Местоимение «Его» написано с большой буквы. Эго означает, что оно не относится к Порохову. Тогда фразу нельзя толковать в том смысле, что в случае возможного обыска у Порохова никто не придаст значения этим тетрадям, как принадлежащим хозяину, то есть Порохову, и потому не возникнет вопроса, откуда они у него, и не потянется ниточка к самой Вырубовой. Так можно было бы предположить, если бы местоимение «Его» относилось к самому Порохову и тогда было бы написано с маленькой буквы. Но оно пишется Анной Александровной с большой буквы, как бы подчеркивается особо почтительное, уважительное отношение к той персоне, о которой она говорит. Стало быть, к тому, кому принадлежат эти тетради, она относится с особым уважением.
К кому же из мужчин могла относиться Анна Александровна с таким почтением?
Во-первых, конечно же, к Царю Николаю Александровичу. Но может ли быть, чтобы 15 тетрадей, «Ему» принадлежащих, находились на хранении у Анны Вырубовой? Что это? Его дневник, письма Государыне, государственные бумаги? Почему они у Анны Александровны и зачем было их переписывать? Ситуация невероятная. Поэтому нет, скорее всего, к Царю эти тетради не имеют никакого отношения.
Так кого же «Его» имела в виду Анна Александровна? Да кого же другого как не Григория Ефимовича Нового-Распутина?! В опубликованной стенограмме допроса Анна Вырубова говорит, что давно и с интересом слушала духовные беседы Г.Е. Распутина, толкование им Евангелия, которое, по словам Анны Александровны, он знал наизусть. Более того, она старательно записывала за ним. Записи его бесед и мыслей вела и Государыня Александра Федоровна, и, по-видимому, многие, кто относился к кругу его почитателей. По свидетельству С. Фомина, мысли и беседы Г.Е. Распутина, собранные Государыней Александрой Федоровной, составили объемную тетрадь, которая «по сей день хранится в одном из московских архивов», и часть этих записей Государыни вошли в состав публикаций ее дневников. Наверняка эти записи переходили из рук в руки между своими как бесценное для них сокровище духовной мудрости, а переписывались с особой бережностью и, возможно, на особой «священной» бумаге, которая из «Хр + + +».
Что означает этот символ, не совсем понятно. Первоначальная наша трактовка, что это является обозначением молитвы Именем Господа Иисуса Христа, встретила обоснованную критику, с которой мы согласились. Возможно, что «Хр» означало «Храм», а «+ + +» - его название, известное Анне Вырубовой и ее подруге.
На хранении у Анны Александровны оказались пятнадцать таких тетрадей, переписанных рукою своих единомышленниц Ш. и В., полные имена которых она не могла доверить записке, посланной, по всей видимости, из заключения через случайного человека.
Сохранилось свидетельство князя Николая Дмитриевича Жевахова, который хотя и относился к Г.Е. Распутину спокойно и рассудительно, но тем не менее был поражен силой его проповеднического слова и много лет спустя почти дословно записал его беседу о спасении, которую можно прочитать в книге его «Воспоминаний». Конечно же, и Анна Александровна была увлечена яркой и образной речью простого русского крестьянина, так чудесно и возвышенно говорившего о Боге и спасении. За все время их знакомства вполне могло накопиться не одна тетрадь с его беседами, записанными ею самой или переписанных для нее кем-то. Отношение к ним было особое, и Анна Александровна не могла допустить, чтобы эта святыня оказалась в руках нечестивцев и стала объектом глумления и насмешек. Отсюда ее горячее желание спасти тетради. Вот о чем идет речь в трех записках Анны Вырубовой, посланных ею Марии Ивановне Вишняковой и тете Любе из заточения.
Теперь перейдем к следующему документу, к письму самой тети Любы. Скорее всего, это Любовь Валериановна Головина, ревностная поклонница Г.Е. Распутина - близкий Анне Александровне человек, кому можно было довериться. Кому письмо адресовано, неизвестно, но несомненно, что кому-либо из круга людей, близких Анне Вырубовой, а возможно и ей самой. Во всяком случае мы вновь встречаем частое начертание таинственных крестов, смысл которых, очевидно, понятен и тете Любе, и Анне Александровне.
Это письмо, как и три предыдущих, служило документальным основанием для составления лживой легенды. Ведь в нем идет речь о печатании каких-то материалов: «Все, все печатают, всю ее душу - все на улицу», - и т.д. Но ведь не сказано, о ком идет речь. И нет достаточных оснований считать, что именно об Анне Вырубовой.
Фальсификаторам надо было доказать, что дневники реально существовали, поэтому они и намекают на то, что это те самые дневниковые записи. Однако «сенсационная» публикация «дневника» осуществилась только в 1927 году. Если бы это произошло раньше, то и «сенсация» состоялась бы не в 1927 году, а ранее, и об этом было бы известно. Но никаких свидетельств: ни газетных вырезок, ни журналов, ни каких-либо сообщений о том, что эти «дневники» или их фрагменты публиковались ранее, - в архивном досье на Анну Вырубову нет. Но тогда, если речь в письме идет все же об Анне Вырубовой, что же могли о ней печатать до 1927 года (кроме, конечно же, безусловной лжи)? Только одно - протоколы допросов, на которых больную, измученную и истощенную женщину подвергали нравственным истязаниям. Именно допросов, а не каких-то дневников, хотя и этому предположению мы не имеем подтверждения. Кроме того, вполне возможно, что в письме речь идет совсем о другом человеке - тогда вообще отпадает необходимость в рассуждениях на эту тему в связи с рассматриваемым письмом.
Вот, собственно, и все подлинные документы из материала следствия по делу Анны Вырубовой, которые каким-то образом можно было привязать к сочиненной легенде с целью представить их в качестве ее документального основания. Однако их явно недостаточно для убедительности и солидности предлагаемой хитроумной истории о появлении дневника в руках советских издателей. Поэтому, чтобы восполнить недостающие звенья, сочиняется новое письмо-фальшивка, которое помещается в одну папку с подлинными письмами. Чтобы скрыть подлог, этой бумажке максимально придается характер подлинника с помощью обширного арсенала литературных средств, которыми, безусловно, владел автор-фальсификатор. А именно: он постарался выдержать, как ему казалось, правдоподобный стиль письма и максимально приблизить его к естественной манере речи; письмо написано от руки чернилами с сохранением старой орфографии; а чтобы создать еще большее впечатление естественности, в текст намеренно вводятся грамматические ошибки.
Обращает на себя внимание то обстоятельство, что вопреки безграмотному тексту и стилю почерк письма на удивление четкий и ясный, свойственный скорее весьма образованному и спокойному человеку, а не взбалмошной неврастеничке, какими, судя по всему, представлялись сочинителям все принадлежавшие к круту близких друзей Анны Александровны. Почерк настолько резко контрастирует с опереточным стилем письма, что даже приписка «переписано Вакс», сделанная кем-то в архиве, не может разубедить в очевидности подделки. Но судите сами (приводим «письмо» полностью):
«Любочка сделай все, что я прошу тебя. Получила от Анны из Выбор[гской] больницы (теор) письмо, пишет она вот-что; - чтобы взять икону трех-свят (Tpex святителей]. Повесить у изголовья. Тамже положить памятку Старца и его платочек. Достать маслица и зажечь у неугасимой. И еще пишет: Вы за меня не бойтесь, меня не растрелят, потому мне это сказал старец…
А теперь самое главное, Она передала через Ромеку.. чтобы взять ее зописку (их принесла настя… ана теперь носит молоко, так принесла в кувшине, и переписать по французки… и передать «Берчику»: Он сохронит. Пока пусть у Петровны там сохранно.
Так вот - я это сделала. Но тут ни бумаги ни чернил недостать… с большим трудом…
И это Слава Богу, потому случилось - большое несчастие: когда Настя несла зописку - ориг[инал]. То ей показались милиц[ионеры] - думали несет молоко. Она испугалась и бросила в прорубь.
Ах, что только будет, как моя узнает!
Писала в перемешку. Помогла Верочка…
Записки от Мамы и Старца пусть у Игната, чтобы не в однех руках… Ну Господь с Вами».161
Еще немного задержимся на этом письме, явившемся ключевым для построения лживой легенды, или, выражаясь следовательским языком, главным «вещественным доказательством», которое неумолимый суд истории превратил в главную улику против литературно-исторических ловкачей и их заказчиков. Подлыми, шулерскими приемами они попытались не только опорочить честного и прекрасного человека, но и растоптать в сознании людей целую эпоху русского Самодержавия, неразрывно связанную с величием и могуществом русского православного государства, славой русского народа-богоносца и его православных правителей - русских царей, под скипетром и державою которых строилась земля русская и незыблемо хранились святые русские идеалы верности Православию, Самодержавию и святой Русской земле-матери.
Итак, вернемся к подложному письму, в котором отметим, возможно, самую незначительную деталь, но тем не менее она поможет нам выявить подлог. Это - маленькая пометка в скобках - «теор.», - которая стоит после слов «Выборгской больницы». «Теор.» - значит «теоретически». Со смыслом письма это слово никак не согласуется, да и трудно заподозрить малообразованную и малограмотную женщину (судя по характеру письма) в склонности теоретизировать, а тем более применять это слово в своей простой, незамысловатой речи, да еще и в сокращенном виде. Гораздо правдоподобнее то, что этот вариант письма рассматривался как черновик, а автор-сочинитель вовсе не был уверен, что Анна Вырубова находилась именно в Выборгской больнице, и потому сделал пометку в соответствующем месте текста, чтобы затем уточнить это обстоятельство.
С обилием орфографических ошибок сочинитель явно перегнул, как, впрочем, и с манерой письма. Так выражаться и ошибаться могла кухарка, да и то, скорее, не русского происхождения, но никак не светская дама в Петербурге. Уж что-что, а умению грамотно изъясняться как-нибудь да научали барышень - если и не в пансионе благородных девиц, то уж дома с учителями словесности наверняка. Вспомним, что простой русский крестьянский парень Сергей Есенин начал писать свои стихи еще будучи в церковно-приходской школе, обучение в которой было доступно не только мальчикам, но и девочкам.
Далее. Нигде в своих воспоминаниях Анна Александровна не указывает на то, что Григорий Ефимович предсказывал ей не быть расстрелянной. Это явная выдумка. И еще одно обстоятельство помогает нам вывести обманщиков на чистую воду. А именно: старцем Григория Ефимовича называли только его недоброжелатели и ненавистники и вкладывали в это название презрительный и унизительный смысл. Этим же словом пользовался и сочинитель лжедневника. И еще одно. Для большей правдоподобности письмо написано на особом листе с водяным знаком: крылатым животным с головой орла, опирающимся передними лапами на ларец, на котором указан год - 1858. Цель - усилить впечатление подлинности. Возможно, такой они представляли «святую бумагу», о которой говорится в записках Анны Александровны. Но и здесь явный «прокол», так как между числами 18 и 58 вставлен знак - шестиконечная звезда Давида. Вот уж, действительно, Бог шельму метит.
Видимо, уже тогда в недрах социалистического реализма зарождался новый жанр советской комедии. Действительно, аналогия прямая, и схема одна и та же: «шел - поскользнулся - упал - потерял сознание - очнулся - гипс». И всем смешно - кассовый сбор обеспечен. В более раннем варианте эта схема выглядела следующим образом: шла - несла кувшин с подлинными тетрадями - увидела милиционеров - испугалась - бросила кувшин в прорубь - подлинных тетрадей больше нет и не ищите (зато есть обилие переписанных копий). У всех захватывает дух, и барыш от продажи тиража - обеспечен.
Дальше - больше. По всему чувствуется, что работа увлекла авторов. Неуемная фантазия так и била ключом, быстро переполнив весьма скромный сосуд под названием «чувство меры». Следующая «зописка», вышедшая из-под пера литературных трюкачей, без всякого сомнения, раскрывает всю полноту их творческого дарования. Поскольку эти опусы уже никак не могут быть отнесены ни к Анне Александровне, ни к ее друзьям, позволим себе, не боясь запятнать ее доброе имя, привести хотя бы отрывки из этих «произведений», в надежде, что их прочтение поможет многим людям несколько иначе оценить незыблемость авторитета кое-каких классиков советской литературы.
Итак, «зописка» первая:
«Любочка!
Все это меня убило… кто бы мог подумать, что эти неграмотные идиоты так распорядятся. Особенно этот проклятый кондитер! Все пропало… говорят, что эта особа все передала в издательство, так как у себя не имеет право держать. Будут ли они печатать - черт их знает».162
На этом остановимся, так как всем, кто знаком с жанром советской комедии, смысл ясен: «Шеф, усе пропало!».
Чтобы нас самих не упрекнули в некоторой излишней симпатии к этому жанру, яркими представителями которого в советской литературе были небезызвестные Ильф и Петров, вторую «зописку», написанную в духе вышеназванных соавторов, опустим. А вот третью позволим себе привести полностью, так как она должна была сыграть роль ключевого звена в логически выстраиваемой цепи доказательств подлинности «дневника». В ней как бы продолжает успешно развиваться тема неожиданного обретения «рукописей» неким советским издательством. Позволим и себе маленькую вольность - проставим в конце этого шедевра подлинное имя автора.
