так что из этой затеи ничего не выйдет.
Болдуин решил поднять забрало. Он встретился с Климентом Эттли, возглавлявшим оппозицию, и спросил, что тот думает по поводу сердечных дел короля. Умный Эттли, усмехнувшись в усы, ответил, что он ничего не имеет против того, чтобы королевой была американка, но что он категорически против того, чтобы королевой была миссис Симпсон. Болдуин покивал, пожевал губами и, выйдя из штаб-квартиры лейбористов, для страховки поехал еще и к лидеру либералов Арчибальду Синклэру. Тот, прекрасно понимая, чего от него ждут, заявил, что он всецело на стороне Болдуина и Эттли.
Но к схватке готовились не только Семья и Правительство, короля загоняла в угол и другая сторона.
12 ноября 1936 года личный секретарь Эдварда VIII Алек Хардинг, узнав, что на следующее утро назначено заседание кабинета, где должны были обсуждаться матримониальные дела короля, написал ему письмо. Помимо прочего там было сказано следующее – 'Как секретарь Вашего Величества, я полагаю, что в мои обязанности входит довести до сведения ВВ следующие факты:
1. Появление в прессе информации по поводу отношений ВВ с миссис Симпсон является вопросом всего лишь нескольких дней. Соблюдать достигнутое соглашение по поводу неразглашения этой информации более предоставляется невозможным. Изучив письма британских граждан, живущих в других странах, я могу заранее предсказать, что эффект от появления в печати данных о личной жизни ВВ будет катастрофическим.
2. Правительство сегодня соберется на заседание, где будут обсуждаться меры по выходу из кризиса. ВВ без сомнения знает, что одной из возможных мер будет уход правительства в отставку. Если это произойдет, у ВВ нет кандидатуры на пост премьер-министра, которую поддержал бы нынешний состав Палаты Общин, следовательно, ВВ придется распустить Парламент и назначить досрочные выборы, в центре которых будут находиться личные отношения ВВ с миссис Симпсон, что только увеличит вред, уже нанесенный монархии как краеугольному камню, на котором покоится Империя.
Если мне будет позволено дать совет, то вот он – миссис Симпсон должна немедленно выехать за границу. Я умоляю ВВ уделить проблемам, изложенным в этом письме, самое пристальное внимание и сделать это до того, как события выйдут из под контоля.'
Реакцией Эдварда VIII на это письмо стало следующее – он, заявив, что 'чувствует себя преданным', занялся очень важными государственными делами – два последующих дня были посвящены приему приехавшей в гости к племяннице тетушки Уоллис. И только после этого король соизволил заняться политикой. Первым делом он попытался уволить секретаря Хардинга, от чего его отговорил Монктон, один из немногих продолжавших пользоваться его расположением советников. Монктон заявил, что целиком согласен с письмом и что нужно немедленно что-то предпринять. Короля очевиднейшим образом подталкивали к неким действиям, причем было ясно, что что бы он ни предпринял, не только не разрядит, но напротив, углубит кризис.
Между прочим, до того, как письмо Хардинга прочел король, с ним ознакомился Джеффри Доусон. Этот небезызвестный персонаж ходил в свое время в упомянутый мною 'Мильнеровский детсад', был одним из членов 'Кливденского кружка', был не просто близок к лорду Галифаксу, а являлся его близким другом и, как следствие всего перечисленного, был германофилом, что позволяло ему пребывать в контакте не только с пронемецки настроенным сегментом английского истеблишмента, но и с тогдашней немецкой верхушкой. Насколько искренен в своем 'прогерманстве' был Доусон является, вообще-то, загадкой (когда имеешь дело с государственными служащими любой страны никогда ни в чем нельзя быть уверенным, и уж тем более нельзя быть уверенным, когда имеешь дело не с 'любой страной', а с Англией), но внешне это выглядело именно так – Доусон 'играл' на стороне короля. Ну и вот, он был первым, кто прочел письмо Хардинга и не только его одобрил, но и сказал, что он не изменит в этом письме ни одной буквы. Письмо было положено в red box, доставленный Эдварду VIII.
Письмо Хардинга скрывало за собою вот что – выглядевшие 'друзьями' Эдварда VIII лорд Бивербрук, Черчилль и тот же Доусон преследовали свою цель. Сводя суть кризиса к личности 'миссис Симпсон' они показывали королю, что они на его стороне и тот от великого своего ума и в самом деле считал их если не друзьями, то союзниками, однако же 'союзники' держали за пазухой камень, валя правительство ненавистного Эдварду Болдуина, они делали это вовсе не для того, чтобы позволить соединиться двум любящим сердцам, они надеялись, что следствием кризиса будет уничтожение сложившегося в предвоенной Англии внутриполитического контекста вообще. Для них очевидная неразрешимость кризиса была в высшей степени желательна, ибо позволяла практически покончить как с консерваторами, так и с лейбористами и создать на обломках двух партий одну партию, как они сами ее называли – 'партию короля'. Понятно, что название это было условным, но идея просматривалась очень четко – 'одна страна, один народ, одна партия, один…' Один кто? Об этом никто не говорил. Зато все взахлеб говорили о миссис Симпсон.
То, чего не понимал Эдвард VIII, очень хорошо понимали и Семья и Болдуин. До того как заручиться поддержкой Эттли, Болдуин вошел в контакт с Королевой Матерью и только потом стал искать союзничества лейбористов. Все так же хорошо понимали, что добиться отречения Эдварда VIII после коронации будет практически невозможно. Следовало спешить. У Болдуина была репутация человека неторопливого и тяжелого на подъем, он даже и внешне был олицетворением консерватизма, однако же все хорошо знали, что если уж он принял решение, то действовал он после этого на удивление сноровисто и остановить его было очень трудно.
Изначально позиция правительства (что означало позицию Семьи) выглядела куда уязвимее, чем позиция короля. Тому было достаточно тянуть время, а у Болдуина было только и только одно оружие – угроза отставки. Однако оружие это стало супероружием, когда Болдуину стало известно, что Эттли не попался на удочку 'партии короля' и предпочтет углубление политического кризиса возможности сформировать правительство социалистов и проложить тем самым дорожку к приходу к власти людей, стоявшим за Эдвардом VIII. Судя по дальнейшим событиям Эттли, заключившему неожиданный союз со своим традиционным врагом, удалось одновременно создать у 'партии короля' иллюзию, будто он то ли готов к перехвату власти у консерваторов, то ли колеблется.
Началась игра в покер, ставки в которой все повышались, а ходы убыстрялись. И тут Эдвард VIII совершил то, что хуже преступления, он совершил ошибку. Когда ему подбросили леща в виде 'морганатического брака' и он ухватился за эту идею, то Болдуин стал вновь и вновь поднимать этот вопрос на встречах с королем. В один прекрасный момент демонстрировавший в некоторых политических тонкостях поразительную наивность Эдвард VIII попросил у Болдуина совета. 'А что бы вы мне посоветовали?' Болдуин не поверил своим ушам. 'Ваше Величество в самом деле желает услышать от меня совет?' – переспросил он. Король, которому, наверное, хотелось поскорее добраться до миссис Симпсон, нетерпеливо закивал. 'Хорошо, – сказал Болдуин, все еще не веривший своему счастью, – я подумаю и дам Вашему Величеству совет.'
Дело было в том, что Эдвард VIII, очевидно, полагал, будто он просит совета у Болдуина как у частного лица, как младший по возрасту у старшего. Болдуин же предпочел услышать в этой просьбе желание Короля услышать совет своего Правительства. Он заранее знал, какой совет он даст королю и заранее же знал, что совет этот будет отвергнут. Если же король отвергал то или иное решение кабинета, то это влекло за собой отставку правительства. Эдвард сообразил, что он в ловушке только когда ему объяснили, что он натворил.
На следующее утро королю позвонил лорд Бивербрук и в почтительнейших выражениях посоветовал ему отозвать свою просьбу. Бивербрук и стоявшие за ним люди хотели, чтобы Эдвард VIII удержался на троне во что бы то ни стало и не менее страстно они желали отставки Болдуина. Бивербрук предложил, чтобы подконтрольная ему пресса начала освещать дело с выгодных королю позиций (Бивербрук был масс-медийным 'магнатом', владельцем Sunday Express и Daily Express и 'достигнутое соглашение с прессой', о котором упоминал в своем письме королю Хардинг, было вообще-то соглашением с Бивербруком.)
Король колебался. Он хотел удержаться на троне, он хотел покончить с Болдуином, но его страшила мысль о кампании в печати, где будут перемываться кости миссис Симпсон. Кроме того, ему уже сообщили, что попросив премьер-министра о совете, он теперь обязан этот совет принять. Или отвергнуть. В другой ситуации, в другое время, в другом политическом контексте, словом, в другой реальности подобный смешной казус можно было бы легко уладить закулисно. Но не здесь и не сейчас. Слово – не воробей, но Болдуин вылетевшее королевское слово поймал в пятерню, что твоего воробья, и выпускать не собирался.
Тем же вечером Эдвард VIII переговорил с милой Уоллис и перезвонил Бивербруку, сообщив ему, что она тоже склоняется к идее морганатического брака. Уоллис и стоявшие уже за нею люди шли ва-банк. Морганатический брак предоставлял Уоллис гораздо больше возможностей, он делал ее больше, чем королевой. Бивербрук понял, что 'партия короля' проигрывает. 'Миссис Симпсон хотела морганатического брака, а король хотел того, чего хотела миссис Симпсон.'
На этом этапе в игру вступила церковь. Архиепископ Кентерберийский по понятным мотивам был яростным противником идеи королевского брака в любом виде. Зная это, Болдуин несколько раз пытался настоять на его присутствии на переговорах премьер-министра с королем, но Эдвард VIII не менее упорно такой идее противился. И тут 1 декабря 1936 года с инициативой на местах выступил епископ Брэдфордский. Его проповедь под названием 'Вспомним о религии' была опубликована в газете 'Йоркшир Пост'. В проповеди епископ критически отзывался о короле, высказавшись в том смысле, что тому, похоже, не известно, что такое 'Божье благословление'. Проповедь была тут же перепечатана другими газетами. Интересно тут то, что проповедь епископом была написана двумя неделями раньше, в момент написания он о существовании миссис Симпсон даже не подозревал и критиковал он короля совсем по другим причинам. Тем не менее в проповеди все увидели то, что захотели увидеть. 'Дорого яичко ко Христову дню.' Молчаливо соблюдавшееся до этого дня молчание прессы (то самое 'джентльменское соглашание') было нарушено. Ящик Пандоры был открыт.
Парадоксальным образом Эдвард VIII увидел лазейку в ситуации, казавшейся как его врагам, так и 'попутчикам', безвыходной. Дело в том, что для одобрения королевского брака требовалось не только согласие кабинета, но и согласие доминионов. То-есть, фактически, согласие правительств провинций. Король, памятуя о своей популярности в среде провинциалов, к которым он так часто наведывался в бытность свою принцем, рассчитывал, что это сослужит ему службу в кризисной ситуации и что поддержка доминионов ему обеспечена. Он просчитался. Популярность 'принцессы Дайаны' это одно, а институт монархии это совсем другое. Когда речь заходит о благополучии Империи, то провинциалы становятся куда большими империалистами, чем 'титульная нация' (исходя из этих соображений и СССР дальновидно начинали валить в Москве, а отнюдь не в каком-нибудь Душанбе). Реакция доминионов оказалась для Эдварда VIII холодным душем. Застрельщиками выступили Австралия, Канада и Южная Африка. Они дружно отвергли не только морганатический брак, но и саму идею брака короля на Уоллис Симпсон. Грубые южноафриканцы первыми пустили в ход слово 'отречение'. 'Отречение будет одномоментным шоком, морганатический же брак будет вечно открытой раной.' Было там и смешное – в Новой Зеландии умудрились вообще ничего не знать как о конституционном кризисе в метрополии, так и о страстях, бушующих в Лондоне и в ответ на запрос Кабинета Его Величества новозеландцы вытаращили глаза: 'Какая такая миссис Симпсон?! Кто это?! Дорогие, вы чего? Are you alright?'
В полдень 2 декабря Бивербрук информировал королевское окружение о том, что дейстовавшее до сих пор 'джентльменское соглашение' более недействительно и что подвластная ему пресса начинает публиковать данные обо всем, что связано с кризисом.
Вечером 2 декабря Болдуин явился к королю и выложил карты на стол. Премьер-министр, Кабинет и Доминионы были против короля. 'Вот выбор, перед которым стоит Ваше Величество – вы можете отказаться от идеи женитьбы на миссис Симпсон, вы можете жениться на ней, невзирая на мнение ваших министров, и вы можете… отречься.'
Эдвард VIII ответил, что если ему того захочется, то он не задумается и отречься. Сказал он это сгоряча, он вообще за своим языком следил плохо. Так, услышав об отрицательной реакции австралийцев на его решение жениться, он во всеуслышание заявил, что 'в Австралии живет слишком мало людей, чтобы считаться с их мнением!', чем тут же нажил себе дополнительных врагов.
Не успел Болдуин выйти за дверь, как король побежал к Уоллис, а та, затопав ногами, заявила, чтобы он об отречении и думать не смел и что она, с тем, чтобы развязать ему руки, немедленно уезжает за границу. 'Немедленно' в ее устах означало немедленно, на следующий же день король попросил своего сторонника лорда Браунлоу доставить 'W' (то-есть Wallis) к парому, уходящему в Дьепп. Тот тут же прилетел в своем Роллс-Ройсе и повез Уоллис в порт, где их уже ждал королевский Бьюик с личным королевским шофером и телохранителем из Скотланд-Ярда. На паром Браунлоу и Уоллис прошли как мистер и миссис Харрисон, что вряд ли могло кого обмануть, так как в их паспортах были указаны настоящие имена, утечку о чем французская сторона тут же дала 'акулам пера'. Из Дьеппа они, сопровождаемые кавалькадой тогдашних paparazzi, помчались на юг Франции, в Канн. Первую остановку они сделали в
