удачные снимки, которые нам удавалось сделать с помощью наружных фотокамер и фотоаппарата, установленного в кабине перед иллюминатором,— мне захотелось поднять на поверхность и самих замеченных нами рыб. В конце концов мы решили оборудовать «ФНРС-ІІІ» рыболовными тралами, одни из которых предназначались для траления дна, другие — для ловли на высоте один — два метра над ним.
Первая попытка была предпринята на глубине 2000 метров. Ловить мы решили акул. Они появились, как только «ФНРС-ІІІ» неподвижно повис над илом. Их было три или четыре, и, глядя, как они кружат за иллюминатором, мы испытывали неописуемое волнение. Представьте себе рыбака, которому предстоит впервые в мире испытать подводную удочку! Поначалу наживка привлекла внимание наших гостей. Но поскольку обычно они находят пищу, роясь в иле, то некоторое время они просто кружились возле нас, пренебрегая приманкой, висящей за бортом. Мы внимательно следили за ними, и вот наконец они ре шились и проглотили наживку. Победа, решили мы. Но не тут-то было: крючки оказались слишком малы, а акулы — слишком умны. Поживившись неожиданным угощением, они выплюнули крючки, жалко повисшие за иллюминатором.
Нам пришлось возвратиться на поверхность с пустыми руками, но я не желал капитулировать, и в следующий раз наживил приманку на гораздо более крупные крючки. Но они не понадобились: наши друзья в тот раз не появились. Но зато наживка неожиданно возбудила аппетит у двух — трех странных рыб длиной около 30 сантиметров, которых легко распознать по вертикальным антеннам-усикам сантиметров в 20, растущим у них из основания черепа. Для чего служат эти усики? Некоторые специалисты считают, что с их помощью галопорфиры (еще одно труднопроизносимое название, которое надо бы изменить) находят свою добычу. Очень может быть. Однако в тот день я видел только, как они нашли свою добычу на наших крючках: мы и оглянуться не успели, как они обглодали их дочиста. Снова вернулись на поверхность с пустыми руками.
Проявив упрямство, я взял и купил обыкновенную вершу, решив, что если таскать ее по дну достаточно долго, то уж что- нибудь в нее обязательно попадется. Однако моим надеждам не суждено было осуществиться и на этот раз: ни акул, ни галопорфир я не встретил, и только великолепный скат диаметром метра в полтора явился словно нарочно, чтобы подразнить меня: верша, укрепленная перед иллюминатором, была для него слишком мала. Надо отдать ему должное — он сделал все, от него зависящее, чтобы не разочаровать меня: минут пять грациозно плавал перед иллюминатором, ткнулся носом в мою снасть и в недоумении отбыл восвояси.
Этот эпизод заставил меня глубже чем прежде (трудно удержаться от каламбура) задуматься над вопросом, приходившим мне в голову еще при наших первых погружениях, а именно: слепы ли обитатели больших глубин? Если да, то зачем им глаза? Ведь многочисленные снимки, сделанные нами, подтверждали наличие органов зрения. Так ли уж непроницаем подводный мрак? Ведь некоторые морские животные обладают способностью фосфоресцировать. Однако было очевидно и то, что свет наших прожекторов ничуть не тревожит многочисленных — и таких разных — хозяев подводного мира. Мы видели, как рыбы без колебаний вплывали в освещенную зону, и нам даже казалось, что они видят батискаф, осматривают его, кружась вокруг нас. Путем чисто теоретических рассуждений, основанных на собственных наблюдениях, я пришел к мысли, что, по- видимому, глубоководные рыбы или слепы, или, владея способностью различать слабо освещенные предметы, никак не реагируют на более сильный свет. Они, безусловно, обладают каким-то другим средством обнаружения препятствий — возможно, чем-то вроде ультразвукового локатора.
Мои рассуждения остаются чисто дилетантскими; специалисты, досконально изучающие в лабораториях особей, захваченных глубинными тралами, написали по этим вопросам немало работ. Они выяснили, в частности, что у некоторых рыб глаз атрофирован, а у других, наоборот, гипертрофирован; бы вает, что органы зрения посажены на окончаниях длинных усиков, а иногда они находятся в верхней части головы. У некоторых животных вдоль туловища или на окончаниях грудных плавников расположены ряды светящихся точек. К сожалению Для нас, наблюдателей, существа эти слишком малы для подробных и точных наблюдений: длина их не превышает нескольких сантиметров. Самое большее, чего удается достичь,— это, погасив прожекторы, наблюдать настоящий фейерверк многочисленных огоньков, оставаясь в полном неведении относительно того, кто именно их зажигает.
Наука все еще не дала ответа на вопрос о назначении люминесцирующих органов некоторых обитателей больших глубин. На этот счет есть несколько гипотез. Одни считают, что свет служит средством обороны, как, например, у некоторых креветок, которые ослепляют своих врагов, создавая вокруг себя светящуюся завесу. В то же время свет может быть и наступательным оружием, а также приманкой; например рыба, называемая «чудо Галатеи»
Тот же автор считает, что у глубоководных животных люминесценция может выполнять и функцию полового сигнала. Подобно тому как птицы, живущие в джунглях, имеют исключительно яркое оперенье и наделены способностью издавать пронзительные крики, которые помогают им находить друг друга в глубине тропических лесов, морские животные — по крайней мере некоторые из них — испускают свет (это может быть и ровное свечение, и отдельные вспышки) с единственной целью отыскивать себе подобных на больших глубинах в период размножения.
Вопрос об устройстве глаза обитателей больших глубин тянет за собой и еще один вопрос, который не может не возникнуть у наблюдателей, находящихся на борту батискафа. А что если существуют животные, которые, в силу особой чувствительности сетчатки, избегают слишком сильного света наших прожекторов? Такое предположение кажется небезосновательным. Впервые оно пришло мне в голову еще во время первых погружений в Средиземном море; и если оно справедливо, необходимо разработать методы наблюдения в темноте, чтобы не распугивать таких животных.
Ученые, приглашенные участвовать в первых погружениях «ФНРС-ІІІ» в Средиземном море, быстро поняли, какую большую пользу можно извлечь из подобного аппарата, если оборудовать его надлежащим образом. Они не скупились на похвалы, но на меня сыпались и критические замечания. Надо, впрочем, признать, что в то время наше оборудование было чрезвычайно примитивным. Мы располагали двумя фотоаппаратами, предоставленными нам Национальным географическим обществом США; над их усовершенствованием неустанно трудился профессор Эджертон из Массачусетского технологического института в Бостоне. Имелись у нас и термометрические датчики, которые фактически являлись частью навигационного оборудования батискафа. Они позволяли нам сопоставлять температур бензина и морской воды, но для океанографических исследований пользы от них было мало, так как они были недостаточно точны.
В тот первый год эксплуатации батискафа сопровождавшие меня ученые были вынуждены ограничиться простыми визуальными наблюдениями. Пристроившись возле иллюминатора, они, так сказать, привыкали к новому орудию своего труда. В общей сложности на протяжении второй половины 1954 года и всего 1955 года мы совершили около двадцати погружений.
Эти погружения осуществлялись в районе Тулона; глубины там не превышали 2000 метров, но рельеф дна был весьма разнообразным — равнины, плато, большие каньоны, изучением которых мы и занимались во время первых «преднаучных» разведывательных экспедиций.
Наши работы были прерваны на несколько недель путешествием батискафа в Париж. Широкая публика тоже имеет свои права. К этому времени я уже наслушался упреков в бесполезной трате средств на батискаф. Ныне, когда я пишу эти строки, подобные упреки ретроградов достаются космонавтам. Одним словом, начальство решило выставить «ФНРС-ІІІ» в Морском салоне. Возможно, было бы удобнее поставить батискаф на якорь у плавучей пристани на Сене, но тогда посетители увидели бы только надстройки нашего глубоководного снаряда. И вот пришлось ему три недели провисеть в портале, специально построенном близ Эйфелевой башни. При всей противоестественности такого положения — батискаф в воздухе! — публика извлекла, наверное, из него кое-какую пользу. Но зато для батискафа эта затея чуть не обернулась трагически. Мой корабль, так лихо справлявшийся со всеми трудностями плавания в открытом море и на больших глубинах, едва не закончил свое существование на дне Сены. Баржу, которая должна была до ставить его в Гавр, утяжелили мешками с песком, чтобы она осела глубже и могла пройти под мостами. Но
