Итак, «зописка» третья:
«Дорогая Дуся! Я в большом отчаянии, этот проклятый кондитер продал жидовке не только почти все тетради А-ки [Аннушки], но и письма Папочки, письма Г[ригория], письма А-ки оттуда. И эта подлая все отдала в издательство, говорит, что не имеет права у себя держать. Теперь единственное, что у нас осталось, это одна или две тетради мною переписанные, четыре тетради, переписанные Мамой Кокой [Верой Валериановной], четыре тетради мною получены от Павли (Тют…). Вы знаете как они нам были дороги, там же одна тетрадь писанная рукой А-ки… Во что бы то ни стало Господом Богом молю спасите это. Вы знаете, что в деревне это оставлять нельзя. Я больше проклятым мужикам не доверяю. Сообщите что нужно, я пошлю. Сохраните у себя. Сохрани Господь крест…
Ваша В. [Алексей Николаевич Толстой]».163
В общем, сценарий ясен. После исчезновения оригинальной рукописи в проруби (как говорится, концы в воду), оставшиеся «переписанные» тетради были переданы на хранение безграмотным идиотам во главе с проклятым кондитером. В следующем акте проклятый кондитер продает их жидовке, как и прочие письма, которыми предполагалось украсить увлекательный детектив. И, наконец, в заключительном акте жидовка, в полном соответствии со своей жидовской натурой, передает все это в издательство.
Остается последнее - собственно произвести эти подложные тетради на белый свет, чтобы в случае непредвиденных осложнений, например, обоснованной критики в прессе, или возникновения сомнений у иностранных издателей, или даже судебных исков со стороны тех, кто попытается доказать лживость публикуемой фальшивки, продемонстрировать исходный текст всем умникам. Но это уже проще - так сказать, дело техники. Достаточно посадить трех секретарш, чтобы от руки вписать текст в чистые тетради. Было бы только с чего списывать. А с чего списывать, как говорится в определенных кругах, уже было - с черновиков литературного гения А.Н. Толстого (по нашему глубокому убеждению, которое мы постараемся более широко аргументировать в дальнейшем). Эта почетная задача была поручена нескольким ответственным сотрудникам женского пола. Имена четырех сохранил для истории архив. В назидание потомкам назовем исполнительных соратниц великого писателя. Вот эти героические женшины, чей доблестный труд на благо революции вполне мог быть оценен самой высокой революционной наградой: Надежда Павловна Чахурская, Елена Мартыновна Бархатова, Вельгельмина Эрнестовна Вакс, а также Л.П. Крамер. Возможно, кто-то из них послужил прообразом великому писателю при написании значительного в его творчестве рассказа «Гадюка».
Задачи переписчиц, по-видимому, несколько различались. Если первые две, судя по всему, выполняли чисто механическую задачу переписки и, возможно, перевода на французский язык, то двум последним выпала более ответственная задача - написать свои варианты на тему «дневника». Зачем? Ну, хотя бы затем, чтобы создать здоровую атмосферу творческого соперничества, что-то вроде соц. соревнования или конкурса «Алло, мы ищем таланты», в общем - у кого лучше получится. Получилось по-разному. Вариант Л.П. Крамер - грубая фальшивка, опереточный стиль дешевой кокотки, неприкрытая гнусность и грязь. То, что это подделка, скрыть невозможно, поэтому в архиве этот документ получил название «отрывки из дневника Вырубовой, подделанные Л.П. Крамер». Вполне возможно, что все эти варианты принадлежали одному автору и были всего лишь распределены между названными женщинами для переписывания, то есть для придания им некоего документообразия. Скорее всего, так оно и было. Впоследствии, случайно или намеренно, но и само авторство было закреплено за этими женщинами, которые в этом случае послужили лишь прикрытием подлинного литературного (а может быть уголовного?) авторитета. Странно только, что эти подделанные отрывки находятся среди подлинных писем и телеграмм Анны Александровны Вырубовой.
Гораздо удачней в смысле правдоподобия оказалась другая попытка, которую мы условно (на основании вышеизложенных рассуждений) припишем В.Э. Вакс. Создается впечатление, что она (или тот, кто был настоящим автором) пользовалась подлинной перепиской Анны Александровны с Царской Семьей. Возможно даже (и в этом нет ничего странного), что и сама Вельгельмина Эрнестовна (если это, конечно, она) прониклась сочувствием к невинным страдальцам, что не могло не отразиться в тексте ее сочинения. Однако жесткие идеологические рамки, поставленные неумолимыми заказчиками, не позволили этой женщине стать на сторону правды, и в каждом абзаце ее сочинения проступает деготь, ложка которого, как известно, портит бочку меда.
Безусловно, вне конкуренции оказался вариант, всецело принадлежащий, по всей видимости, самому А.Н. Толстому. Его уверенная победа в литературном соц. соревновании (пусть даже и с самим собой) была неоспорима.
Приданию рукописи характера подлинника служило еще и то обстоятельство, что изготовленные тетради были переписаны и на русском, и на французском языках. Удивляешься проявленному трудолюбию - не лень было переводить и переписывать. Но как увидим из дальнейшего, труд был вовсе не напрасный, так как был совершен в расчете на иностранного читателя.
И еще одно небольшое, но весьма показательное обстоятельство. В деле N 9 имеются черновики «дневника», то есть рукописные листы, в которых проводили обычную правку чернового текста. То есть, в написанный черными чернилами текст были внесены многочисленные исправления красными чернилами. Ясно, что такие действия с оригинальными источниками, пусть и переписанными, недопустимы. И ни один настоящий историк или литератор не посмеет так обращаться с документальными источниками. Эти черновики написаны на той же бумаге, что и фрагменты камер-фурьерского журнала, перепечатанные на машинке. То есть, и для написания чернового варианта, и для работы с источниками была использована одна и та же бумага - ведомственные листы, разорванные из экономии или из удобства на четыре части. Создается впечатление, что исполнители, увлекшись грандиозной задачей и предвкушая если не славы (все же работа носила секретный характер), то значительного гонорара, уже не обращали внимание на такие мелочи, как уничтожение улик.
Да в тот момент, работая под крышей чрезвычайки, невозможно было и помыслить, что кто-то когда-либо будет серьезно копаться в этой грязной истории, чтобы вывести подельщиков на чистую воду. А то, что работа велась под надзором спец. органов, не вызывает никаких сомнений. Поскольку она носила секретный характер, была рассчитана на широкий международный и общественный резонанс и достижение определенных идеологических целей по дискредитации царизма и его пособников, постольку она не могла не быть под контролем соответственных отделов ЧК.
Надеясь на то, что победителей не судят, исполнители задались целью как можно скорее исполнить приказ партии и издать сенсационную книгу, которая помойным ушатом клеветы потушит зажегшийся было последний, как они думали, и так напугавший их огонек правды. И со всей ненасытной алчностью своей безродной натуры они бросились исполнять это грязное дело, нисколько не озабочиваясь такими мелочами, как уничтожение компрометирующих листочков. Быть может, и наоборот: движимые непомерным честолюбием, они намеренно сохранили следы преступления, умиляясь при мысли о том, как благоговейные потомки, разбирая архивы, будут стряхивать пыль с их писулек, а затем потрясать ими в знак доказательства именно их авторства. Поистине зарвавшийся хам не может видеть своего безумия.
Как уже было сказано, расчет был на издание не только в Советской России, но и за границей. В связи с этим главноуполномоченный редактор рабочего издательства Северо- Западного бюро ЦК ВКП(б) и Ленинградского Губкома ВКП(б) «Прибой» Зиновий Самуилович Давыдов, пытаясь установить деловые контакты с братьями по издательскому цеху в Германии, связался с членом правления А/О «Русгерторг» в Берлине товарищем Абрамом Григорьевичем Галопом-Ремпелем. Он надеялся, что германские связи Абрама Григорьевича помогут ему выгодно пристроить рукопись в солидном немецком издательстве. Переписка этих заметных деятелей партии по вопросу издания «лжедневника» в Германии хранилась в Архиве министерства внешней торговли Союза ССР в фонде Русско-Германского акционерного общества (А/О Русгерторг), а затем была передана в ГАРФ, где и хранится по сей день. Заметим, что шефом Зиновия Самуиловича был уже упомянутый в связи с подложным завещанием Михаил Алексеевич Сергеев, которому, согласно этому подложному завещанию, должны были быть переданы таинственные тетради в случае смерти А. Вырубовой. Позволим себе, не приводя полностью всей переписки, отметить наиболее яркие мысли и сделать кое-какие выводы.
Прежде всего Зиновий Самуилович доверительно сообщает Абраму Григорьевичу, что им «найден, приведен в порядок, обработан и проредактирован дневник Вырубовой - вещь исключительного интереса и почти небывалой сенсационности», - напирает Зиновий Самуилович на знакомые ему струнки нездорового интереса ко всякой патоке, не сомневаясь, что найдет нужный отклик в родственной душе. Далее Зиновий Самуилович вынужден приоткрыть истинные мотивы своего предприятия. «В 1922 г. в Париже вышли воспоминания Вырубовой, написанные ею уже в эмиграции, - пишет он; - воспоминания эти преисполнены лжи…». То есть, понятно: нужно принять контрмеры для нейтрализации подлинных воспоминаний. Поэтому Зиновий Самуилович просит Абрама Григорьевича «устроить издание дневника на русском языке в Берлине» и при этом оговаривает (отметим это особо), что «все авторские права перевода и вообще издания вне пределов СССР остаются за мною» - то есть за товарищем Давыдовым.
Полагаясь на детально разработанную легенду и заранее приготовленные «вещ. доки» как на стопроцентное алиби, Зиновий Самуилович тужится убедить Абрама Григорьевича в том, что «подлинность его [дневника] не вызывает ни малейших сомнений». Чтобы рассеять всякое чувство боязливости и нерешительности, которые неизбежно могли бы возникнуть у достаточно умного и проницательного человека (все-таки речь шла, как ни крути, о литературном мошенничестве), Зиновий Самуилович усиливает свою письменную речь неотразимыми доводами, которые способны соблазнить даже самого осторожного издателя: «Дневник по выходе его в свет явится книгой захватывающего и универсального интереса для самых широких кругов читателей. Историческое и психологическое значение этой книги будет весьма велико». Затем Зиновий Самуилович осторожно развивает тему о его личном доходе с этого издания, что трудно было ожидать от представителя новой пролетарской культуры, несомненно, стоящего в ряду идейных борцов против любой формы личного обогащения. Но, очевидно, ему трудно удержаться от соблазна проявить коммерческий интерес в связи с некоторой наследственной расположенностью к такого рода деятельности, что обнаруживает его несомненное родство с большинством членов советской партийно-государственной номенклатуры того времени.
Стороны соглашаются на том, чтобы подключить к этому делу солидное немецкое издательство «Петрополис Верлаг» и выпустить книгу на русском и немецком языках. Но рассчитывая и в дальнейшем получать с каждого переиздания солидный куш, Зиновий Самуилович вновь упирает на то, чтобы закрепить за собою авторские права. Наконец Абрам Григорьевич в Германии находит издательство, которое заинтересовалось «дневником» и готово взяться за подготовку его к печати, но - на определенных условиях: книга на русском языке выходит в Германии, а не в России - с тем, чтобы расширить за ее счет рынок сбыта. Только в таком варианте, как считают в издательстве, возможно окупить книгу. В случае же выхода параллельного издания в Ленинграде российский рынок будет потерян для немецкого издательства. Если условия принимаются, то авторские права сохраняются за советским коллегой, но право перевода на другие языки остается за немцами. В случае продажи этого права половину гонорара получает автор, а половину - «Петрополис Верлаг».
Выдвинув эти условия, немецкая сторона проявила больше рассудительности и хладнокровия, указав на один щекотливый момент: собственно говоря, а кто автор? По сути дела, им является ныне здравствующая Анна Вырубова, если дневники действительно ее. «С этой точки зрения получается парадоксальное положение, согласно которому, издавая книжку на русском языке за границей, Вы, в сущности, оберегаете не столько ваши права, сколько права Вырубовой», - пытается урезонить Зиновия Самуиловича Абрам Григорьевич. Немецкие издатели прекрасно понимали, чем это грозит. По законам, принятым на Западе относительно авторских прав, такое положение дел неизбежно вызовет скандал с наложением истинным автором запрета на это издание по суду и дальнейшим привлечением к уголовной ответственности. Далее, как уведомляет уже «Петрополис», к ним «поступило предложение от одного из самых крупных издательств Германии об издании мемуаров Вырубовой на немецком языке», но там считают, что «без разрешения самой Вырубовой издание представляется невозможным».
Ситуация тупиковая. Но аппетит уже разыгрался. Поэтому предлагается компромиссное решение, вполне напоминающее цирковой трюк (надо сказать, что трюкачество было наиболее характерной чертой всей этой умопомрачительной истории). Идея заключалась в следующем: приступить к набору и в Германии, и в России одновременно, но российское издание должно выйти на две недели раньше. Затем выйдет в свет немецкий перевод с незащищенного русского издания. Схема понятна. Брать на себя ответственность немцы не хотят и предлагают фактически все неприятные последствия переложить на плечи советской стороны, тогда как они всего лишь сделают перевод с уже вышедшей книги. При этом выдвигается единственное непременное условие - предоставить рукопись для предварительного просмотра. Естественно, брать кота в мешке немцы не хотят. Они должны убедиться в подлинности мемуаров и провести свою экспертизу.
Но если немецких издателей волновали вопросы этики, а также естественное желание ознакомиться с рукописью, то советских товарищей больше занимал несколько иной вопрос. Товарищи решили стать немножко господами и немножко обогатиться. И этот вопрос в переписке между двумя деловыми партнерами все более выступает на первый план, Рассчитывая сорвать солидный куш, Зиновий Самуилович боится продешевить и осторожно намекает на свои тонкие переживания Абраму Григорьевичу. Более того, предложения солидного издательства «Петрополис» не находят нужного понимания у товарища Давыдова, который опасается, что капиталистические акулы вырвут лакомый кусок у него из рук. Поэтому в
