Чарли открыл минибар под телевизором и вынул оттуда две банки «Карлсберга». Одну из них он протянул мне, и мы одновременно дернули за кольца.
— Извини! — Он склонился над столом возле телевизора и сделал большой глоток. — Она бывает настоящим кошмаром, когда злится. Я позвоню ей вечером и все объясню. Теперь я знаю, как долго меня не будет. — Он слегка улыбнулся и сделал еще глоток. — Как ты меня нашел?
Я рассказал ему об отключении электричества дома у Бешеного Дейва. Смеялся он так громко, что его, наверно, и пассажиры трамваев слышали.
Я был настолько изнурен, что не мог ни смеяться, ни даже пиво пить; вместо этого я улегся на кровать и положил банку себе на грудь.
— Я ничего не хочу слышать о твоей работе, дружище. Это твое личное дело. Но если ты серьезно настроен на работу, то ты мог найти место получше. Как насчет Багдада или Кабула? Там платят лучше. Четыреста пятьдесят или даже пятьсот в день руководителю группы, даже если он старик.
— Эй, полегче! В любом случае, никто ничего не говорил о Стамбуле. — Он сделал большой глоток «Карлсберга» и посмотрел мне в глаза. — Три дня работы — и все мои проблемы решены.
Теперь была моя очередь улыбаться.
— Решены? Ты о чем, твою мать? У тебя нет никаких проблем. Ты живешь, как в сказке.
— В сказке Хэйзл… — Он зевнул. — Послушай, мне нравится, как мы живем. После смерти Стивена единственное, что удержало ее от сумасшествия, это то, что вся семья была с ней рядом. Но ферму нельзя содержать, продавая навоз. Пенсии хватает, только чтобы платить за закладную. Деньги уходят как вода. Благодаря этой работе я смогу вернуть все долги и еще жить долгое время.
То, что за эту работу платили такие деньги, вызывало беспокойство. Обычно это означало, что никто и на километр не соглашался к ней подходить.
— Сколько?
Он снова улыбнулся, и на этот раз это действительно была раздражающая улыбка человека, который знает секрет, которого ты не знаешь.
— Разовая работа. Специальная цена для пожилых людей. Двести тысяч долларов США.
— Твою мать!!! Ты что, Путина убить собрался?
— Нет, от этой я отказался.
Я поднес банку ко рту, но вдруг понял, что вкус пива — это самое меньшее, чего я сейчас хотел.
— Неважно. Ты слишком стар для этого. Езжай домой, обрадуй Хэйзл. Позволь мне вернуться к моей немке.
Чарли продолжал смотреть на меня и улыбаться, словно то, о чем знал один он, было тайной Вселенной.
— Дело не только в деньгах, дружище.
— Я знаю. Все эти разговоры о той твоей лошади… потом те новости по телевизору… тебе хочется снова в дело, да?
— Хочется.
Он повернулся ко мне спиной и выглянул в окно, а когда опять повернулся ко мне, то улыбки на его лице уже не было. Он просто стоял и смотрел на меня, словно коп на дверь квартиры, в которой жила вдова только что убитого, подбирая слова. Он посмотрел на свои дрожавшие руки, потом снова на меня.
Наконец до меня дошло.
— Ты болен?
Он отвернулся.
— Не говори никому, особенно Хэйзл. Обещаешь?
Я кивнул. Как будто я мог сказать «нет»!
Он снова впился в меня глазами, и мне показалось, что это длилось целую вечность, но вот он пожал плечами и произнес:
— Я умираю.
Я настолько устал, что даже подумал, может, я его не так расслышал.
—
Он снова выглянул в окно.
— МНБ, дружище. Мото-нейронная болезнь. Одна из ее форм. У многих янки, что воевали в Заливе, ее тоже нашли. Они пытаются там найти какую-либо связь, но это все сложно. К тому времени, как они ее найдут, будет слишком поздно.
— Ты меня разыгрываешь?
Он покачал головой.
— Хотел бы я, чтобы это было так.
Теперь настала моя очередь пялиться на него. Я не знал, что сказать. Единственный человек с мото-нейронной болезнью, которого я знал, был Стивен Хоакин. Значило ли это, что Чарли будет кататься по дому в инвалидном кресле и разговаривать, как Далек?[6]
— Какой прогноз врачей? — Я положил банку на кровать, перевернулся и спустил ноги. — В смысле, насколько все неизбежно?
— Это уже происходит. — Он сделал еще глоток и показал мне банку. — Иногда мне приходится прилагать максимум усилий для того, чтобы открыть эту штуку. Иногда очень сложно поворачивать дверные ручки. Это началось шесть месяцев тому назад. Я пошел к доктору, тайком от семьи, — он ткнул в меня пальцем, не выпуская банку из рук, — и так это и должно оставаться. По крайней мере, до тех пор, пока все деньги не будут в банке. Я хочу смягчить для Хэйзл этот удар, когда скажу ей.
Он допил остатки пива, и в этот раз я решил присоединиться к нему.
— Тебе будет становиться все хуже? В смысле, может все закончиться дрожащими руками?
Он медленно покачал головой.
— Это так же наверняка, как и то, что день сменяет ночь. — Его голос был очень обыденным. — Следующий шаг — потеря памяти, потом — речь становится бессвязной. Потом я не смогу ходить и глотать… В среднем пять лет, а потом меня не станет.
— Стивен Хоакин уже давно болен.
— Он один такой на миллион. Это длится около пяти лет, иногда меньше. Я не против этого. В любом случае, если дело дойдет до той стадии, когда Хэйзл придется кормить меня с ложечки толчеными бананами, я заставлю ее меня убить. — Он рассмеялся, даже слишком громко. — И посмотрю, насколько ты мне друг.
Глава пятая
Мы в тишине потягивали по второй банке «Карлсберга». Я все еще сидел на краю кровати, Чарли находился возле телевизора и все время выглядывал в окно. Мне не хотелось пива, но, по крайней мере, оно было холодным и прочищало мой рот от того дерьма, что развозили в течение трех дней стюардессы в самолетах. Жаль, что оно не могло также очистить Чарли от его проблем. Мне было жаль его и его семью, и это чувство было мне в диковинку.
— Теперь мне понятно. — Я больше не мог выносить эту тишину. — Но что, если твои руки начнут танцевать диско, когда ты возьмешься за эту работу?
— Мне нужно использовать этот шанс.
— А Бешеный Дейв знает?
— Бешеный Дейв — хороший мужик, но он не занимается благотворительностью, — он пожал плечами и улыбнулся. — Я просто сказал ему, сколько денег мне нужно, и спросил, есть ли работа, за которую я могу получить эту сумму. И если есть, то я хочу взяться за эту работу. У меня заканчивается срок оплаты счетов. Хэйзл понадобятся деньги. А ты был прав насчет лошади…
Чарли допил пиво и поставил банку на стол. Он нагнулся и засунул голову в холодильник в поисках воды и шоколада. Его голос был приглушен:
— Я не хочу провести последние минуты своей жизни, стоя в углу того загона.