случае, если мы перестанем платить. Рузвельт находится в положении, когда он не может пойти на риск сокращения рабочих мест на американских предприятиях.' Сидевшие в министерских креслах закручинившиеся хлопцы оживились и дали добро этой, назовем вещи своими именами, авантюре. В течение следующих двенадцати месяцев в Америке были заказаны станки, авиационные моторы, грузовики и сталепрокат на сумму в три миллиарда двести миллионов долларов.
Но рабочие места простых американских труженников это была лишь одна из двух струн. В распоряжении нашего пиликающего на крыше скрипача была и вторая – американский изоляционизм. Англия и здесь нашла чем уколоть своего друга-соперника. В качестве булавки решено было использовать нашу сладкую парочку – герцога и герцогиню Виндзорских. Пока государства, пыхтя и обливаясь потом, облачаются в доспехи, пока гудит как улей родной авиационный завод, пока хитрят министры и госсекретари, Эдвард ведь наш с его дорогой Уоллис сидят в Лиссабоне. 'Это непорядок, – подумали в Лондоне, – что это они бездельничают, надо и их к делу пристроить, пусть поработают, пусть заплатят хоть чем-нибудь за наше хорошее к ним отношение.'
Вот как развивалась интрига. К концу июля вопрос с отправкой герцогской четы на Багамы был решен, отправиться туда они должны были на борту американского лайнера 'Экскалибур' (когда герцог и герцогиня услышали название судна, у них не могло не возникнуть пусть туманных, но оттого не менее неприятных ассоциаций с мечом Немезиды), для того, чтобы их там разместить, с борта даже сняли нескольких стремившихся покинуть ставшую вдруг негостеприимной Европу и уже купивших билеты несчастных (герцог нажил еще нескольких анонимных, но оттого только более злобных недоброжалетелей). Ну и вот, в эти горячие предотъездные денечки пара посетила с визитом американское посольство в Лиссабоне. Американский посол в Португалии Герберт Пелл был рад, наверное, развлечься и устроил в честь высоких гостей званый обед. Однако развлекаться послу пришлось недолго, лишь только герцог перешагнул порог посольства и открыл рот, веселью пришел конец. Не успел обед завершиться, как посол побежал в тайную комнатку и лихорадочно отбил в Вашингтон шифровку – 'герцог и герцогиня неосмотрительно и во всеуслышание высказываются против британского правительства. Их присутствие в Соединенных Штатах крайне нежелательно. Они, тем не менее, уверены, что им, нравится это Черчиллю или нет, удастся въехать в США и остаться там на неопределенный срок, кроме того они не скрывают намерения вести в США мирную пропаганду.'
Что так напугало американского посла? Дело в том, что правительство Рузвельта вот уже на протяжении нескольких месяцев искало любой повод, чтобы пробудить в обществе 'милитаристские настроения' и вывести американский народ из 'спячки изоляционизма'. Герцог и герцогиня же собирались заняться прямо противоположным – пропагандировать 'за мир'. Ну, а заодно 'за дружбу', и, само-собой, 'за жвачку'. Напомню, что Виндзоры перед войной – это тогдашняя международная икона, тогдашние 'селебрити', тогдашняя 'принцесса Дайана'. А теперь представьте себе эффект от визита настоящей принцессы Дайаны в США, во время которого она устраивала бы брифинги и 'встречи без лифчиков', где с неподдельным энтузиазмом рассказывала бы американской публике о том, что Аль-Кайеда – это очень хорошо и что доверчивых американцев дурачат 'войной с террором', в то время как эта война это 'война за нефть'. Ну и еще что-нибудь про 'международные корпорации' вплела бы, играя повлажневшими оленьими глазами. Как вы думаете, понравилось бы это американскому правительству? Вот посол Пелл был уверен, что не понравится, потому так и волновался. Да и как не волноваться, когда герцог кроме разговоров перешел и к делу и там же, на обеде, сообщил, что Уоллис собирается 'подправить нос' у какого-то знаменитого хирурга и ими уже заказан целый этаж в какой-то нью-йоркской гостинице. И если герцога можно было в Америку под каким-нибудь благовидным предлогом не пустить, то как быть с Уоллис, она ведь американская гражданка. 'Ужас какой!'
Немедленно начались (напомню, идет война, с бомбами и всякими другими нехорошими вещами) закулисные консультации между правительствами США и Британской Империи. 'Сделайте что-нибудь, уймите своего идиота!' Унять идиота можно было, конечно, да только когда одно государство просит о чем-то другое государство, то расплачивается оно всегда и непременно одним и тем же – капиталом, который дороже денег – политическими уступками. Так и живем. А ведь там еще и немцы шустрили, помните? Вальтер Шелленберг из 'Семнадцати мгновений весны' как вылетел, так в июльский Лиссабон и прилетел. Задача у него была завлечь, заманить герцогскую чету в Испанию, а там видно будет, что с ними делать. Давайте я вам расскажу, как действовал легендарный шпион, гитлеровский Джеймс Бонд. Ему ведь сам Броневой опасался палец в рот класть.
Шелленберг, имевший полномочия от самого Гитлера, развил бешеную деятельность, он трудился, не покладая рук, он раскинул сеть, он пустил в ход всех своих шпионов – некая жена некоего португальского чиновника сообщила Уоллис, что как только они окажутся на борту судна, герцога тут же сместят с поста губернатора, тонкий ход, ничего не скажешь. Как-то утром у дверей герцогского дома был найден букет цветов от неизвестного доброжелателя, а там – карточка, а в карточке написано, что 'герцогиня находится в страшной опасности', одной из темных португальских ночей кто-то бросил несколько камешков в закрытое окно герцогской спальни, а утром шелленберговскими агентами среди герцогской прислуги был пущен слух, что это неслыханное злодеяние совершили 'агенты британской секретной службы', звук камня об стекло навел Шелленберга на мысль выстрелить в окно и тем самым напугать герцогиню так, что она, вскочив, тут же побежит в сорочке в сторону испанской границы, но тут уже вмешалось шелленберговское начальство, резонно рассудившее, что она скорее побежит на борт 'Экскалибура'. От выстрела отказались. Но Шелленберг не унывал, он подкупил (денег ему на 'операцию' отпустили много) людей в порту с тем, чтобы задержать погрузку герцогского багажа, расчет был на то, что без багажа герцогиня никуда не поедет, не поплывет, а без нее никуда не денется и герцог, а судно ждать не станет и отправится в вояж без них. Но и тут сорвалось, багаж хоть и с запозданием, но доставили тогда, когда судно все еще стояло в порту. Тогда Шелленберг спел шпионскую лебединую песню – он достал список пассажиров на 'Экскалибуре', а за отдельную плату служащий порта отметил в списке фамилии пассажиров-евреев. Шелленберг торжествовал, по его мнению от этих людей герцогу следовало ждать опасности во время его плавания через Атлантику. На этом попытки немецкой стороны не позволить Виндзорам покинуть пределы Европы закончились. Как написал один из биографов непутевого Эдварда – 'Schellenberg acted with incredible stupidity'. Что да, то да. Лучше не скажешь. Будь у Гитлера под рукой вместо Шелленберга Олег Табаков, все бы вышло иначе.
31 июля 1940 года в Лиссабон с тем, чтобы сопровождать герцогскую чету в ее полном опасностей путешествии через бурные воды Атлантики, из Лондона прибыли двое, тоже пара – мужчина и женщина, мужчину звали Гарольд Холдер, а женщину Эвелин Фирт. Гарольд был детективом из Скотланд-Ярда, а Эвелин была горничной. Как полагали проницательные немецкие разведчики, мисс Фирт являлась секретной сотрудницей SIS, но если бы немцы к своей проницательноти добавили еще и толику здравого смысла, то они неминуемо сообразили бы, что добрая половина пассажиров на 'Экскалибуре' состояла из кадровых сотрудников разведок пары дюжин стран. Англичане же, прислав 'сопровождение', подвели под формальностями черту. 'Давай, дуй на Багамы.'
В этот же день Эдвард отправил письмо Премьер-Министру Великобритании господину Черчиллю, где по первых строках сообщал, что поскольку его венценосный брат и королева Елизавета не желают прекращать кровную вражду между 'членами семьи', то он вынужден принять пост на Багамах как 'временное решение пробемы'. Отправив письмо, он посетил испанское посольство и порадовал посла Франко и Багамонде известием о своем решении. Посол с южной пылкостью убеждал его не поддаваться давлению и, плюнув на последствия, вернуться в Испанию, но герцог в ответ заявил, что он все понимает, но 'ничего не может поделать'. Вечером того же дня посол Великобритании в Португалии сэр Уолфорд Селби (кадровый дипломат, начинавший когда-то свою карьеру в качестве личного секретаря сэра Эдварда Грея, того самого, что за двадцать лет до описываемых нами событий вел от лица Британии переговоры с полковником Хаусом) устроил в английском посольстве прощальный прием, посвященный отъезду герцога и герцогини Виндзорских из Португалии.
Следующий день начался с хлопот. Виндзоров посетил Примо де Ривера, сказавший им, что они, покидая Португалию, подвергают свои жизни опасности. Имевшему 'тесные связи' с Германией и находившемуся по этой причине в разработке у SIS 'другу' Евгения и Китти Ротшильдов, а по совместительству владельцу частного банка Санто э Силве, в чьем доме Виндзоры жили во время своего пребывания в Португалии, Эдвард меланхолично заявил, что он в высшей степени впечатлен усилиями фюрера по достижению мира, и что, будь он королем, дело никогда не дошло бы до войны с Германией, но что планы по возвращению его в Испанию сейчас преждевременны и что когда он займет свой новый пост, с ним можно будет установить связь посредством 'a particular code word'. Заключил он свою тираду пожеланием Гитлеру доброго здоровья и всяческих успехов.
Испанский посол предупредил доктора Салазара, чтобы португальцы не предпринимали никаких попыток ни ободрять, ни обескураживать колеблющегося герцога. Кроме того Салазару дали понять, что Эдвард рассматривается как возможный посредник в мирных переговорах между Германией и Англией. Сами Эдвард с Уоллис изо всех сил тянули время, будто ожидая чего-то, в самый последний момент они изъявили желание, чтобы 'Экскалибур', уже стоявший 'под парами', задержали в порту еще на неделю, но эта абсурдная просьба была отклонена. Исчерпав все предлоги, герцог с герцогиней поднялись на борт судна и в полдень 1 августа 'Экскалибур' снялся с якоря.
Ни трона, ни посредничества. Ни власти, ни надежды. Одно слово – Багамы. Но вот что с ними осталось и чего у них отнять никто не мог, так это известность. Они по-прежнему были знамениты и в их скромный уголок, представлявший из себя десять зарегестрированных на их имя кают, засвидетельствовать герцогу и герцогине свое почтение по очереди заходили не самые последние люди, оказавшиеся на борту то ли волею судьбы, то ли волею государств, которым они служили. Был там Энтони Бидделл, американский посол в Польше, был там Джордж Гордон, американский посол в Нидерландах, был там и Уильям Филлипс, американский посол в Италии.
– How do you do?
– I'm doing well, thank you. How do YOU do?
Коктейль, улыбка, разговор о погоде. Улыбка, коктейль. Посол, другой. Третий. И завтра и послезавтра. И через год. Добро пожаловать на дипломатическую службу Его Величества, товарищ губернатор Багам.
В Лондоне вздохнули. Не так, чтобы с большим облегчением, но тем не менее. 'Баба с возу.' Но кобыле легче не стало, кобылка наша тянула воз и был тот воз тяжел. Война.
Не может не броситься в глаза следующее обстоятельство – начиная с назначения бывшего (которые тут бывшие? слазь!) короля во Францию англичане всячески облегчали контакты герцогской четы с немцами. А уж когда парочка наша попала на Иберийский полустров, то доходить стало уж и вовсе до неприличного, помните, как в Мадриде посол Хоар вообще снял наружку и оставил Виндзоров голенькими? Никаких тебе 'закладок', никакой 'тайнописи', никаких 'славянских шкафов', подходи смело, да прямо на улице и заговаривай. 'Гражданин, у вас гаваны лишней не найдется?' Герцог с кем только не виделся, чего только не рассказывал, никто даже издали не смотрел, никто за углом не подслушивал. 'Мели, Емеля.'
Мы никогда не узнаем, говорил ли герцог Виндзорский то, что он говорил, по собственной инициативе или же слова те были ему внушены, давал ли он себя использовать или действовал по собственной инициативе, но, как бы то ни было, очевидно, что английское государство использовало его слова к своей выгоде. Государство знало, что он говорит, государство ждало, что он скажет именно так и государство хотело, чтобы он говорил именно эти слова. Говорил герцог много, но две мысли, им высказывавшиеся, повторялись в немецких донесениях вновь и вновь. Мысли несложные, первая – 'Георг VI неумен (герцог, упоминая брата, употреблял слово foolish, то-есть 'глуповат'. Замечу, что самого себя Эдвард считал очень умным)' и вторая – 'для того, чтобы склонить английскую сторону к переговорам, нужно усилить бомбардировки Британии.'
Оба зернышка падали на унавоженную почву. Гитлер слышал именно то, что хотел услышать. В первый раз он услышал про 'недалекость' Георга во время визита четы Виндзоров в Германию от самого Эдварда (а кто может знать человека лучше, чем его родной брат?) и после этого несколько раз публично с пренебрежением отзывался о Георге VI как о 'простаке', а уж бомбежки это и вовсе – 'святое'. Даром, что ли, немцы сочинили свой 'Марш авиаторов'? Вот и герцог Виндзорский, будущий король оккупированной Англии считает так же – bomben! 'Bomben auf Engeland!'
Не все, наверное, это знают, но наш мир – это шар. 'Крутится, вертится шар голубой.' Крутится, вертится над головой, а по шару этому шмыгаем мы, малыши, и тоже крутимся, и тоже вертимся вместе с ним. Оборот, другой, третий. Оборот вокруг оборота и оборот вокруг оборота оборота. 'Солце всходит и заходит.'
Все возвращается на круги своя, вот и мы, заложив крутой вираж, прошли по кругу и вернулись к началу нашей песенки. О чем там в первом куплете пелось, помните? Карточки, нормы отпуска, черный рынок, бомбежки, разрушенные дома. Обыденщина военного времени. Слова нашей песни незамысловаты, рассказывает песня наша вещи всем известные, но в известности своей всегда интересные, а что может быть интереснее войны? Я могу вам сказать что – интереснее войны может быть только другая война. И отнюдь не война победоносная, самая интересная война это война проигранная, просто потому, что каждое явление нашей с вами жизни представляет из себя то самое 'единство противоположностей' и война выигранная всегда несет в себе зародыш проигрыша и аборт победе не сделаешь, но верно и то, что проигранная война скрывает в себе зерна будущей победы. Зерна, которые рано или поздно взойдут. Закончится один цикл и начнется другой, после февраля будет май, ночи, как бы долго она ни тянулась, придет на смену сперва тусклый рассвет, потом заря, а там – встанет солнце. И изменить этого нельзя, тем, кто не любит тьму, а любит свет, следует помнить, что ночь не вечна, что отчаиваться не следует, нужно просто набраться терпения и – верить. День
