оттянуть неизбежное, я продолжал машинально смахивать бурые крошки с любимого лица, не находя смелости посмотреть на вошедшего.
— Мне сказали, что ты медработник, — прозвучал мягкий голос.
Вместо ответа, на убеленного сединами врача посыпался град требований: «Ей нужен щадящий режим искусственного дыхания! Ее легкие все в рубцах и не могут растягиваться как у здорового человека!» — Да, конечно. Мы это учтем, — быстро ответил врач, пытаясь перехватить инициативу разговора, но вновь был перебит: — И ее надо как можно скорее перевести на самостоятельное дыхание.
Доктор молча кивнул в ответ. В боксе повисла напряженная тишина, сквозь которую врач едва уловил дрожащий шепот: — Почему ее зрачки не реагируют на свет!? — Не надо отчаиваться. Викторию только что вернули к жизни. Сейчас она находится в коме, но у нее есть три дня, чтобы выкарабкаться.
— А потом? — Все будет зависеть от того, сколько рефлексов вернется и восстановится ли самостоятельное дыхание. Но сейчас еще рано об этом говорить. Нужно просто ждать и надеяться, — сказал врач и тихо вышел.
Мы снова остались одни. Черная пелена непомерного горя окружила нас. Она пожирала наш островок из света, пытаясь отнять последнюю надежду на спасение в этом безжалостном океане жизни. Не веря такой жестокой несправедливости я схватил Вичу за руку и взмолился: «Любимая, если ты меня слышишь, пошевели пальчиками!» Я повторял свою просьбу все громче и громче, пока не сорвался на крик. Поняв бесплодность своих попыток, я остановился и тут весь ужас случившегося обрушился ледяной лавиной. Все отступило на задний план. Вся житейская суета с ее ежедневными проблемами казалась теперь никому не нужной.
Все, ради чего жил, стало бесполезной тратой времени. Я держал Вичину ладошку обеими руками и молча смотрел на ее прекрасное и спокойное лицо.
— Ничего, — обманывал я себя, — сейчас ты отдохнешь от этих страшных событий и обязательно вернешься ко мне.
Глава 3. Родственные души
Он держал ее руку в своих и не мог отпустить. Праздничная дискотека уже закончилась, все давно разошлись, а они все стояли и никак не могли разнять рук. Его друг помог одеться ее подруге и переминался с ноги на ногу держа их куртки. Уборщица недвусмысленно загремела ведром и проворчала что-то про молодо-зелено. Только тогда они наконец очнулись. На улице уже действительно было зелено: весна заявляла во всеуслышание о своих правах.
Та далекая встреча произошла на совместном вечере, организованном по случаю майских праздников для работников скорой помощи и пожарной службы Ленинграда. Гвоздем вечера было выступление их земляка и бывшего коллеги по медицинскому цеху, ставшего писателем-юмористом. Дружный смех сблизил и раскрепостил их. Далее в программе была дискотека, где каждый ее танец принадлежал только ему. Их первый неловкий поцелуй случился в окружении разгоряченных медработников и лихо отплясывающих пожарных.
— Неужели судьба хочет распорядиться так, чтобы наш недавний поцелуй в присутствии представителей тех же профессий стал последним? — медленно шевелились Вичины мысли.
Это были два таких разных поцелуя. Первый был легким неумелым касанием губ, тогда как последний — глубоким и густо окрашенным ее кровью, когда ее Дича так отчаянно пытался вдохнуть в нее рвущуюся из измученного тела жизнь.
Нахлынувшие воспоминания вернули ее в далекую юность.
Тогда они благодарили судьбу за то, что она свела их, и не ждали от нее ничего плохого. Они стояли на пороге новых свершений и с радостью смотрели в будущее. Она только что закончила медучилище и наслаждалась жизнью без конспектов, зачетов и экзаменов. Вика любила учиться и с удивительным рвением постигала медицинские премудрости. В отличие то своей подруги, она ненавидела приходить на занятия неподготовленной и не давала спуску ни ей, ни себе. Конечно, какие-то предметы ей нравились больше, а какие-то меньше, но ни один из них не портил настроения так, как фармакология. С самой первой лекции преподаватель стал оказывать ей повышенное внимание. Он спрашивал ее чаще других и не прощал малейших неточностей. В результате у нее накопилась куча хвостов, которые преподаватель требовал сдавать вечерами в индивидуальном порядке. На эти отработки Вика шла как на голгофу. Обычно в кабинете было несколько должников, но это ее не спасало. Фармаколог начинал опрос с других и, не дослушивая ответы, быстро подмахивал зачетки. Оставшись последней, она выслушивала пространные речи преподавателя о чем угодно, но только не о фармакологии. Каждый раз этот плешивый павиан расписывал себя как непревзойденного ученого и бога медицинской химии.
— Для меня синтезировать новый препарат — плевое дело, — бахвалился он. — На мне все наше предприятие держится. И они это знают. Так что и зарплата у меня будь здоров, и машина, и шикарная ведомственная квартира, все к моим услугам.
«Интересно, зачем он преподает у нас за гроши?» — молча удивлялась неприступная студентка.
Этот же вопрос ему не раз задавали и его друзья.
— Надо передавать знания молодым, — с апломбом отвечал он, а про себя думал: «Разве могут они понять ощущения, когда перед тобой сидят ряды молоденьких девушек и светят на тебя своими голыми коленками? Найди к ним правильный подход, и все они твои!» Только вот эта большеглазая худышка никак не поддавалась на его чары. Он уже испробовал весь свой арсенал, начиная с соблазна роскошной жизнью и заканчивая запугиванием провалами на зачетах. Сегодня в бой шла тяжелая артиллерия.
— Одна ночь со мной, — и пятерка на государственном экзамене, — открыто предложил он. — А иначе тебе придется заново проходить мой курс. Тогда, может, в следующем году станешь сговорчивее.
Вике хотелось закрыть уши и исчезнуть из этой комнаты.
Ей было стыдно поднять глаза и она безотрывно смотрела на склянку с металлическими шпателями на столе, которую фармаколог нервно теребил. Она ненавидела эти приспособления для развешивания порошкообразных медикаментов не меньше своего истязателя, а тот, как специально, дребезжал ими на весь кабинет. Практические занятия с сыпучими компонентами были для нее пыткой. Каждый раз, доставая кончиком шпателя воздушный порошок, приходилось задерживать дыхание, чтобы случайно не сдуть невесомую массу, и Викиным легким это совсем не нравилось.
Ненавистные шпатели прыгали и бряцали перед глазами, и их вид заставлял по привычке задерживать дыхание. Наконец смысл грязного предложения прорвался сквозь металлический лязг и необузданная ярость затопила студентку. Позабыв о предупреждении Матрены, Вика выплеснула накопившуюся в ней черную энергию в эту лоснившуюся от похоти рожу. Не прошло и минуты как на душе стало легко и спокойно. Приближающиеся экзамены больше не тревожили. Мир был прекрасен, и она с восторгом растворилась в нем. Ее душа летела ввысь. Классная комната ушла из-под ног. Не в силах больше стоять, она плюхнулась на стул. Ее хрупкое тело с трудом перенесло жесткую посадку на деревянное сиденье, но Вика этого даже не заметила.
В комнате все смешалось. Окна поменялись местами с дверью, потолок с полом, а свет теперь лился откуда-то снизу. Она закрыла глаза, но беспорядочная круговерть не прекращалась. Перед ней продолжали кружиться окна. Но вместо обшарпанных рам она видела узкие бойницы с высокими сводами. Где-то внизу горели факелы, и раздавался остервенелый лязг металла. Она всеми силами пыталась остановить головокружение.
«Мне нужно спасать из подвала маму», — сверлила мысль.
«Какой подвал? Мама же еще не на даче», — молча спорила она с собой.
Пол растворился, и вместо паркета перед ней появился огромный средневековый зал, где, как в кино, рубились обезумевшие люди в дорогих одеждах. Они носились вокруг заваленного яствами стола, скользя по залитому кровью полу. Но не кусок пожирнее да послаще был их целью. Похоже, на этом сатанинском пиру в почете была человеческая плоть. Вот чья-то голова слетела с плеч и закатилась под стол. Торжествующий победитель был тут же предательски нанизан сзади на шпагу. Качаясь перед камином, он выглядел удивленным кабаном на вертеле, готовым к зажарке.
Напуганный фармаколог посмотрел на обмякшее тело студентки со свесившейся на грудь головой и вдруг необъяснимый ужас охватил его.
«Убийца, убийца», — послышался голос.
«Тебя будут судить как извращенца», — вторил другой.
«Твои портреты появятся во всех газетах. Твои косточки будут перемывать на популярных телевизионных шоу», — звучало с третей стороны.
Он пулей вылетел из класса. А вслед летело: «Позор, убийца, извращенец!» Он не помнил, как очутился на своем предприятии. Его неожиданное появление в лаборатории застало врасплох лоботрясничающий персонал, но шеф даже не глянул в их сторону.
— Мне срочно нужен реагент, содержащий очищенный цианистый калий, — бросил он старшей лаборантке и, не поднимая глаз, проскользнул в свой кабинет.
Стоя перед сейфом с высокотоксичными химикатами, пожилая женщина медленно переваривала услышанное. Начальник давно не использовал этот реактив и ей стоило большого труда отыскать его среди леса однотипных склянок. Чем дольше она искала, тем сильнее ее мучили сомнения. За многие годы совместной работы она никогда не видела своего шефа таким взбудораженным. Его поведение, странный голос и отсутствие обычной слащавой улыбки на холеном лице обеспокоило ее. Да и сплетни о его разладе в семье не добавляли оптимизма. Богатый жизненный опыт подсказывал пожилой женщине, что здесь что-то не так. Она остановилась. Страшные мысли не дали ей долго колебаться. Рискуя получить разгон, она достала и принесла похожую по размену склянку с безвредной калиевой солью. Не глядя на маркировку химиката, начальник отсыпал небольшую горку белого порошка на шпатель и выдохнув, как перед стопкой водки, ссыпал порошок в рот. Остолбеневшая лаборантка с ужасом смотрела на оседающее на пол тело.
— Что с ним? — с неподдельной тревогой спросила она прибывшего врача «Скорой».
— А хрен его знает, — не заботясь о своей репутации, заявил измотанный за дежурство доктор. — Похоже на обычный обморок. Наверное, решил, что умер, и отключился. Не переживайте.
Психиатры разберутся.
«Скорая» отвезла неудавшегося самоубийцу в токсикологическое отделение, где его ожидала долгая и нудная психологическая реабилитация…
Государственные экзамены в тот год принимала вытащенная с пенсии заслуженная бабуля неопределенного возраста.
Высохшая старушка с мягким голосом помнила свой предмет не лучше студентов. Она умно кивала, слушая бодрую чепуху, которую несли будущие фельдшеры, и ставила отметки, руководствуясь исключительно показателями в журнале успеваемости.
Счастливые выпускники размахивали зачетками и благодарили судьбу за халяву, не догадываясь, что у этой халявы было имя.
Вика догадывалась о своей роли в случившемся, но постаралась скорее забыть об этом. Она шла по вечернему Ленинграду под руку со своим кавалером, и недавние передряги казались пустыми и далекими. Они любовались огнями праздничного города. На душе было легко и радостно, но бренное тело начинало давать о себе знать. Она продолжала весело вышагивать, не показывая вида, что ей нелегко идти в таком темпе. Дима заметил ее тяжелое дыхание и незаметно сбавил шаг. Она была благодарна ему за это, и с каждой минутой он ей нравился все больше. Его друг с ее подругой маячили далеко впереди, не обращая внимания на их отставание. Пары снова воссоединилась лишь на автобусной остановке, и спутник Вики начал расписывать романтику работы на скорой помощи. Она немного знала специфику этой профессии от подруги, стоявшей рядом. Ведь та попала на ту же подстанцию, что и Дима, и уже осваивала азы фельдшерского мастерства. Но в ее рассказах романтики и в помине не было.
Вике же дали свободное распределение по болезни, и мама устроила ее медсестрой к себе в поликлинику. Эта работа тяготила молодого специалиста. Девушка мечтала спасать людей на передовой медицинского фронта, но ее убедили, что «Скорая» не для ее здоровья. Работая участковой медсестрой, Вика начала чахнуть. Ей нужно было действо — куда-то бежать, кого-то спасать. Она себя чувствовала той самой бодливой коровой из пословицы, которой бог не дал рогов.
«Почему все так несправедливо в этой жизни?» — задавалась она горьким вопросом. — Моя работа идеально подходит подруге. Сиди весь день, да поддерживай свой избыточный вес
