Легенда Татр

— Недалеко живут, — пояснил Саблик Кшисю.

— Да, этот как свистнет, и черта в пекле разбудит! — с восторгом сказал Кшись, любуясь товарищами Яносика, высокими сильными крестьянами. Когда они стали рядом, от них, казалось, весной пахнуло, как от зеленых буков.

— Ну, эти наделают дел! — шепнул он Саблику.

Саблик кивнул головой и продолжал играть на гуслях.

— Эй, крестный, — закричал Саблику Яносик, — сыграй-ка песню о том разбойнике Яносике, что до меня жил. Мне под нее хорошо думается.

Саблик подвинтил колки, смазал смычок смолой, вынутой из кармана сермяги, и запел по-польски, вторя себе на гуслях, а двоюродные сестры Яносика, Кристка и Ядвига, ему подпевали. Кшись слушал разбойничью песню, которой еще не знал, и дивился ее красоте. Яносик сел на скамью под явором, засунул руки в карманы штанов и широко расставил вытянутые вперед босые ноги. Его три товарища стояли позади, опираясь на чупаги, а Саблик и девушки пели, глядя на Яносика:

На черных волах пашет Ганка,
И полполя вспахать не успела,
А уж мать зовет: «Возвращайся!
Я хочу тебя выдать замуж.
Хочу тебя выдать за Яна,
За грозного разбойника Яна!..»
День-деньской пропадает разбойник,
А домой приходит только к ночи.
И немного приносит он добычи,
Кривую саблю, покрытую кровью,
Да сырую от пота рубаху.
«Где ты был? — спрашивает Ганка,—
Где свою окровавил ты саблю?»
«Я срубил под окошком березку,
 День и ночь шумела березка,
День и ночь уснуть не давала».
Велел Ганке выстирать рубаху,
Не велел полоскать ее долго.
Ганка долго ее полоскала
И нашла в ней правую ручку.
Все пять пальцев были на ручке,
На мизинце — золотое колечко.
«Да ведь это братнина ручка!»
Никому ничего не сказала,
Побежала к матери скорее:
«Мама, мама, все ли братья дома?»
«Нет, не все». — «А кого не хватает?»
«Не хватает младшего, Яна».
В Липтове колокола зазвонили:
Идут на Яносика облавой.
В Липтове колокола отзвонили:
Злого разбойника схватили.
Захватили и ведут его в город,
Три девушки идут рядом:
Одна — Ганка, другая — Марта,
Третья — красавица Терця.
Ганка плачет, Марта тяжко стонет,
А Терця обняла его за шею.
«Не плачь, моя Терця, не стоит,
Подарю тебе все, что хочешь».
«Ничего не хочу, ничего не вижу.
Вижу только вон тот пригорок,
А на нем виселица проклятая».
«Кабы знал я об этом прежде,
Что на ней я буду болтаться,
Велел бы ее покрасить,
Серебром и золотом разукрасить:
Снизу бы талеры вделать,
А вверху золотые дукаты,
Да еще и петлю золотую
Для моей головушки буйной!..»

Кшись, широко раскрыв глаза и блаженно ухмыляясь, смотрел на Саблика и девушек и в немом восхищении слушал песню, принесенную откуда-то из-за Татр. Он ловил каждое слово, каждый звук, чтобы все запомнить. Яносик смотрел в туман, прямо перед собой. По-видимому, мысли его были далеко. Когда же певцы замолкли, он сказал вполголоса, словно доканчивая вслух свою мысль:

Когда ребята снизу
На Ораву пришли,
Удивилась Орава
И все Оравы сыны.

Потом обратился к трем своим товарищам:

— Бегите за мужиками, которые поближе, а прежде всего к тем, которые напрашивались ко мне. Скажите им, что теперь не откажу, приму их с благодарностью. Кто хочет мстить, пусть идет, и кто хочет грабить — тоже. Нынче к вечеру чтобы были здесь. А я пока что пойду спать.

Он поднялся и пошел домой, на мягкую постель. Отец с матерью пошли за ним — приготовить что нужно.

Три разбойника после краткого совещания разошлись в разные стороны.

Кшись пододвинулся к Саблику и спросил:

— Где это вы такую песню слышали?

— Слышал я ее далеко, на Спиже, от одного лесничего, — ответил Саблик. — Покойный Вавжек Нендза, дядя Яносика, да Яжомбек из Живчанского, да я были у него на охоте. Был и Яносик — мальчонка еще, восемнадцати лет ему не было. Леса там такие, что в любую сторону три дня иди, а из лесу не выйдешь. Это леса графов Пальфи, Эрдеди, панов Мариаши и епископа. К ним туда никакая весть не доходит. О войне узнают они, когда уж она кончится, а о моровом поветрии — когда уж оно где-то в море потонет. Были у этого лесничего три дочки: одну звали Ирма, и были у нее волосы светлые, как лен, другую — Веронка, у этой были косы черные с синим отливом, а третью, младшую, звали Ючи, по-нашему — Улька. И еще был у них брат, Андриш, который играл на гармонике. Они-то и пели эту песню. Тихо там, только речка шумит около дома да деревья над ней. Небо видно только между их верхушками, папоротник — до пояса. Глушь страшная. Девки пряжу прядут и поют песню за песней. Размножились там дикие свиньи