просьбу не мешать Дичиной маме с обменом и дать ей хоть на старости лет пожить в отдельной квартире.
Прочитав письмо, молодой офицер лишь криво усмехнулся и отработанным движением скормил его уничтожителю документов. Пока наивное послание упертой соседки превращалось в бумажную вермишель, невидимый шлейф черных флюидов продолжал вытекать из позабытого на столе конверта. Не прошло и пяти минут, как отталкивающая аура вокруг адресата была сформирована. С того самого дня многие в организации стали замечать, что постоянно витавшее в их здании чувство подозрительности почему-то обостряется в присутствии ставшего неприятным офицера. Не прошло это незамеченным и мимо руководства. Начальство давно подыскивало козла отпущения в зреющем скандале с одним из агентов в соседней Эстонии. Поначалу впавший в немилость сотрудник не обращал внимания на настороженность своих сослуживцев, но вскоре это начало его раздражать, а потом и пугать. Любые промашки «агентства» почему-то теперь ассоциировались с работой его отдела. На еженедельных планерках он все чаще ловил на себе пристальные взгляды начальства, и неприятный холодок поселился к него в груди. Но неожиданно все страхи остались позади. Молодой офицер получил задание курировать деятельность одного высокопоставленного чиновника в Таллинне.
— Наконец-то меня заметили! — радостно хвалился он на очередном семейном торжестве. — Мне доверили серьезное дело. А там, глядишь, и до внеочередного звания недалеко! — Ты бы лучше сестре помог, — не разделала его восторгов мать. — А то смотри, вселятся к ней два педика, и об обмене можно будет забыть.
— Не переживай. Вот вникну в новое дело, а потом попрессую этих голубков по полной программе.
Но вникнуть в новое задание не удалось. События начали развиваться стремительно и приходилось на ходу менять планы и расстановку сил. Все оперативные действия теперь диктовались не зависящими от куратора обстоятельствами. Его группа с трудом удерживала ситуацию под контролем, что отнимало громадное количество сил и времени. Измотанный офицер дневал и ночевал на работе. Неделями пропадал в Таллинне и месяцами не виделся с семьей. По телефону проблемы с обменом не обсуждались, да и не до них ему было в то горячее время.
Наступившее лето не принесло ожидаемого спада активности. А к осени ситуация стала критической. Выжатый как лимон, наш офицерик уже не выглядел бравым воякой. Он беспомощно наблюдал, как перед ним разворачивается крупный шпионский скандал вокруг его подопечного. Группу срочно отозвали из Таллинна, а ее руководителя поселили в одном из режимных санаториях. В этом лагере с усиленным питанием он находился все время, пока шло служебное расследование. После долгих проверок и бесконечных допросов его вины в провале агента не нашли, и все обвинения были сняты. Восстановленный в правах, он готов был вновь играть мускулами, но одно маленькое обстоятельство нарушило все его планы. Президент России решил сделать новогодний подарок своему народу и подписал указ о роспус ганизации. Подарок Дичиной маме был поскромней, но не менее ценен. Впервые в жизни она стала обладательницей пусть и куцей, пусть на окраине города, но зато своей собственной однокомнатной квартиры.
Седьмой час Убедившись, что охлаждающий пациентку аппарат работает в заданном режиме, медсестра покинула бокс. Дича стоял возле Вичи и гладил ее остывающее плечико. В это время завибрировал его мобильник. Звонили из Чикаго со словами поддержки. Ему сказали, что Сю, с которой он недавно разговаривал, сейчас на совещании, и что она обязательно перезвонит, как только освободится. Убирая телефон он, не заметил, как рядом вырос невысокий негр в темно-синем костюме и длинным лиловым шарфом на шее.
— Это что еще за клоун? — вздрогнул Дича от неожиданности.
— Разрешите отрекомендоваться, — как будто услышав его мысли произнес тот вкрадчивым голосом. — Я семейный адвокат и представляю интересы больных, находящихся в реанимации. Я также являюсь Капланом при больничной церкви.
— Во-первых, здесь некого отпевать. А, во-вторых, мы не католики.
— Я понимаю, — не реагируя на резкий ответ монотонно продолжал негр. — У нас универсальный молельный дом. Мы проводим службы в соответствии с вероисповеданиями всех наших пациентов.
— Я понимаю, — зло передразнил Дича, — и попросил бы вас оградить нас от какой бы то ни было религии. Пожалуйста, — добавил он тоном, который давал понять, что разговор окончен.
День прошел в напрасных ожиданиях. Пациентка просыпаться не хотела. Ее муж безотрывно сидел подле нее и смотрел на все, как на затянувшийся кошмарный сон. Подстать жене, он не реагировал на окружающее и лишь изредка вяло отвечал на озабоченные телефонные звонки от друзей и коллег. Медсестра несколько раз пыталась отправить его на обед: «Вы не должны забывать о себе. Силы вам еще понадобятся».
Но мужчина был глух к окружающему. Приезжавший днем сосед не узнал друга. В боксе сидел сутулый старик с каменным лицом.
— Давай-ка я тебя подменю, — предложил Шура. Сходи действительно перекуси.
Дича лишь молча покачал головой. Он так и просидел весь день, уткнувшись в пол, оставив бесплотные попытки растормошить свою Вичу…
В полночь мужа тяжелой пациентки попросили из отделения. Провожать его вышел семейный адвокат.
— Что это за голубец? — спросил вернувшийся за другом Шура, кивая на удаляющегося Каплана, сильно смахивающего со спины на женщину.
— Универсальный богослов…
Домой они ехали молча. Шура сидел за рулем и делал вид, что все его внимание приковано к дороге. Ему показалось, что морозный воздух немного расшевелил Димона, но завести с ним разговор побоялся. Он никогда не сталкивался с такой ситуацией и не знал, как себя вести и что говорить. Чтобы невзначай не поранить друга, Шура просто молчал.
Дича отрешенно смотрел в окно. Дороги были чистыми, несмотря на то, что по календарю уже три дня как наступила зима.
Снег в Балтиморе был редким гостем, а если и посещал город, то долго не залеживался. Поэтому муниципальным службам было не выгодно содержать снегоочистительные машины, и в случае снегопада на весь город с трудом набирался десяток другой снегоуборщиков. Дича вспомнил, как Вича весело объясняла по телефону сестре, почему снегопад у них приравнивается к стихийному бедствию: — А потому и приравнивается, что просто некому чистить улицы. Дороги, конечно, убирают, но начинают с основных магистралей и центра города. А в пригороде, где мы живем, снегоуборочные машины появляются на второй-третий день, так что много не наездишься. Но поскольку все школы и учреждения все равно закрывают, то никто никуда и не ездит. А те, кто работает в жизненно-важных отраслях, покупают внедорожники.
Именно поэтому мы совсем недавно поменяли нашу спортивную машину на джип. А то в снегопад она постоянно буксовала и садилась брюхом на снег. Улицы в такие дни пустынны. Местные жители не любят, да и не умеют ездить в такую погоду, часто бьются. Страховые компании, конечно, покрывают ущерб, но потом поднимают месячную плату как плохому водителю. Так что спокойней и дешевле сидеть дома.
— Да что говорить! Спроси у мамы, — продолжала Вича. — Когда она нас навещала, как раз была такая заваруха. Пусть она тебе расскажет про пустые полки в магазинах! — веселилась Вича. — У нас, если прогнозируют сильный снегопад, то в супермаркетах с прилавков сметают все, совсем, как в Союзе в годы перестройки. Цирк, да и только! — Рождаемость опять же повышается! — не унималась рассказчица. — Обычно девять месяцев после таких вот катаклизмов роддома переполнены «детьми снегопада», как их здесь называют.
Потом Вича вспоминала, как ходили друг к другу в гости пить вино и играть в карты, благо жили тогда в комплексе таунхаузов, набитых русскоговорящей диаспорой. Как, несмотря на отсутствие высокой обуви, проявляли русскую смекалку: одевали поверх ботинок пластиковые мешки из супермаркета и завязывали их под коленками.
— Американцы смотрели на нас как на идиотов, не зная, что сказать. У них же нет поговорки «голь на выдумки хитра», — от души хохотала Вича…
От этих теплых воспоминаний Диче на какое-то мгновенье стало легче. Да, жили они тогда небогато, но счастливо. Странная штука, эта жизнь. Все пытаемся пробиться в люди, начать прилично зарабатывать и чувствовать себя комфортно и независимо. А результат? «Правильно говорят: ни здоровья, ни счастья не купишь.
Вот мы, только встали на ноги, казалось, живи да радуйся. Так нет же», — накатили горькие думы.
Дом встретил пустотой и одиночеством. Даже радостно прыгающие собаки не оживляли унылой картины. Без Вичи у нашего дома не было сердца. В каждой мелочи была частичка ее души. Все вокруг напоминало о ней.
«Хватит раскисать! Давайте-ка подумаем, как помочь нашей мамке», — гладил я вьющихся у ног собак.
Двадцать пятый час На следующее утро Дича принес в больницу ноутбук и подсоединился к беспроводному Интернету. Выйдя на сайт РТРПланета, он включил сериал, который Вича смотрела по утрам во время своей дыхательной гимнастики. Подсунув ноутбук клавиатурой под подушку, он с надеждой поглядел на спокойное лицо жены. Затем сделал звук погромче в надежде вызвать хоть какую-нибудь реакцию.
— Вичинька, хватит притворяться, — нашептывал он. — Давай, малыш просыпайся, а то пропустишь свой сериал! К горлу подкатил ком, в глазах защипало. Горячая слеза сбежала и упала на ничего не чувствующую щеку жены. В его взгляде было столько отчаянья и боли, что даже много повидавшая на своем веку медсестра тяжело вздохнула.
— Вам принести, что-нибудь попить? — сдавленно спросила она.
В ответ Дича отрицательно покачал головой и выдавил: «Нет, спасибо».
Русская речь, текущая от изголовья больной, привлекла внимание проходившей мимо санитарки. Она издали смотрела на пылающие на мониторе страсти, догадываясь о происходящем только по интонациям героев.
«Совсем как та собака» — проскочила откуда-то взявшаяся мысль.
* * *
В голове Вичи была каша, а, скорее, сборная солянка из того множества сериалов, что она посмотрела на своем веку. Голоса и интонации напоминали что-то до боли знакомое, но она никак не могла сосредоточиться.
Русское телевидение вернулось в их жизнь спустя три года после приезда в Балтимор. Тогда на местный рынок наконец-то прорвался канал из Нью-Йорка, вещающий на русском языке.
Хотя многие программы были состряпаны в столице мира и откровенно попахивали местечковостью, прямые передачи из Москвы с лихвой компенсировали эту бредятину.
Вича надеялась, что черная полоса прошла и их жизнь наконец-то наполнится чем-нибудь хорошим. И все пока выглядело именно так. Они только что въехали в просторный двухэтажный таунхауз с двумя комнатами наверху и залой и кухней внизу.
У них даже был свой клочок земли, куда Вича мечтала посадить розы. За несколько месяцев до переезда они познакомились с ровесником из Ленинграда, который жил здесь на пару лет дольше и уже знал все ходы-выходы. Его русская душа требовала свободы, и, перепробовав кучу профессий, он остановился на такси.
— Я теперь сам себе хозяин! — любил бахвалиться он. — Хочу устроить себе выходной, валяюсь на диване. Не хочу — еду бомбить.
Его жена не разделяла таких мировоззрений, и они уже год как находились в стадии расставания. Так что Тимохе, как говорится, дома пахло чем-то невкусным, и он частенько проводил время у Дичи с Вичей. В округе нашлось немало и других соотечественников. Вича здесь встретила Лелю — соседку по парте, с которой они вместе изучали английский по приезде в Балтимор.
Оказалось, что она живет со свои женихом американцем всего через две двери. Так что скучать не приходилось. Потом, опять же, русское телевидение. В общем, жизнь налаживалась.
И все бы шло своим чередом, если бы не бьющая энергией Леля. Она вдруг решила, что Виче до полного счастья чего-то не хватает и подложила свинью в образе кошака.
Однажды Леля принесла к ним котенка гималайской породы, которого только что купила по случаю. У нее уже была гималайская кошка, и она решила их разводить. Но хозяйка котенка предупредила, что некастрированный кот пометит все углы в доме, если в нем живет самка. Перспектива жизни в парадном советского периода совсем не прельщала. Недолго думая, Леля предложила поучаствовать в кошачьем бизнесе и перекупить у нее котика. Виче ужасно понравился этот комочек шерсти, напоминающий совенка, но, зная нелюбовь Дичи к
