поверхности, четырехкилометровый слой воды отделяет нас от опасной цели. Одно движение руки — и батискаф пойдет на погружение. Мы вполне доверяли «ФНРС-ІІІ», и не страх заставлял нас медлить; просто эти секунды сами по себе были для нас наградой за долгий труд. Сколько лет мы их ожидали! Да и любопытство одолевало: первыми спуститься в сокровенные глубины — шутка ли! Что мы там увидим? Наверное, ничего особенного.
Задраены люки, заполнена водой входная шахта, батискаф погружается. Погружается и радиоантенна, и в динамике замолкает голос нашего товарища. 10 часов 8 минут. Мы заняты теперь исключительно наблюдением за приборами и — через иллюминаторы — за морем. Ползет вверх стрелка глубиномера: 40 метров, 50... За иллюминатором наступает ночь. Скорость погружения достигает 30 сантиметров в секунду или, иначе говоря, примерно 1,1 километра в час. Нам, собственно, торопиться некуда. В нашем маленьком шаре все спокойно. Батискаф кажется неподвижным. Тишину едва нарушает успокоительное шипение кислорода в редукционном клапане. Несколько лампочек освещают пульт управления и шкалы измерительных приборов. Мы по очереди переодеваемся — наша одежда промокла во время перехода на надувной лодке, но мы предусмотрительно захватили с собой сухие вещи. За иллюминатором движется планктон со своим обычным кортежем из креветок и сифонофор. В 11 часов 30 минут глубиномер показал 2000 метров. Чтобы замедлить погружение, сбрасываю тонну балласта: четыре бункера с дробью опустели в течение каких-нибудь полутора минут. Мы уже побили свой прежний рекорд, но пока не видим ничего нового: все тот же планктон и те же симпатичные розовые креветки, вычерчивающие в свете наших прожекторов поблескивающие узоры.
Полдень. Глубина — 3000 метров. Передаю сообщение по гидроакустической связи, но ответа не получаю: наш миниатюрный приемник пока еще далек от совершенства. Сбрасываю еще тонну балласта. «ФНРС-ІІІ» застывает на месте. Скорость погружения — ноль. Температура воды за бортом 5°, температура бензина в поплавке 13°. Через несколько секунд бензин охладится, и батискаф снова пойдет вниз. Проверяем все стыки и сальники. Небольшая течь обнаруживается только в одной из трубок глубиномера; время от времени с глубиномера срывается капля масла, падающая прямо на голову сидящему возле иллюминатора. Пусть неудачник плачет!
12 часов 27 минут, глубина — 3300 метров. Немного спустя — 3500. Мы внимательно следим за приближением дна и регулируем скорость погружения, время от времени сбрасывая небольшие количества дроби. Мне бы не хотелось, чтобы «ФНРС-ІІІ» погрузился в ил, как это случилось с «Триестом» в Адриатике. Давление воды — 380 атмосфер. Эхолот не работает. Испортился? Нет, просто он устроен так, что начинает работать, когда до дна остается 200 метров; по-видимому, пока что дно еще слишком далеко.
И вот перо эхолота как будто коснулось бумажной ленты; да, легкий след. Приглядываюсь повнимательнее, жду. Да, вот уже образуется сплошная линия. Сомнений нет — приближаемся ко дну. Засекаю время: 12 часов 55 минут, до дна 200 метров. Обмениваемся несколькими короткими фразами
Вильм не отрывается от иллюминатора; я снова уменьшаю скорость. Вместе с бензином вес батискафа — около 90 тонн, его Отрицательная плавучесть должна составлять около 20 килограммов. Наступает волнующий момент. Часы показывают 13 часов без нескольких секунд, приближается время сеанса связи. Глубина по моим расчетам 3920 метров. Товарищи наверху, конечно, с нетерпением ждут наших сообщений. Без колебаний передаю: «V-40», что означает: «На борту все в порядке, глубина 4000 метров». Неважно, что на самом деле мы достигнем этой глубины лишь через несколько минут. Эхолот показывает 40 метров, потом 30.
— Вижу дно! — сообщает Вильм.
Заглянув в иллюминатор через его плечо, я тоже вижу постепенно приближающееся беловатое пятно. Батискаф останавливается, уравновешенный гайдропом. Три года трудов привели нас в этот уголок нашей планеты, на дно, покрытое, видимо, мелким песком и усеянное ямами и холмиками, природа которых пока остается нам неизвестной. Сколько тайн еще предстоит раскрыть! В 13 часов 30 минут снова передаю: «V- 40— V-40». Радость наша не знает границ, но вслух мы ее не выражаем. В 1954 году я написал следующие строки по поводу открывшегося нам зрелища: „...мы добрались до нее, до нашей надежной, твердой, верной земли. Она избавила нас от неопределенного чувства тревоги, которое с самого начала погружения давило на нас, несмотря на всю нашу подготовку. Хотя ни один из нас не говорил об этом вслух, во время спуска мы оба чувствовали себя подавленными: ведь стены мрака, меж которых мы метр за метром скользили вниз, скрывали враждебный нам мир, пусть даже и отделенный от нас стальным корпусом».
Мы включили двигатели, рассчитывая обследовать дно. Внезапно в зоне, освещенной прожекторами, показалось нечто похожее на роскошный тюльпан; вот он приблизился, и мы его сфотографировали. Позже специалисты разъяснили нам, что мы встретили нечто вроде губки. Двенадцать лет спустя, когда я совершал погружение на «Архимеде» совсем в другом районе, случай помог мне сорвать один из этих «тюльпанов».
Вскоре состоялась еще одна встреча.
— Акула,— говорит Вильм. Правильнее было бы сказать «рыба из породы акул», но мы тут одни, и биологи нас не слышат, так что можно себе позволить пренебречь научной терминологией. Несколько раз фотографируем этого большого доброго пса, сторожащего свои владения. Еще какое-то время он по качивается перед нами, потом, удовлетворенный осмотром батискафа, исчезает в ночи.
Становится очень холодно. Температура воды 3°, и 9 сантиметров стали, отделяющие нас от нее, дышат холодом, точно ледяная стена. Уже около 14 часов! Но мы надеемся увидеть еще кого-нибудь. Внезапно над нашими головами раздается - словно удар грома. Мы переглядываемся. Вода за иллюминатором погрузилась во мрак.
— Видимо, сорвались аккумуляторы прожекторов,—говорит Вильм.
И действительно, облегченный на 1200 килограммов батискаф начинает подниматься. Включаю эхолот. Он показывает, что дно удаляется: 10 метров, 15... Вильм проверяет предохранитель — он перегорел.
— Видимо, в электромагнит проникла вода,— предполагает он.— Слишком большая сила тока... Проверим в Дакаре.
Я достаю завтрак. Вильм чем-то удручен. Я вызываю его на разговор, и он признается, что огорчен тем, что ему придется расстаться с батискафом. Это его последнее погружение — «ФНРС-ІІІ» сдан в эксплуатацию, и строителю на нем уже нечего делать. Человеку не дано предвидеть будущее, и мы не знали тогда, что семь лет спустя нам доведется снова работать вместе плечом к плечу и пережить немало незабываемых часов во время испытаний «Архимеда», от начала и до конца сконструированного и построенного Вильмом.
«ФНРС-ІІІ» ВСТУПАЕТВ СТРОЙ
В высших сферах было решено что батискаф может считаться вступившим в строй; для меня это означало одиночество. На дакарской военно-морской базе Каретт занялся усовершенствованиями, необ ходимость которых стала очевидна после погружения на 4000 метров. Надо было повысить герметичность электромагнитов, разработать новую конструкцию соединений для батарей, отделяющихся от батискафа при аварии. Вместе с Вильмом, которому предстояло продолжить службу в Техническом отделе Управления военно-морского строительства в Париже, я вернулся во Францию. Мне надо было подготовить материалы для, нового соглашения между военно-морским флотом и ФНРС, определить расходы и обязательства обеих сторон. К концу марта эта работа была закончена, и 2 апреля я отправился в Дакар для встречи с профессором Теодором Моно, тогдашним директором Французского института Черной Африки.
В принципе я должен был до возвращения профессора во Францию, назначенного на конец мая, организовать для него, два погружения с исследовательскими целями — одно на глубину 750 метров, другое — на 1500 метров. Однако нам не доставили вовремя детали, необходимые для установки сбрасываемых батарей, и первое погружение пришлось несколько отложить.
Профессор Моно был не из тех, кого такая заминка может остановить. Страстный натуралист, он часто отправлялся из Дакара в экспедиции по пустынным районам, причем весь его эскорт составляли два проводника. Чаще всего они шли пешком, ведя под уздцы лошадей, а когда их спрашивали, где они берут воду в этой засушливой местности, профессор неизменно отвечал, что человеку вполне достаточно одного
