ангажированной публикой, закреплена в подсознании, книга закуплена солидными библиотеками и стоит на книжных полках уважающего себя обывателя. Попытка что-либо доказать в этих условиях обречена на провал и вызовет только возмущение и насмешку. Возможные протест и оправдания со стороны А. Вырубовой серьезно никем не рассматриваются - слишком одиозная личность. Такое же отношение и к ее воспоминаниям. Но для страховки предпринимаются все меры для полного уничтожения тиража подлинных воспоминаний. Вопрос же о происхождении «лжедневника» со временем отпадет сам собой.
Однако нужно было быть готовым и к тому, что попытки разоблачения все же будут предприняты. Поэтому последовала детальная разработка алиби будущей фальшивки. То есть была сочинена более или менее правдоподобная легенда, рассказывающая всем захватывающую историю о том, каким невероятным образом эти дневники оказались в руках издателей и почему они изначально представлены не подлинной рукописью автора, а всего лишь переписанным кем-то от руки дубликатом. Естественно, предоставить подлинник авторы этой спецоперации не могли, так как подлинника, то есть дневника, написанного рукою Анны Вырубовой, просто не существовало.
Придуманная тайными сочинителями история оказалась весьма незамысловатой и заключалась в том, что рукопись-оригинал была утоплена в проруби незадачливой подругой А. Вырубовой, которая переносила их в кувшине из-под молока и, испугавшись милиционеров, поспешила бросить кувшин в воду. Таким образом подлинник исчез навсегда, а концы этой истории, как говорится, в воде. Но зато остались дубликаты, переписанные частью по-русски, а частью по-французски, которые и попали таинственным образом в руки издателей не без помощи грубых деревенских мужиков, бестолкового кондитера и злобной жидовки. Вот, собственно, и вся история. Однако эта схема сложилась и была утверждена, по-видимому, не сразу.
Судя по всему, прорабатывались и иные варианты, которые были отклонены. Один из них, наиболее радикальный, предусматривал «полную ликвидацию» Анны Вырубовой или, выражаясь иначе, ее убийство, инсценированное под естественную кончину или под самоубийство, как это проделали с Сергеем Есениным. Затем «друзья», исполняя ее волю, на основании фальшивого завещания передают «дневниковые записи» в руки издателей по указанному в «завещании» адресу.
Поводом для такого нашего предположения послужила любопытного содержания «записка», находящаяся среди других документов в архиве Анны Вырубовой. В перечне документов архивного фонда данная записка обозначена следующим образом: «Записка без подписи Вырубовой А.А., которая, вероятно, была приложена к какому-нибудь документу, с указанием в ней фамилий и адресов лиц (Сергеев М.А., Рудовский С.Я.), которым в случае ее смерти передать прилагаемое к записке».
Здесь же следует пометка «б/д», что значит «без даты», а также отмечено, что «написано на машинке и разорвано пополам». А содержание ее следующее:
«В случае моей смерти передать М.А. Сергееву (Комиссаровская 11, кв. 9) или С.Я. Рудовскому (Комиссаровская 4, комн. 99) в собственные руки».156
Как уже было отмечено выше, текст набран на машинке. Отметим, что в архиве находятся и другие машинописные документы, а именно: выписки из камер-фурьерского журнала и перепечатанный отрывок из книги П. Жильяра, в котором рассматриваются взаимоотношения Царя и Г. Распутина. Это обстоятельство, а также ряд других (в частности, наличие черновых вариантов текста лжедневника, написанных от руки черной ручкой с правкой красными чернилами, использование одних и тех же разграфленных листков бумаги, вырванных из казенного журнала дореволюционного образца и для написания черновиков, и для печатания выписки из камер-фурьерского журнала) позволяют сделать вывод о том, что машинка служила и для работы с историческими источниками, и для подготовки рабочих вариантов «документов» для будущих историков, а возможно, и для следственных органов. В отношении сокрытия следов своего творчества настроение авторов не производит впечатления очень серьезного. Более похоже на то, что, находясь в состоянии творческого экстаза и чувствуя свою полную безнаказанность, они и не пытались уничтожить черновые бумаги. На это указывает и тот факт, что все подделки были написаны по советским правилам орфографии, в отличие от подлинных писем и записок, написанных рукою Анны Александровны или ее друзей в дореформенной традиции русской грамматики. Но это никого не смущало, впрочем, как и то, что все они были непременно переписаны, и - ни одного подлинника, поскольку таковых и не существовало в природе.
Относительно личностей, указанных в «завещании», отметим, что среди знакомых Анны Александровны или лиц из окружения Распутина, а тем более Их Величеств таковых фамилий не встречается. Спрашивается, зачем же Анне Александровне было отдавать свои сокровенные записи в руки незнакомых людей? Все дело в том, что конспираторам нужно было объяснить общественности, каким образом оказались «дневниковые записи» в руках советских издателей. А если учесть, что указанный в «завещании» М.А. (Михаил Алексеевич) Сергеев и есть главный издатель рабочего издательства «Прибой» (органа Северо-Западного Бюро ЦК ВКП(б) и Ленинградского Губкома ВКП(б)), а также один из редакторов иллюстрированного исторического альманаха «Минувшие дни», на страницах которого впервые был опубликован «лжедневник», то становится понятным появление сего «завещания». Оказывается, Анна Вырубова сама попросила обнародовать в советском периодическом журнале всю эту гадость, сочиненную подлецами про нее и про самых дорогих ей людей. Такая вот логика…
Что же побудило исполнителей этого замысла взяться за разработку настолько замысловатой лжи? Не проще было бы ограничиться одной лишь публикацией лжедневника, не вдаваясь в объяснения публике детективных подробностей его обретения? Ответ прост. Видимо, к делу были подключены чрезвычайно творческие натуры, которые, увлекшись созданием литературного мифа и вообразив себя не иначе как творцами шедевров письменности рангом не ниже шекспировского гения, не смогли избежать соблазна использовать некоторые документальные материалы, оказавшиеся в их руках, и не только сообщающие всей истории правдоподобные черты, но и способные при большом желании и богатой творческой фантазии придать всему этому дополнительный приключенческо-театральный оттенок.
Все дело в том, что в бумагах Анны Александровны оказались письма, в которых шла речь о каких-то ее тетрадях, переписанных Ш. и В., за которые она очень переживала и просила их сохранить. Это оказалось той зацепкой, которая позволила весь вымысел обставить соответствующим антуражем и в случае необходимости представить хоть какие-нибудь «вещ. доки», то есть ее собственные записки и письма, а для большей убедительности к подлинным запискам, как будет видно из дальнейшего изложения, добавить сочиненные и выдать их за ее собственные. Рассмотрим повнимательнее те самые документы, на которые опирались фальсификаторы при составлении легенды и которыми они прикрывались в дальнейшем, когда, торжественно и самонадеянно выдав подлог за подлинные мемуары, им вдруг пришлось грозным тоном убеждать оппонентов в своей абсолютной честности и неподкупности.
Итак, вся легенда основывалась на нескольких подлинных записках, точнее на четырех, написанных как самой Анной Александровной, так и близкими ей женщинами, которым она, безусловно, доверяла. Вот эти тексты, скрупулезно отобранные кем-то из переписки Анны Александровны и сохраненные в ее архиве до наших дней:
«Милая Мария Ивановна!
Я случайно узнала, что в В. живет наш Алек Никол[аевич], который имеет сношение с Царским… сделать будто покуп[ка]. Упок[овать]… мои тетради. Которые переписаны Ш и В… и все переслать на его адрес. На это получите под[робные] инструкции от меня. Ваша А.В.».157
«Милая Люб!
Я узнала, что [неразборчиво], которыя пер[еписаны] Ш. В. тет[ради] Люб [неразборчиво] умоляю все перед[ать] Бер[чику] (впрочем здесь не очень разборчиво, возможноПор [охову] - сост.) Он знает, что надо [неразборчиво] будет в Царском 27, 29… Я и Алек [неразборчиво] ему дов[еряем].
Храни + + +
А В».158
«Милая Люб!
Умоляю спасти все, что [неразборчиво]. Снова [неразборчиво] узнала, что [неразборчиво] 15 тетрад[ей] [неразборчиво] все на свящ[енной] бум[аге], которая из Хр[истос] + + + пусть будут у П (возможно, Порохова - сост.). Там никто не узнает, что это Его («Его» с большой буквы - сост.), а там…
Гос[подь] + + [неразборчиво].
+ + А.В.».159
»…и желаю всего, всего хорошего… + + +
Столько бы хотелось с тобою поговорить, но почта невыносимо долго переносит… + + + [неразборчиво] увидимся и обо всем переговорим. Я все это время в большой тревоге, все, все печ[атают]… всю ее душу - все на улицу. Какой ужас! Ей и так не хорошо. Это ее уб[ьет]… О, Господи! Я все это время дум[аю] как ей доказ[ать], что не мы ее пред[али]… Мы с Муняшей вдвоем + +
Целую, люблю!
+++
Тетя Люба».160
Вот четыре подлинных документа, написанных от руки на клочках бумаги самой Анной Вырубовой и близкой к ней тетей Любой. Надо сказать, что почерк Анны Александровны очень характерный, имеет отличительные особенности, и подделать его крайне трудно.
Прежде чем приступить к рассмотрению этих документов, следует пояснить, с какой целью мы это делаем, для чего каждому из них уделяется столь пристальное внимание. Ясное осознание цели нашего исследования является очень важным. Эти короткие записки попытались использовать в качестве документального основания для оправдания лживого «дневника», состоящего из груды вымыслов, искажений, подлогов, грязных сплетен вокруг славных и дорогих имен святых Царственных Мучеников. Вот почему мы позволили себе подробно остановится на этих документах - чтобы выявить подлинный их смысл, ничего общего не имеющий с тем циничным обманом, который фальсификаторы попытались навязать людям через дешевое литературное чтиво. Внимательное рассмотрение этих коротких записок позволит вскрыть всю эфемерность литературных ухищрений лживых сочинителей и без труда убедиться в том, что все их сочинительство шито белыми нитками.
Но вернемся к архивным документам. Три из них написаны карандашом на маленьких, но ровных листочках бумаги рукою Анны Александровны Вырубовой. Полное совпадение почерка с другими ее письмами не оставляет никаких сомнений в подлинности этих коротких записок. Видно, что они писались наскоро, торопливо - человеком, пребывающим в смятении, очень взволнованным. Нередко слова неразборчивы, сокращены или вовсе опущены, как бы лишь подразумеваются. Часто проставлены два или три креста.
Однако, как мы увидим далее, тон их разительно отличается от тех писем и записок, которые, с нашей точки зрения, бесспорно, являются фальшивками. Этот тон выявляет человека, несомненно, образованного, сдержанного, умеющего владеть собою, хотя и находившегося в смятенном состоянии.
В первой записке речь идет о каких-то тетрадях, которые переписаны Ш. и В., о необходимости их передать через Алек. Николаевича в Царское. Второе письмо, с мольбой уже к Любе, - передать тетради, но не в Царское непосредственно, а то ли Порохову, то ли Берчику (в письме неразборчиво). Третье письмо - вновь о тетрадях. Указано их количество - 15 и отмечено, что все они написаны на священной бумаге, «которые из Хр + + +». По-видимому, тетради уже переданы Порохову. Но из-за невозможности связаться с ним Вырубова просит Любу передать, чтобы они у него и оставались. Складывается впечатление, что Анна Александровна предполагала вначале передать тетради непосредственно в царские руки. Сделать это предполагалось через Алек. Николаевича, который имел сношение с Царским Селом, но потом было решено воспользоваться услугами Порохова, который должен был быть в Царском 27 и 29 числа. Впоследствии Анна Александровна сочла вообще невозможным передачу тетрадей Их Величествам, которые уже находились под усиленным надзором, фактически под арестом, и попросила оставить их у Порохова, где «никто не узнает, что это Его».
Последняя фраза является ключевой в попытке понять, что это за тетради. Из нее следует, что, во-первых, эти тетради вовсе не ее. Вернее, принадлежат-то они ей, но содержание относится к другому человеку, а не есть плод ее собственных раздумий или воспоминаний. Авторство принадлежит другому, а не Вырубовой, и в этом смысле тетради не ее. Почему?
