На завтрак хватило пакетика сырных шариков. Боб Стайн, облизнув пальцы, запустил их, влажные, в целлофан, надеясь извлечь со дна оставшиеся крохи. Высматривая, куда бы зашвырнуть пустой пакет, он заметил О'Коннелла, стоявшего по другую сторону пруда. Сунув смятый пакет в карман пальто, Боб принялся стряхивать крошки с рук, пока О'Коннелл приближался к лавочке. Пара национальных гвардейцев (вездесущие после недавних событий) легко вышагивала вдоль фронтона мемориала Линкольна, не обращая на ирландца внимания. С их прибытием в городе воцарилось спокойствие. Они здесь — помощь и защита. Нормальная жизнь по сходной цене.
Но утренние новости были заполнены душераздирающими сообщениями, никакая сага не сравнится с ужасом от смерти сорока трех испанских детишек, погибших в воздушной катастрофе над аэропортом Даллеса. Их самолет из-за неполадок на контрольной башне минут двадцать кружил в небе, затем попал в плотную пелену облачности и столкнулся с «Боингом-727», летевшим из Майами. Группа двенадцати-тринадцатилетних: церковный хор, которому предстояло петь в Белом доме, — их имена и фотографии вновь замелькали в новостях в связи с письмом, направленным королем Хуаном Карлосом в «Пост». Потрясенный трагедией, король настаивал на том, чтобы лететь вместе со специальным посланником, которому поручено доставить на родину останки детей, меж тем как государственный департамент советовал этого не делать. Пока что госдеп не мог гарантировать королю безопасность.
Боб припомнил несколько имен и лиц, виденных на экране. Трагическое известие, но Боб не мог уделить ему много времени.
— Последний контакт был в Милане, — произнес он, когда О'Коннелл сел рядом.
— Она знала, что мы там? — спросил ирландец.
— Насколько можно понять, да.
— Прекрасно. Это означает, что мы ее больше не найдем, если она того не захочет.
— У нас еще есть люди в Милане…
— Боб, поверь мне. Нам ее не найти. Она глубоко влезла. На это у нее особый талант. — О'Коннелл помолчал. — Оттого она и в Аммане так идеально сработала.
Стайн вытащил из кармана второй пакетик и надорвал его.
— Правду сказать, я так до конца и не понял, что там произошло.
— Таких целая толпа — вливайся. — О'Коннелл сделал долгий выдох. — Никто не понял. Предполагалось, что это обычная, штатная операция — для нее. Проникнуть во внутреннее окружение Сафада, освоиться, потом рвануть у них ковер из-под ног. Все шло как по маслу, пока Сафад не потребовал от нее уничтожить дочку посла Конлона — эдакий акт добросовестности. Саре такое проделывать доводилось, но с ребенком — никогда. Мы пообещали ей, что девочку вытащим. Не получилось. По времени какая-то нестыковка. Сара заявилась с двумя людьми Сафада, уверенная, что никого не застанет, а девочка все еще была там. Саре ничего не оставалось, как прикончить молодчиков Сафада, после чего все и вся с ума посходили.
— Стало быть, девочку мы потеряли?
О'Коннелл кивнул:
— Спасение так и не состоялось. Тут никто ясности не добился: то ли Сара допустила прокол, то ли еще кто. Под конец свелось к тому, что либо заговор глушить, либо девочку спасать. Правду сказать, и выбора-то почти не было. Девочка погибла раньше, чем Сара вернулась. — Ирландец не отрываясь смотрел на купол мемориала Линкольна. — Мне, сукиному сыну, «повезло» вывозить мисс Трент, когда все было кончено. — Взгляд его блуждал. — Зрелище не из приятных. — О'Коннелл медленно покачал головой, потом обратился к Бобу: — Мы ведь без понятия, чем она занимается в Италии?
— Мы без понятия, зачем она вообще этим занимается, — отозвался Стайн. — Почему она попросту к нам не явилась?
— Действительно — почему? — О'Коннелл, потянувшись, подцепил горсть шариков из пакета. — Я только молю Бога, чтобы она сумела уцелеть.
Вход в институт ничуть не изменился. Ксандр по понятным причинам давно здесь не бывал, однако ожидал, что за четыре года хоть что-то, пусть мелочь, но изменилось. Ничего.
Швейцар хорошо знакомым движением руки коснулся фуражки, когда Ксандр проходил в ворота. Дойдя до длинной галереи, соединявшей библиотеку Лондонского университета с институтом, он остановился. Логика подсказывала: иди налево, в здание побольше, где потрясающие запасы книг. С чего лучше начинать поиск, как не с каталога либо с компьютера, если все в конце концов перевели в базу данных? Ксандр, однако, повернул направо, миновал пару дверей и вновь свернул направо, прошел еще две двери, пока не уперся в небольшой столик: охранник на посту — последний барьер между Ксандром и старыми, им обжитыми уголками.
Порывшись в карманах, он извлек потрепанный пропуск, подпись на котором так стерлась, что имя разобрать было невозможно. Зато ясно виден герб института, а стало быть, даты значения не имели; охранник попросил его отметиться в журнале. Ксандр нацарапал нечто неразборчивое и прошел еще в одни двери, отыскал знакомую лестницу и медленно поднялся на третий этаж.
Стоило ему войти в крыло, где помещался раздел европейской истории, как в ноздри сразу ударил специфический запах. Воздух здесь имел особый привкус, будто влажный картон присыпало пылью. Глубоко вдохнув знакомый дух, Ксандр едва не столкнулся с молодой женщиной, чья порывистая походка выдавала в ней ученого секретаря. Он улыбнулся и поспешил дальше. Горело несколько ламп, в помещениях было безлюдно. Ему очень везло, в этом сомневаться не приходилось. После Флоренции Ксандр был явно меньше склонен уповать на какую-либо безопасность в академических стенах. Кабинет Карло. Сумасшедший бросок по ходам подземелья. Уроки хорошо усвоены. Он дошел до того, что даже изменил внешность. Сара поведала кое о каких мелочах, в Нью-Йорке они казались глупыми, — но теперь Ксандр внимал голосу осторожности, а не собственной наивности. Сменил прическу (перенес пробор с левой стороны на правую), несколько дней не брился, попытался придать щетине форму бородки и надел еще две футболки, чтобы щуплая фигура имела более внушительный вид. Разумеется, ничто из этого не обмануло бы профессионала, зато могло сделать Ксандра неузнаваемым в глазах какого-нибудь коллеги, знавшего его несколько лет назад.
Пройдя по коридору, он спустился на второй этаж с левой стороны. Прижав палец к стеклу, смотрел на открывшуюся перед ним комнату. Три ряда аккуратных полок и поднимавшиеся по стенам до потолка стеллажи хранили несколько сотен книг, некоторые фолианты носили следы недавнего — такого долгожданного! заботливого ухода, другим тлен уготовил медленную и безболезненную смерть. Ощущение дома. Родного места. Как всегда, солнечный зайчик скакнул в комнату и улегся на его старый стол, пробивавшийся в окно свет застревал в кронах деревьев. Повсюду книги, но Ксандр видел только нишу, стол, стул. У него возникло мимолетное ощущение, что он вернулся, сидит, а ее маленькие ладони скользят по его плечам к груди, а щека трется о его щеку.
Ксандр тряхнул головой; в комнате сделалось темнее, душнее. Не было ее здесь. Не было мягкой ласки, не пахло сиренью — пропало наваждение. Он уставился в пространство и медленно двинулся к нише. Палец его заскользил по твердому краю деревянного стула.
Вспыхнули лампы дневного света, и Ксандр резко обернулся, зажмурив глаза от слепящей яркости.
— Извините. Не хотел вас пугать. — Невысокий мужчина слегка поклонился Ксандру, глаза его шарили по комнате, пока не остановились на книжной полке у дальней стены.
Джасперс смотрел, как незнакомец бочком двигался вдоль полки, скользя большим пальцем по длинному ряду книг, как часто останавливался, что-то бормоча, а потом двигался дальше. Так продолжалось несколько минут, пока, воскликнув: «Ага!» — мужчина не снял с полки разыскиваемый том и не положил его на стоявший рядом столик. Он выглядел в библиотеке по-свойски: потертый пиджак, небольшая сутулость, полное безразличие ко всему, что творилось вокруг. Вот только волосы, зализанные к затылку, странно выглядели, какой-то в них был намек на суетность, чуждую этим священным стенам. Перелистав несколько страниц, мужчина поднял голову и поймал взгляд Ксандра. Не было ничего доброго в его глазах, ничего похожего на вежливый приветственный поклон. А потом вдруг — улыбка. Тонкие губы растянулись по впалым щекам.
— Это не то, что я разыскиваю, — сказал он. Акцент выдавал в нем северного европейца. Голландец, швед, немец — Ксандр определить не мог.
— Жаль.
— Да. — Мужчина закрыл книгу, поставил ее на полку. Прошелся рукой по волосам. — Не та секция, наверное.
— Да.
Опять взгляды их встретились. В глазах — пустота: никакого ответа.
— Извините, что побеспокоил вас. — Мужчина направился к двери, обернувшись, отвесил прощальный поклон и шагнул в коридор. Дверь за ним закрылась.
Ксандр, прислушиваясь к удалявшимся шагам, не мог сдержать дрожи в руках: подействовала, он знал, не столько внешность мужчины, сколько знакомая обстановка. Он позволил себе снизойти к собственным прихотям. Знал: Сара такого никогда бы не позволила.
Он сходил по ступенькам на первый этаж, а мозг уже занимали сведения, которые он добыл, разбираясь в записях Карло. Когда Ксандр шел через колоннаду, навстречу резко метнулся ветер, его порывы давали организму столь необходимую встряску.
Чикаго. 4 марта, 5.14
Джанет Грант, как ей было велено, сомкнула безжизненные пальцы мужчины на рукоятке пистолета, уложила его руку на подушку. Сама она еще никогда никого не лишала жизни, гибель людей в Вашингтоне разумом воспринималась как нечто ей не подвластное. Того же, что сделано сегодня утром, так легко со счетов не скинешь. Старец назвал это «ее епитимьей». За Эггарта.
Она оглядела комнату: компьютер все еще урчал, на экране один за другим появлялись списки файлов, которые тут же таяли, уходя в небытие. Ей не объясняли, зачем нужно все стереть: не ее ума это дело.
Сидя в кресле, она рассматривала безжизненное тело Чэпманна на кровати. Явное самоубийство. Человек, который усомнился в ходе всего дела, в процессе.
То был урок, который Джанет Грант позабудет не скоро.
Из Лондона Сара прилетела накануне поздно вечером, но уже к 6.45 утра успела сделать многое. Отыскать в «Олд Эббит Грилл» своего старого приятеля Томми Карлисла, начальника управления уголовного делопроизводства в министерстве юстиции, было легко. Завтрак в 6.00: копченая рыба и крепкий черный кофе, который в столь ранний час в «Грилл» готовили только для особой клиентуры, — был частью его ежедневного распорядка. Как и отлично сшитый костюм и жесткий галстук-бабочка, хорошо известный в определенных вашингтонских кругах. Выбор неминуемо должен был пасть на Томми, если учесть, что задумала Сара.
— Мне нужно заглянуть в некоторые папки, — начала она.
— И естественно, допуска от госдепа у тебя нет.
— Томми, — Сара улыбнулась, — я же сказала: это одолжение, а не услуга по делу.
Он помолчал, затем кивнул:
— Понятно. И что же это за папки?
— Старые.
— Насколько старые?
