комнате не существует. Наконец подняла голову.
— Хотите фруктов? — спросила Элисон, улыбаясь более натянуто, чем прежде.
Сара покачала головой:
— Я рассчитывала поговорить о школе.
Снова никакой реакции, пока взгляд Элисон не метнулся в угол комнаты, глубокое дыхание выдавало усилие, с которым она сдерживала себя. Обратив к Саре лицо с повлажневшими глазами, она пыталась улыбкой сдержать слезы.
— Я не люблю говорить об этом. — Слезинка скользнула по ее щеке.
Сара мягко настаивала:
— Тогда почему вы попросили меня приехать?
— У меня не часто бывают гости. — Элисон смахнула слезинку. — Так… приятно, когда приходят люди.
— Причина только в этом?
Первый раз Элисон посмотрела прямо на Сару, и та разглядела кое-что во взгляде молодой женщины. Элисон резко притянула ногу к груди, положила голову на колено, вновь уставившись на вазу.
— Школа была давно.
— Я понимаю.
— Нет, не понимаете. — Опять никакого упорства в голосе, просто сообщила о факте. — Никто не понимает. Ни Антон. Ни Лоуренс. Никто. — Она взглянула на Сару, в глазах мелькнули слезы. — Все было приятно, так, как и должно бы быть. Там… такое чудесное место. — Слезы стали пробиваться сквозь улыбку. — Мы были вместе, все учились… вот почему мы там находились, знаете. Как быть сильными, как взять то, что принадлежит нам. — Взгляд ее вновь метнулся в угол, улыбка увяла. — А потом все такие злые… — Голос упал почти до шепота, слезы перехватили ей горло. Вот-вот, казалось, она даст им волю, исторгнет поток, но вдруг она остановилась. Один долгий вдох… и Элисон вновь обернулась к Саре: — Хотите фруктов?
Сара некоторое время невидяще смотрела на нее, собственные чувства были взбудоражены этим порывом: еще более знакомо и так безысходно реально. Элисон вся ушла в себя, в глазах ее не было ничего, напоминавшего о недавних минутах, только странное напряжение: она отдалялась от собственных воспоминаний.
— Вы мальчиков имеете в виду? — тихо спросила Сара.
Еще один миг узнавания, потом — ничего. Хрупкая, тихая, сдерживающая себя, Элисон покачала головой:
— Мальчиков? Я не понимаю.
— Мальчиков, которые умерли, — напомнила Сара. — В школе.
Слезы потекли по щекам, и все же ничто в выражении лица не выдавало ни малейшей реакции на слова Сары. Только рука Элисон судорожно сжималась и разжималась. Она отрицательно покачала головой, невзирая на то, что слезы катились по щекам. Ответила:
— Я не помню никаких мальчиков.
Но Сара поняла, потому что у нее были собственные воспоминания: неделями, месяцами отрешалась от памяти о жизнях, ею оборванных. Руки, сжимающиеся и разжимающиеся, — бессознательные механические жесты, внедренные посредством врачебного гипноза, позволяли ей избавляться от ужаса. Воспоминания, стертые до тех пор, пока она не выучится переносить их. Как долго, думала Сара, пряталась за теми же уловками Элисон? Как долго люди, ответственные за ложь и тайну, вынуждали ее оставаться жертвой ненависти к самой себе?
— Успокойся, — произнесла Сара тихим заботливым голосом. — Я как раз понимаю. Тебе не нужно вспоминать.
— Такое было хорошее место. — Элисон склонила голову, взгляд сделался отрешенным. — А потом все пошло не так.
— Как? — спросила Сара. — Как «все пошло не так»?
Элисон повела головой из стороны в сторону. Неожиданно она вскинула голову, взгляд стал осмысленным.
— Ведь было неправильно опять пробовать, правда?
Сара удивилась и спросила:
— Пробовать — что?
— Ведь у них опять все не так пойдет, правда?
— Антон не догадывается, что я знаю, — продолжала Элисон, устремив глаза в неведомую даль, — но я знаю. Хотя он и обещал. Хотя и говорил, что все будет хорошо и он не позволит, чтобы все пошло не так. — Взглянула на Сару. — Плохо было делать это опять. Я знаю. Я видела.
Сара заставила себя выйти из оцепенения.
— Что вы видели, Элисон?
Натянутая улыбка. Тряхнула головой.
— Плохо было делать это опять. Вот почему я попросила вас приехать. Вам надо сказать ему, что это неправильно.
— Опять делать — что? — Сара знала ответ, но ей нужно было услышать его от Элисон.
Женщины пристально смотрели друг на друга. Потом Элисон встала, подошла к книжной полке и, вытащив снизу несколько книг, достала из укрытия видеокассету.
— Это я у Антона взяла. Взяла, чтобы знать.
Спустя пятнадцать секунд она уже была у телевизора, вставляла пленку в видеомагнитофон.
Не успела Сара ни о чем спросить, как загорелся голубой экран. Появились слова, крупный черный шрифт: «ТОЛЬКО ДЛЯ РУКОВОДИТЕЛЯ — ОСОБЫЕ МЕРЫ ПО НЕДОПУЩЕНИЮ ПРОСМОТРА И ОГЛАШЕНИЯ». Мгновения спустя их заменила тонкая полоска внизу экрана: счетчик времени сбрасывал минуты и секунды. Дата съемок — 7 апреля 1978 г. Место — Уинамет, штат Техас. «Тысяча девятьсот семьдесят восьмой, — подумала Сара. — Боже мой, это никогда не прекращалось».
Экран ожил, на нем появилась стайка ребятишек шести-семи лет от роду, сидевших вокруг женщины в центре комнаты, в месте, которое называлось Обучающий круг. Название дугой свисало с потолка — каждая буква вырезана из цветной бумаги, каждая — своего оттенка: явная работа маленьких ручонок. Женщине было под пятьдесят, все в ней дышало лаской, свойственной людям, занятым формированием очень юных душ. Она им читала. Почитав несколько секунд, положила книгу на стопку других и взглянула на детей.
— Бедная Золушка, — начала она, — как много людей плохо с ней обращались! Например, я ничего хорошего не могу сказать о ее сестрицах. А вы можете?
— Они были совсем нехорошие, — воскликнула одна кроха, так спешащая порадовать правильным ответом, что слова вылетали у нее изо рта скорострельным чередованием слогов и вдохов. — Когда принц пришел смотреть на их ноги, а Золушке правая туфля по ноге пришлась, так сестрицы ее были плохие и злые, потому что им не удалось. — Легкий кивок головы, робкая улыбка: и то и другое свидетельствовало, что толкование завершено.
— Я согласна, — улыбнулась учительница.
— Я их ненавижу, — обронил маленький мальчик, сидевший на стуле слева и подпиравший голову кулаками. В голосе его не было ни малейшей угрозы.
— Ненавижу — это очень сильно сказано. — Учительница будто ждала ответа. Мальчик пожал плечами, как пожимают только маленькие дети: подняв плечи до самых скул в неумышленном преувеличении. — Но думаю, ты прав. Вряд ли сказано чересчур сильно. — Ее взгляд очередью прошил цепочку детских глаз. Сара почувствовала: учительница ждет, даже надеется, что последует ответ. Ясно, что Обучающий круг давал урок весьма особого свойства. — Давайте попробуем вспомнить все дурное, что сделали сестрицы, — продолжила учительница.
Из выкриков детей быстро сложился длинный перечень дурных поступков. Самый плохой назвал застенчивый малыш, который долго дожидался, пока другие умолкнут, прежде чем заговорил сам:
— Из-за них она чувствовала себя очень плохой, и они ей говорили, что ее никто не любит.
Тишина заполнила класс, несколько голов повернулись к малышу, а учительница, придав голосу материнский тон, прибавила:
— И это, наверное, самое дурное, правда? Заставлять таких необыкновенных людей, как Золушка, чувствовать себя чужими, ненужными, думать, что они сделали что-то не так.
Малыш, уставившись в пол, кивал, не переставая мять пальцами ковер.
— И люди, которые так дурно поступают, — продолжала учительница, — не должны быть нашими друзьями, правда? И нам незачем их любить, правда? — Хор согласия. — По правде говоря, иногда нужно не любить некоторых людей. Людей, которые нас пугают, бьют или заставляют чувствовать, будто мы плохие…
— Как чужих! — взвизгнула одна девочка с волосами, связанными в хвостик.
— Как чужих. — Учительница одобрительно кивнула. — Но и других людей тоже. Людей, похожих на сводных сестриц Золушки, которые знали, какая Золушка необыкновенная, но всеми силами старались сделать ей больно. Важно знать, что вам надо остерегаться таких людей. И вы не должны чувствовать себя плохими, если станете их не любить. Не любить их так сильно, что станете ненавидеть.
— Я их тоже ненавижу. — Несколько ребятишек, стоило им получить официальное добро, рады были во весь голос заявить о своем пылком неприятии.
— Они были плохие люди, — сказал маленький мальчик. — Некоторые люди плохие, и их ненавидишь. Вот и все.
— Некоторые люди плохие, — вела урок учительница, — и они есть не только в сказках. Иногда вы можете встретить кого-то похожего на сводную сестрицу Золушки, и вам нужно знать, что делать, как вести себя, как к таким относиться.
— Я бы не позволил им заставлять меня делать всю работу по дому, — раздался голосок.
— Или заставлять меня дома сидеть, когда сами во дворце, — вторил ему другой.
Учительница, по-видимому, поощряла этот порыв вдохновения в детях и очень обрадовалась, когда маленькая девочка, перекрывая все остальные голоса, с пеной у рта завопила:
— Я бы заставила их делать всю грязную работу и придиралась бы к ним!
Завершающий аккорд: малышка прыжком вскакивает с места, нервно подпрыгивает, прижав ручонки к маленькой груди, вызывая внимание и одобрительные тычки своих юных единоверцев, исторгает из всего этого маленького хора единый вопль восторга. Класс будто взрывается восторженным гоготаньем, еще несколько малышей принимаются скакать, взлетают худенькие, как проволока, ручонки со сжатыми кулачками, ребята молотят ими воздух, давая выход чувствам, распаленным сияющей от удовольствия учительницей. Уловив, когда волна взмывает до самого гребня, учительница начинает неторопливо успокаивать ребят — твердо, но вежливо:
— Хорошо, хорошо, а теперь давайте посидим в тишине. Давайте посидим в тишине. — Ключевые слова, которые в течение минуты приводят детей к порядку: они снова послушны.
Экран потемнел, а спустя мгновение подернулся рябью, будто снегом замело.
Сара искоса взглянула на Элисон. Молодая женщина уставилась в телевизор отрешенным взглядом.
— Где сейчас эти дети? — спросила Сара. Элисон не ответила. Не успела Сара повторить вопрос, как экран опять почернел, а затем на нем появилась еще одна группа ребят, уже
