.
Лиза отступила к двери и даже взялась за косяк, но медлила.
– А как же ребенок? – тихо спросила она.
– Я заразилась потому, что меня схватил один из этих… Демка все время у меня на руках, я его кормлю.
