Польше протест по поводу 'событий в Данциге'. (Боже, сколько раз мы потом все это видели, все это слышали, все это по телевизору смотрели, сколько раз, сколько раз, Боже, Боже, Боже).
10 августа Польша принимает гордую позу и отправляет немецкой стороне уже не некий 'протест', а – Ноту, в которой по-польски говорится, что Данциг -это внутреннее дело Польши и не любителям квашенной капусты совать нос в польский огород. Ох, смелы поляки, ох, смелы! Смотрели они тогда на себя и любовались. А чего им бояться-то было? Ну сами посудите. У Польши ведь – Гара-а-антии!
12 августа 1939 года в Москве наконец-то начинаются переговоры между советской, французской и английской военными делегациями. Тут же, выяснив с кем и с чем она имеет дело, в тот же день, да-да, именно так, в тот же самый день, 12 августа 1939 года Москва дает знать Берлину, что она готова к началу переговоров с Германией. 14 августа не больше и не меньше, как Риббентроп ставит в известность советскую сторону, что он готов немедленно вылететь в Москву для ведения переговоров (какой контраст в уровне представительства между немцами и англо-французами и какой контраст в смысле сроков, ну и понятна, конечно же, разница в скорости передвижения между паро-ходом и само-летом).
15 августа Англия и Франция извещают немецкую сторону в том, что в случае нападения Германии на Польшу они готовы к войне с Германией. (Немцы, не без оснований полагая, что это заявление адресовано не так им, как Польше, относятся к нему как к блефу.)
15 августа СССР прерывает переговоры с англичанами и французами, заявив, что до тех пор, пока Польша не предоставит возможность советским войскам пересечь в случае войны свою территорию, ведение переговоров бессмысленно.
15 августа лорд Галифакс, пробуя, как сидит рыба на крючке, поднял на встрече с поляками вопрос о допуске советских войск на территорию Польши и услышал твердый, заученный ответ все того же старательного маршала Рыдзь-Смиглы – 'Нет! Нет! Нет! С немцами мы рискуем потерять нашу свободу, с русскими же мы потеряем нашу душу!' О как! У поляков оказывается, не только Шопен в романтиках ходит, но даже и маршалы.
Собирался я сразу перескочить в 1940, но напишу-ка я еще немного про Польшу, польская судьба – добрым молодцам урок, почти любая европейская страна, и даже не из самых маленьких, может, глядя на '1939', вывести для себя мораль. Да что там – мораль, можно смело проводить параллели с собою сегодняшним и заранее представлять себе, что будет, 'если…'. 'К гадалке не ходи.' Вовсе не Россия – печальный пример человечеству, как то утверждают товарищи определенной и вполне нетрадиционной ориентации, нет повести печальнее если не на свете, то в Европе точно, чем пример всем нам знакомой и еще не згиневшей Польши.
Мы остановились на середине августа 1939 года, в предверии, уже слышно как гром ворчит, грозно этак, и туча вполнеба, клубясь, наползая, солнце собою закрыла, только одинокий лучик пробивается сквозь черноту, вот уже и ветер прохладный дунул, да тут же и затаился, тише стало самой тишины, момент почти непереносимый, сейчас просверкнет – ярче солнца, и тут же – грянет. Крестись, мужик!
17 августа 1939 года Вермахт получил задание предоставить в распоряжение СС сто пятьдесят комплектов польского военного обмундирования, которое позже будет использовано как доказательство 'польской агрессии' в сфабрикованном 'пограничном инциденте'. Германия уже все для себя решила.
Решил и СССР – 19 августа подписан торговый договор между Москвой и Берлином. 19-го же августа Молотов отвечает согласием на желание Риббентропа посетить Москву с официальным визитом. 20-го августа дипломатическая игра стремительно выходит на новый уровень – Сталину звонит лично фюрер немецкого народа и просит принять Риббентроп как можно скорее. Сталин соглашается и, заранее зная о чем пойдет речь, торопится избавиться от всего, что может отвлечь его тогда, когда отвлекаться никак нельзя и 20-25 августа Жуков громит японцев на Халхин-Голе. Япония терпит самое тяжелое к тому моменту поражение на суше. Теперь СССР может сосредоточиться только на переговорах с Германией. 22-го августа Англия заявляет, что возможное заключение пакта о ненападении между СССР и Германией никак не скажется на ее обязательствах по отношению к Польше. Польша, как завороженная, внимает и – верит. Все еще верит, и верит тем более, что верить очень хочет.
23 августа – подписание 'пакта Риббентроп-Молотов'.
24 августа Франция предупреждает Польшу, чтобы та 'воздержалась от военных акций' в случает перехода Данцига под юрисдикцию Германии, чего все ожидают с часа на час. В ответ Польша тут же, того же 24 августа, начинает призыв резервистов. Чтобы укрепить решимость поляков 25 августа Англия подписывает с Польшей пятилетнее соглашение о взаимной обороне. Там, правда, есть пункт, которому никто не придает значения – особо оговорено, что соглашение действительно лишь при нападении на Польшу Германии, то-есть при 'агрессии' в отоношении Польши какого либо другого государства (например, СССР) соглашение не будет иметь силы. Англия дальновидно сохраняет для себя свободу рук на случай, если Польша каким-то чудом выскользнет из ловушки.
Здесь нужно иметь в виду вот что – немедленно после 'Чехословакии' Гитлер предложил полякам Словакию. ВСЮ Словакию в обмен даже не на Данциг, который Польше и так не принадлежал, а на такую малость, как экстерриториальная железная дорога, соединяющая Данциг и Германию. Поскольку обмен был слишком уж явно неравноценен, то даже и поляки заподозрили неладное и тут же кинулись в Лондон – консультироваться. В Лондоне сидели люди куда умнее гордых шляхтичей и они на пальцах объяснили полякам в чем смысл интриги – получив Словакию, Польша резко усиливалась, что вело к неминуемому осложнению и так очень непростых отношений с СССР, что, в свою очередь, означало необходимость срочного урегулирования отношений с Германией. Беря Словакию, Польша автоматически оказывалась в немецком лагере. Не знаю, объяснили ли англичане полякам еще и другую, очевидную для них истину – Германия, отдавая Словакию и вроде бы лишая себя выгодного плацдарма для нападения на Польшу, на деле ничего не теряла, так как получала Данциг, а Польша была уязвима не только при нападении с южного направления, но и на севере и ключ к военной победе в гипотетической войне все равно оставался в руках немцев и немцы полякам, даже окажись те их союзниками, дали бы это понять очень быстро. Словом, в результате немецкой политики поляки в любом случае оказывались в Рейхе, беря Словакию – добровольно, отказываясь от Словакии – силком. Не мытьем, так катаньем. Дело было только в том, что Англия и Франция были заинтересованы именно в катанье, они полагали (и не без оснований), что война Польши с Германией продлится более или менее продожительный срок, а пока бы она шла, можно было не только провести перевооружение, но и сложить другую геополитическую комбинацию. Например – вернуться опять к Антанте. Особо горячими сторонниками этой идеи были, что понятно, французы.
24 августа Рузвельт отправляет Гитлеру телеграмму с предложением личного посредничества с тем, чтобы 'разрядить кризис между Германией и Польшей'. (Америка предпринимает первую попытку выйти из изоляции и показывает, что она хочет оказаться в Европе, хочет, чтобы ее туда 'позвали', Америка начинает примерно ту же игру, что и в годы Первой Мировой. Гитлер это прекрасно понимает, но считает, что еще не время.)
25 августа Муссолини заявляет Гитлеру, что Италия в силу ряда причин не сможет воевать на стороне Германии в случае начала войны между Германией и или Англией, или Францией. Тем не менее, он подтверждает обязательство в случае начала войны объявить мобилизацию. (Гитлеру большего и не надо.)
26 августа лихорадочно лавирующая Франция начинает настаивать на прямых переговорах между Германией и Польшей, Польша обещает, что она в обязательном порядке будет консультироваться с Англией и Францией 'прежде чем предпринять действия, могущие привести к военному конфликту'. 27 августа Гитлер отправляет Даладье личное письмо, где пишет, что война неизбежна. 'Польша, опираясь на поддержку Англии и Франции и имея их гарантии, чувствует себя в такой безопасности, что это позволяет ей не пытаться искать мирного разрешения проблемы.' (На дипломатическоя языке письмо граничит с глумлением, Гитлер показывает Даладье, что Франция потеряла возможность влиять на ситуацию и что теперь ее судьба связана с судьбой английской маринетки – Польши.)
27 августа Англия предлагает Польше попытаться использовать Папу, как посредника в переговорах с Германией. (Представляю, как, закидываясь и хлопая друг друга по спинам, хохотали в Форин Оффисе. 'Ну, мы и отмочили!' Но шутки шутками, а жизнь жизнью – того же 27 августа Англия требует от мужчин в возрасте 20 и 21 года сообщить властям о своем местопребывании. Ожидается, что таковых окажется до 300 000 человек. 'На всякий пожарный, а то жареным запахло.'
29 августа Гитлер соглашается с прямыми переговорами с Польшей и требует (!), чтобы польская делегация прибыла в Берлин 'немедленно'. Тут же, того же 29-го Германия оккупирует Словакию. 'По просьбе словацкого правительства', конечно же. Да и как не оккупировать, если Президент Словакии Тисо в своей 'просьбе' заявил, что он опасается польского вторжения.
30 августа Лондон в правительственном заявлении извещает мир, что он 'не будет оказывать давления на Польшу с тем, чтобы она послала делегацию в Берлин.' Тут же лорд Галифакс предупреждает поляков, чтобы те избегали любых действий, связанных с насилием, в отношении немецкого нацменьшинства, и чтобы Польша немедленно прекратила антинемецкую пропаганду. 'Мирись, мирись, мирись и больше не дерись.' Слова, вроде бы, хорошие, но в контексте происходящего больше похожие на дразнилку.
И вот наступает 31 августа. Последний день лета. Последний день перед грозой.
Вот что произошло в этот день: Германия заявляет, что неприбытие польской делегации расценивается ею как отклонение польской стороной немецких предложений о переговорах. 'Два дня Фюрер и Немецкий Народ напрасно ждали прибытия польской делегации…' Сделав заявление, Германия разрывает все линии коммуникаций с Польшей. Немедленно после немецкого заявления Англия начинает эвакуировать Лондон.
1 сентября 1939 года – немецкое вторжение в Польшу.
1 сентября Англия и Франция объявили всеобщую мобилизацию. Данциг объявил себя частью Германии. Италия объявила о своем невмешательстве. Норвегия, Финляндия и Швейцария объявили о своем нейтралитете. СССР объявил мобилизацию и снизил призывной возраст с 21 до 19 лет.
2 сентября Польша призвала 'союзников' к немедленным военным действиям против Германии. В ответ Франция подтвердила свои обязательства по отношению к Польше.
2 сентября Италия предложила созвать конференцию с тем, чтобы разрешить кризис, однако Англия заявила, что она не примет участия в переговорах до тех пор, пока немецкие войска не будут выведены из Польши.
2 сентября Англия начала переброску во Францию 10 эскадрилий бомбардировщиков.
2 сентября Германия заявила Норвегии, что она будет уважать ее нейтралитет до тех пор, пока он не будет нарушен Англией или Францией.
3 сентября – совместный ультиматум Англии и Франции Германии. Франция пыталась увиливать до последнего, она все не могла поверить, что оказалась в ловушке вместе с Польшей. Задолго до предъвления ультиматума французы связали себя обязательством, они официально заявили, что будут делать то же самое, что делают англичане и, заявив это заявление, посчитали, что они себя от самого страшного застраховали. Французы, прекрасно понимая, что Англия собирается воевать сперва Польшей, потом – ими самими, полагали, что уж объявлять войну немцам англичане воздержатся в первую очередь из пропагандистских соображений, да и вообще.., всегда выгодно если и не быть, то хотя бы выглядеть пострадавшим, а поскольку 'мы будем делать то же самое, что и вы', то и Франция будет тянуть время, помогая Польше воевать не только за себя, но и за Марианну, а там – видно будет. Франция так не хотела драться, что в дни, предшествовавшие войне, даже прибегла к прямому обману, информировав СССР, будто ей стало известно, что поляки склоняются к предоставлению своей территории для прохождения советских войск в случае войны. У Москвы, однако, кроме собственной разведки были еще и доброжелатели, немедленно сообщившие, что все это французские выдумки и в результате Риббентроп отправился в Москву.
Когда на свет появился совместный англо-французский ультиматум Германии, то тут же выяснилось, что он – результат французской промашки, французы посчитали, что это – блеф и присоединились к нему, не поняв, что это и в самом деле блеф, только блеф, направленный не против Германии, а против Франции.
В ультиматуме был указан срок выполнения англо-французских требований и истекал он через несколько часов и когда стало ясно, что немцы ультиматум не примут, французы заметались. В 11 часов утра Англия, как ни в чем не бывало, объявила войну Германии и с недоумением спросила Францию: 'Как же так? Ты же сама сказала, что сделаешь то же, что и я?' В Париже началась паника, французское правительство заседало непрерывно, изыскивая возможность не выполнять обязательств уже не перед Польшей, о Польше никто не думал, а перед Англией. Однако Лондон оказался готов и к такому повороту событий. Пропаганда в Англии нагнетала атмосферу уже пару недель, добрый английский народ возбудился и выразителем народного гнева стал Парламент, как место для того и предназначенное, и после бури, устроенной взвивавшимися орлами депутатами, французам было заявлено, что затяжка времени французской стороной совершенно непримемлема для Правительства Его Величества. Даладье торопливо сказал, что он, конечно же, останется верен обязательствам, что он объявит войну, обязательно объявит, но только не сейчас, а – позже. А то, видите ли, генералы говорят ему, что на подготовку к войне потребуется минимум двое суток, вот он и склоняется
