экая, право, неприятность. И вот за близость к Егорушкиному телу, а вернее, к охраняемой им государственной кормушке, сцепились два его фаворита. Знойный бабник Володя Храповицкий, спортсмен-любитель, и рыхлый нелюбитель, а точнее всеобщий нелюбимец, Ефимушка Гозданкер. Володя, конечно, Ефимушку одолел, надавал ему пинков и гнал его с позором от Выдропужска до самой Большой Глушицы. И вот зареванный Ефим, развесив губы, прибегает ко мне, падает в ноги и умоляет меня, человека с тонкой артистической натурой, бросить все свои дела и бегом устроить Володе мелкую гадость. А за это Ефим скажет мне большое человеческое спасибо. Если, конечно, не забудет. Ну и что, ответь, тут интересного? Где простор для творчества? Нету, — он удрученно развел руками.
— Но ты сумел что-то придумать, — подсказал я с ненавистью.
— Еще как сумел! — самодовольно подтвердил он. — Я вдруг понял, что если сюда кое-что добавить и кое с чем соединить, то получится совершенно потрясающая комбинация! Симфония. Черт возьми, мне даже жаль, что я не могу открыть тебе до конца свой замысел. Но, честное слово, как говорил товарищ Сталин, эта штука посильнее «Фауста» Гете. То, что происходит сейчас, — всего лишь увертюра, поверхность айсберга. Когда я завершу, вся ваша Выдропужская волость вздрогнет. И не она одна, а вместе с Большой Глушицей и соседним Муходранском! — он зажмурился и помотал головой, предвкушая. — Комбинации, между прочим, бывают разные. Над иными годами мучаешься. Сращиваешь, выпариваешь, пыхтишь. С тем улаживаешь, с другим. С разных сторон заходишь, а в итоге получаешь такой мизер, что не рад, что ввязался! А здесь другое. Чуть-чуть фантазии — и деньги будем грузить вагонами. Столько светит, что Березовский лопнет от зависти. Вот чем мне эта комбинация дорога. Вдохновением!
Я чувствовал, как меня захлестывает бешенство и бессилье.
— Вдохновение посадить человека в тюрьму?!
— Не ори. Как поется в опере, «тихо-тихо, пьяно-пьяно». Никто не собирается его сажать, кому он нужен? По-твоему, я для чего с тобой сейчас время теряю, все это тебе разжевываю? Для рисовки? Нет, мон шер, я не рисовщик. Я деловой человек. И делаю тебе деловое предложение. Точнее, не тебе, а тому, кто у вас там за Храповицкого остался. Ведь кто-то же остался? Крапивин, Шишкин, Дуркин, Мамкин — мне безразлично. Суть в том, что я готов купить весь Володин бизнес. Впрочем, нет, не весь, а только нефтянку. То, что прямо или косвенно связано с нефтью и горюче-смазочными материалами. Заметь, я мог бы это отнять. Я мог бы у него вообще все отнять, включая те потрясающие часы, в которых он ко мне приезжал. Но я не хочу. Я порядочный бизнесмен. Щедрый. И я желаю честно приобрести его хозяйство за... Черт, за сколько же я хочу его приобрести? — он уставился в потолок и почесал в затылке. — Ты случайно не помнишь, сколько он предлагал мне за мой завод? Десятку? Что-то в этом роде. Так вот, я готов приобрести его бизнес за пятнадцать миллионов долларов.
— Но он же стоит в двадцать раз дороже! — возмущенно воскликнул я.
— Может быть, — кивнул он. — Зато свобода бесценна.
— Какой же ты все-таки, — в ярости начал я, но он опять меня прервал.
— Гениальный? — со смехом договорил он. — Я знаю, знаю. Но все равно приятно, что ты ценишь. Позвони, когда будет что сказать.
Он хлопнул меня по плечу, поставил бокал на стол и отошел прежде, чем я успел его удержать. Некоторое время я стоял в полном оцепенении, кусая губы, потом бросился на поиски Косумова. Тот все еще возился со своей блондинкой.
— Ты почему такой злой? — спросил он у меня. — Опять поссорился с кем-нибудь?
— Душно здесь, — процедил я. — Голова болит.
— Это у тебя акклиматизация, — предположил Косумов. — Я когда к вам в Уральск прилетаю, тоже места себе не нахожу.
— Мне нужно, чтобы ты помог Храповицкому! Это вопрос жизни и смерти. Я заплачу, сколько надо.
— При чем тут деньги! Я же объяснял тебе!
— Не надо больше ничего объяснять. Просто помоги и все! Тебе же сейчас нужны бабки. Пожалуйста.
Он поскреб подбородок и посмотрел на блондинку. Она поощрительно улыбалась ему и перебирала длинными ногами.
— Я не могу так сразу обещать, — проговорил он после паузы. — Мне нужно посмотреть дело, понять, в чем там суть. Давай поговорим завтра.
— Мне приехать к тебе на работу?
— А вот на работу как раз и не надо! Все прослушивается, все записывается. Давай в каком-нибудь нейтральном месте. Только хорошем. Чтобы банька была, шашлык. — Он опять оглянулся на блондинку и понизил голос: — Телки там разные. Организуешь?
— Конечно! — пообещал я, даже близко не представляя, как я это устрою.
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
— Ты знал, что он перекрутился, знал! — горячо обличал я Артурчика. — Посылая меня на эту армянскую гулянку, ты должен был меня предупредить!
Строго говоря, Артурчик не был мне должен вовсе, но я был так возмущен предательством Калошина, что не мог сдержать обиду и выплескивал ее на курчавую, ни в чем не повинную голову моего нового товарища. Это было на следующий день после праздника в «Интеллектуальных системах», когда мы с Артурчиком мучительно выбирались из пробок в центре города, направляясь на встречу с Косумовым. Рабочий день еще не закончился, но Кутузовский проспект уже был забит транспортом.
— Друг мой, — тщетно пытался урезонить меня Артурчик, осторожно отодвигаясь от меня на заднем сиденье. — Тебе не кажется, что ты слишком нетерпим к людям? Ну, почему мой уважаемый руководитель перекрутился? Потому что он, сломя голову, не убежал с торжественного мероприятия, которое ты уничижительно именуешь армянской гулянкой? И не попытался немедленно вызволить из тюрьмы твоего шефа, чью широко известную фамилию я, прости, ненароком забыл? Ты не допускаешь мысли, что у моего руководителя могли быть другие дела, более важные?
— Не было у него никаких дел! — упорствовал я. — И фамилию ты не забыл, а нарочно меня дразнишь. Калошина главой администрации назначал Березовский, а тот со всеми потрохами продался Либерману, это называется «перекрутился»!
— Ну, вот опять! — застонал Артурчик, картинно закатывая глаза, как он это делал, когда изображал возмущение. — Почему ты во всем видишь только плохое? Кто тебе сказал, что в основе отношений Либермана и моего достойного руководителя лежит корысть?
— Надеюсь, ты не станешь меня убеждать, что Калошин прыгает перед Либерманом бескорыстно? Так сказать, для общефизической подготовки. Много, знаешь ли, кабинетной работы, времени на спортивный зал не хватает, вот он и пользуется каждой минутой, чтобы размяться.
Артурчик с тоской посмотрел в окно на вереницу застрявших машин, убедился, что ближайшие полтора часа нам предстоит провести вместе, и состроил гримасу отчаяния.
— Ну, если на то пошло, это Либерман прыгает перед Калошиным, а не Калошин перед Либерманом, — проговорил он с долей обиды за начальника. — Хотя, окажись на месте Калошина человек менее последовательный, ситуация была бы именно такой, как ты ее описываешь. Ведь «Русская нефть» — это государство в государстве: куча денег, купленные депутаты, купленные чиновники; к тому же, единственная олигархическая структура, имеющая прямое влияние на коммунистов. А кто для нас сейчас страшнее коммунистов? Только атомный взрыв. Ребята из «Русской нефти» это прекрасно понимают и бессовестно нас шантажируют. Они же когда-то сами были комсюками и работать начинали на партийные деньги, а теперь тайно финансируют левых. Каждый раз, когда в Государственной Думе нужно зарубить ту или иную нашу инициативу или провалить закон, они просто дают отмашку — и дело сделано. У них существует скромный бизнес-план: стать монополистами по добыче нефти, и они его последовательно воплощают.
