хочет перестать быть властью, она должна быть тем, что народ желает в ней видеть и не дай Бог ошибиться, не дай Бог сфальшивить. Лгать нельзя. Лгать не словами, а лгать собою – смерти подобно.
Король рождается королем. Уже в колыбели, еще не умея вымолвить ни слова, еще только гугукая, он знает, что он – король, он знает, что на него уже смотрит мир. Родившийся в королевском дворце, пускающий пузыри и писающий под себя младенец с первых дней оказывается в школе, по сравнению с которой солдатская казарма, тюремная камера или какой- нибудь 'Шао-Линь' это добрый детский садик советских времен с воспитательницей тетей Людой и 'тихим часом'. Будущий король учится главному – ответственности, ответственности не за себя, этому нам учиться не надо, это называется 'инстинктом', хотя встречаются товарищи и мы все их знаем, у которых даже и инстинкта нет, король же учится ответственности за всех нас разом, за то, что мы называем 'государством'. Он учится пониманию того, что безопасность миллионов людей будет зависеть от его слова (а как неосторожны бывают иногда наши слова!), от его поступка (а как опрометчивы бываем мы в наших поступках!), глядя бессмысленными круглыми глазами на суетящихся вокруг колыбели кормилиц, он учится знать, что когда он вырастет, люди (люди злые и умные) будут ловить малейшее изменение выражения его глаз, их чуткое ухо будет пытаться услышать смену тембра его голоса и если он сделает ошибку и не сможет скрыть своих мыслей, то умрут тысячи людей, десятки тысяч, миллионы. Погибнет государство и погибнет потому, что в кузнице не оказалось гвоздя и не оказалось его там по его вине, просто потому, что ответственность за все происходящее лежит на нем, кивать ему не на кого, выше его – только Бог. У короля нет лазейки, он не может сказать 'мне достался не тот народ' по той простой причине, что он народ и есть, король знает, что народ сделал его своими глазами, чтобы он вел государственный корабль узким и полным опасностей фарватером и король всегда помнит, что народ знает одну немудрящую истину – 'если око твое искушает тебя – вырви его'.
В этом смысле чрезвычайно поучительно проследить за тем, как вела себя королевская чета (их трудно отделить друг от друга, муж и жена – один сатана) во время войны. До войны был Букингэмский дворец и там варилась какая-то кашка, народ видел смену политиков и политики и верил, что все, что ни делается, делается к его, народа, благу, но вот когда война началась, то власти поневоле пришлось выйти наружу, война обнажает многие вещи, упрощает их, но, упрощая их для народа, она одновременно же усложняет все для власти, ведь ей приходится стать честной. Перед народом, а это значит и перед самой собой, обманывая себя войну не выиграешь.
Первое, с чего начала власть – она показала, что она несет те же тяготы, что и все. 8 января 1940 года Англия ввела карточки на продовольствие. То, что вчера продавалось в магазинах, из свободной продажи исчезло. Масло, сахар, бекон, ветчина, ну и всякое разное другое. Появились 'нормы отпуска'. 4 унции на человека в неделю. Вместо масла – маргарин. Всем тут же стало несладко. Несладко стало и королевской семье, всю войну она демонстративно получала продовольствие по карточкам и питалась точно так же, как и вся страна. Король ел то же, что и 'человек с улицы'. Было распахано и засеяно поле для гольфа у Виндзорского замка. И это тоже могли видеть все. В 1942 году Англию посетила жена американского президента Элеонора Рузвельт. Ее поселили в королевских покоях. Главное, что ее поразило – холод во дворце. Отопление было отключено в целях экономии. Когда она захотела принять душ, то обнаружила, что вода во дворец подается только несколько часов в день и тоже из соображений экономии. Когда ее усадили за стол, то изумление ее превзошло все границы – на стол (на королевский стол!) подавалось лишь то, что можно было получить по карточкам. Но зато подавалось это 'лишь то' на золотых и серебряных столовых приборах. Красоту этого символа, глубочайший смысл 'пайки на золоте' не увидела русская элита в 17-м году, она не захотела жить одной жизнью с народом и была сметена еще и поэтому, по причине отказавшего ей эстетического чувства. В отличие от элиты русской элита английская нос держала по ветру, ее уговоривать не приходилось, во время войны в Англии появилась мода на потрепанную одежду. Именно так – мода! Стало модно демонстрировать даже своим внешним видом, что человек 'служит', что он 'отдает все для победы'. Какой контраст с 'блядями в шампанском' и 'княжескими приемами' в России времен Первой Мировой. Между прочим, именно это, нежелание разложить ношу войны на всех, сегодня преподносится как одно из свидетельств того, что Россия вела войну 'вполсилы' в отличие от тех же Германии и Англии. Недостаток выдается за достоинство. Экая слепота!
Но вернемся к Англии. Королевская чета вменила себе в обязанность поддерживать в нации боевой дух и с этой целью король и королева почти каждый день посещали наиболее пострадавшие от бомбежек районы Лондона. Напомню, что к концу войны треть Лондона была разрушена, прикиньте, что это значит – треть десятимиллионного города. В первый визит толпа встретила своих короля и королеву угрюмым молчанием. Дело было во внешнем виде королевы. Елизавета старательно (и подозреваю, что сознательно) культивировала легкое 'дурновкусие', ее наряды грешили, если так можно выразиться, неким 'мещанством', это позволяло женам 'элиты' смотреть на нее слегка свысока и прощать ей ее ум, простонародье же просто обожало королеву именно за это – за все эти рюшечки и оборочки. Ну и вот, когда королева появилась на развалинах, разряженная как рождественская елка, это не могло не вызвать соответствующей реакции. Уж слишком вызывающ был контраст между грудами щебня и лаковыми туфлями Елизаветы. Между дымящимися развалинами и ее шляпкой с перьями. На следующий день королева, как ни в чем не бывало, приехала в разбомбленный район в наряде, ничем не уступавшим предыдущему. В толпе раздался ропот. На следующий день – то же самое, только ропот стал громче. Следовало что-то предпринять, замалчивание народного недовольства это хуже, чем преступление, это ошибка, а государство во время войны не может позволить себе делать ошибки. И Елизавета сделала заявление, сказала она следующее: 'Ко мне во дворец приходят посетители, они стараются выказать мне уважение, они надевают на себя лучшее, что у них есть (their Sunday best), как же я могу поступать иначе? Когда я, в свою очередь, навещаю людей в их радости или в их горе, я тоже надеваю все лучшее, что есть у меня. Это просто знак уважения.' На следующий же день толпа встретила королевскую чету аплодисментами.
Если вы хотите, чтобы народ вас уважал, вы должны поступать так, чтобы это уважение вызвать. В один из выездов королева увидела какую-то несчастную, тщетно пытавшуюся выманить забившуюся под развалины перепуганную собаку. Елизавета подошла и осторожно притронулась к плечу заплаканной женщины. 'Позвольте мне, – сказала она, – я умею ладить с собаками.' Во время другого визита кто-то в толпе громко сказал: 'Боже, спасибо за хорошего короля!' 'Боже, спасибо за хороший народ!' – тут же откликнулся Георг. За годы войны Букингэмский дворец бомбили девять раз. 13 сентября 1940 года в него попало две бомбы, одна из них разорвалась в тридцати метрах от помещения, где находился король и его секретарь, Хардинг. Елизавета тут же заявила: 'Я рада, что нас бомбили, теперь я могу смотреть в лицо Ист-Энду.' ПиАр – это не то, что под этим понимается сегодня, ПиАр это поступки и слова Елизаветы, если власть хочет быть властью, ее слова и ее поступки должны соответствовать тому, чего ждет от власти народ. И, повторюсь, тут не только лгать, но даже и фальшивить нельзя. У народа не только тонкое чутье, народ еще и всегда все знает. Народ все-все знает про какую-нибудь Аллу Пугачеву, что уж говорить о власти. Народ знает власть лучше, чем власть знает сама себя.
Работа монарха заключается в том, чтобы быть монархом. Много это или мало? Трудно это или легко? Трудно ли быть, а не казаться? Трудно ли быть человеком, 'принимающим решения'? Тут иногда стоишь перед полкой, колеблешься, не зная, какой фильм посмотреть, постоишь, постоишь, да и махнешь рукой, решишься – 'вот этот, авось, не поскучаю'. А монарх так же колеблется, стоя перед выбором начинать ли войну или не начинать. А если начинать, то когда, а если именно в этот, определенный день, то на чьей стороне, и какому шпиону поверить, вот этому или вон тому, и на кого опереться, на преданного дурака или на умника, который в сторону посматривает, он ведь на то и умник, чтобы по сторонам зыркать, ну и так далее. 'Решать вам не перерешать.'
Кого назначить премьер-министром, каким образом заставить войти в коалицию представителей враждующих политических партий? Как увязать их интересы, как заставить этого тянитолкая тянуть и толкать в одну сторону, в ту, которая выгодна государству? В какую точку государственной машины капнуть маслица из масленки? Какой из болтов затянуть, а какой вообще заменить? Вот я бы точно не смог быть таким помазанным на царство механиком, куда мне, тут капот машины откроешь, глянешь туда, да тут же поскорее и захлопнешь, пока от вида автомобильных потрохов голова кругом не пошла, а у монарха ведь не 'Шкода' какая-нибудь дурацкая, у него автомобилище такой, что нам и не снился, и ему ведь и рулить приходится, и на педалю давить, и колесо в случае чего подкачать, и ослабший приводной ремень сменить, и свечи, черт, про свечи я совсем забыл, а монарху бедному про все помнить приходится, а бензин, бензин-то нынче дорог, а до заправки еще катить и катить, а тут еще сзади сигналят, обогнать хотят, фарами моргают и тут из-за поворота, по встречке – пьяный! Атас! 'Крепче за баранку держись, шофер!'
А кроме всего прочего, кроме умения с закрытыми глазами мотор разобрать, а потом собрать так, чтобы ни одной гайки лишней не осталось, водила наш должен и выглядеть соответствующим образом, на него все смотрят, да и он сам себя время от времени мысленным взором окидывает, он ведь шофер, он ведь всем ребятам пример, он и чисто выбрит, и кожанка на нем поскрипывает, и очки-консервы, и шарф белый, шелковый, точь в точь как на Айседоре, и кепун, и перчатки с раструбами, со стороны глянешь – картинка, с шипом, со свистом, по шоссе – вж-жик, пацан, что на обочине стоит, даже и палец из носа вынуть не успеет, только передохнет, да проводит бессмысленным взлядом. 'Да провались оно все, – подумает пацан, глядя на опустевшую, уходящую за горизонт дорогу, – вырасту, буду дальнобойщиком!'
Шофер без машины – просто человек, а автомобиль без водителя – просто кусок железа с четырьмя колесами, иногда красивый, иногда не очень, и только когда водитель садится за руль получается кентавр. 'И-и-эх, прокачу!' То же и в случае власти и государства, одно не мыслимо без другого. Сочетаясь же, они образуют дом, в котором мы с вами живем. В мирное время власть иногда прячется, делает вид, что ее нет, понарошку, конечно же, малышня, тоже понарошку, делает вид, что в это верит, некоторые, из тех, правда, что попроще, верят по настоящему, даже и шалить начинают, пока их в угол не поставят, но во время войны власть не только выходит наружу, но еще и всячески себя выпячивает, каждодневно и ежеминутно нам всем напоминает – 'тут я, никуда не делась, не бойтесь, трусишки, и ужо вам, баловники, смотрите у меня, а то я вам добалуюсь.' Сталин, оставшийся в Москве в 1941-м. Помните? Точно так же и Георг VI, после начала бомбардировок, отправив детей, принцессу Елизавету, будущую королеву Елизавету II и ее младшую сестренку, принцессу Маргарет в Виндзорский замок (считалось, что там, за толстыми средневековыми стенами, безопаснее), сам остался в Лондоне. И эффект был точно тот же, что и в случае со Сталиным. Водитель на месте, значит все будет в порядке. 'Руль в надежных руках.' Солидарность имеет значение огромное, то самое чувство локтя, 'мы спина к спине у мачты против тысячи вдвоем!' Лондонцы тут же запели песенку:
The King is still in London town
with Mr. Jones and Mr. Brown.
Проявляя ложно понятое верноподданичество, околовластная публика через прессу начала оказывать давление на королевскую чету с тем, чтобы обе принцессы были отправлены в Канаду. Воспользовавшись предоставившейся возможностью, от лица Букингэмского дворца тут же выступила королева Елизавета и разом убила нескольких пропагандистских зайцев. 'Дети никуда не уедут без меня, я никуда не уеду без мужа, а король никогда и ни при никаких обстоятельствах не покинет Англию.'
Но это во время уже разразившейся войны. У монарха же, кроме кроме проявления солидарности и обязанности быть живым символом единения нации, есть обязанности и другие, иногда случается так, что влетишь на машине в ямину, да пробьешь днище, а утром глядь – масло все и вытекло. Что делать, хочешь не хочешь, а топаешь пешочком в магазин, за маслом. Без сливочного масла шофер переживет, в крайнем случае на маргарине себе яичницу зажарит, а вот без масла машинного машина не поедет. 'А ехать надо.' В мае 1939 года, за пару месяцев до начала мировой войны, король и королева отправились за океан. Объявлено было, что они едут с официальным визитом в Канаду. На причале их провожали выстроившиеся в шеренгу члены Кабинета, Королева Мать прослезилась, обе маленькие принцессы махали платочками, тысячи зевак и работников порта кричали: 'God bless you!' Когда они оказались в Канаде, то последовало 'неожиданное' приглашение от президента Рузвельта. Он предлагал Георгу посетить Соединенные Штаты. Первый визит английского короля в бывшую колонию. Георг согласился. У Америки была причина пригласить, у Англии была причина приглашение принять, английскому автомобилю нужно было машинное масло, нужно позарез, нужно срочно, нужно так, что за ним отправился сам водитель.
Через океан король с королевой поплыли на корабле. Государственный визит – дело серьезное и все детали его продумываются со всей тщательностью. Взаимоотношения между государствами исполнены символики, пытливый глаз может многое увидеть, вникая в детали и детальки. Сперва было решено, что Георг с женой отправятся в Северную Америку на линейном крейсере 'Рипалс', что означает 'Отпор'. Однако в последний момент роскошь была сменена на простое средство передвижения, красавец крейсер на лайнер под прозаическим названием 'Императрица Австралии'. Однако скромница императрица была далеко не проста, лайнер был выстроен в Германии, после поражения Германии в Первой Мировой он под предлогом выплаты репараций был отнят у Германии Англией и теперь плавал по морям океанам под английским флагом. И под английским названием, конечно. До того же, как сменить подданство, корабль назывался 'Тирпиц'.
