Письма о провинции

они когда-нибудь и существовали (как силятся доказать некоторые), то, очевидно, корни их были слишком слабы, чтобы при помощи их можно было устоять даже против простой случайности».

Исследователи Салтыкова по-разному комментируют это место «Письма шестого». Одни (Е. И. Покусаев и С. Д. Гурвич-Лищинер) полагают, что «некоторые», с кем полемизирует здесь Салтыков, — последователи теории русского социализма Герцена, с их отвлеченным взглядом на общину и крестьянское самоуправление как на исторические элементы, будто бы воспитавшие в русском мужике, вопреки гнету самодержавия, стихийные социалистические устремления. Другие (С. А. Макашин) полагают, что, указывая на отсутствие или слабость «образовательных элементов», способных «подвинуть толпу на пути самосознания», или, говоря другими словами, способных образовать в массах ясность и силу сознания своих собственных интересов, Салтыков имел в виду относительную — в его представлении — слабость антифеодальной борьбы в России. Известно, что Салтыков недооценивал значение даже крестьянских войн начала XVII и конца XVIII в., и именно потому, что в итоге не происходило изменение «порядка вещей», что жизнь масс не поднималась к новым «историческим построениям» и по-прежнему представляет «безграничную гладкую степь».[61] Обе точки зрения сходятся на том, что в «Письме шестом» особая историческая важность придается Салтыковым политической борьбе масс.[62] Сопоставляя (в подтексте) историю политического развития России и Западной Европы, он указывает на значимость «результатов исторической борьбы» на Западе.

Историческая концепция «Письма шестого» получила художественное воплощение в гротескном образном мире «Истории одного города», над которой в это время уже работал Салтыков (т. 8 наст. изд.). Именно в настоящем «письме» впервые изложено то глубокое, окрашенное трагизмом, понимание Салтыковым народа («народ исторический и народ, представляющий собою идею демократизма»), которое затем будет сформулировано им при объяснении идейной направленности «Истории одного города». [63]

По убеждению писателя, политическое возмужание народа возможно лишь при условии «серьезного», деятельного сближения демократической интеллигенции с крестьянской массой, основанного на уважительном, упорном «изучении народных нужд и представлений», состоящего в разъяснении крестьянину «его положения» и указании «практического выхода».

(О конкретном содержании сложного процесса революционно-просветительской работы в народе Салтыков подробнее говорил в очерке «Кто не едал…».)

«Письмо шестое» было встречено с большим интересом в кругах русской демократической общественности. Об этом свидетельствуют одобрительные отзывы Огарева и Герцена. Очевидно, в ответ на высокую оценку Огаревым № 10 «Отеч. записок» в не дошедшем до нас письме, Герцен писал ему 30 октября 1868 г.: «Письмо и «Отечественные записки» превесьма получил. Согласен с тобой, но не во всем. Лучшая статья — «Письмо из провинции» (Герцен, т. XXIX, стр. 481). Мысль Салтыкова о главной беде крестьянина — о «бедности сознанием своей бедности» — была взята на вооружение В. И. Лениным (см. общую статью о «Письмах…», стр. 592).

Стр. 244…последовало и упразднение откупов… — См. прим. к стр. 190.

Стр. 246…«Стальной щетиною сверкая…» — Из стихотворения «Клеветникам России» Пушкина.

Стр. 247…если б можно было доказать людям, что с изменением системы патентного сбора их ждет в перспективе тот <…> пункт, к которому они <…> стремятся! — Салтыков иронизирует над верой в чудодейственность бюрократических постановлений, свойственной дворянским публицистам, выступавшим с подобными рецептами (см., например: кн. Мещерский. Очерки нынешней общественной жизни в России, вып. 1, СПб. 1868, стр. 87–90; статьи Кошелева «О нынешнем положении крестьян и о мерах к улучшению их быта» и «О мерах к сокращению пьянства в народе». — «Голос из земства», М. 1869; передовые И. Аксакова в газ. «Москва», 1868, №№ 51 и 52, 4 и 5 июня).

Стр. 249. …погибает член «несуществующего» у нас пролетариата. — Положение, что Россия не знает и не будет знать «язвы пролетариатства», высказывалось многими публицистами разных направлений. В этом, в частности, были уверены славянофилы, уповавшие на «разумный консерватизм» общин, на «многоземелье» и т. п. (см., например: Кошелев. Что такое русское дворянство и чем оно быть должно? — «Голос из земства», М. 1869; передовую И. Аксакова в «Москве», 1868, № 20, 26 апреля). Подобные мысли развивали и публицисты почвеннического направления (см.: «О форме промышленности вообще и о значении домашнего производства в Западной Европе и России. Соч. А. Корсака»; Д. Ф. Щеглов. Семейство в рабочем классе во Франции. — «Время», 1861, №№ 9, 11; ср.: Ф. М. Достоевский. Зимние заметки о летних впечатлениях. — «Время», 1863, №№ 2–3). Либеральный историк Кавелин также утверждал, что «освобождение крестьян с землею спасло Россию от крестьянского пролетариата и от революционных потрясений» (Д. Корсаков. Константин Дмитриевич Кавелин. — ВЕ, 1886, № 11, стр. 181; письмо Кавелина к Э. Ф. Раден от 26 мая 1864 г. — «Русск. мысль», 1899, № 12, отд. II, стр. 14; его же «Мысли и заметки о русской истории». — ВЕ, 1866, т. II, стр. 402–404). Веру в то, что общинной России удастся избежать «образования пролетариата, прикрепления рабочих к нанимателю», выражали и некоторые народнические публицисты, например Елисеев (С, 1865, № I отд. II, стр. 126).

Салтыков выступает здесь прежде всего против славянофильских и либеральных публицистов, однако он убеждает и своих соратников по «Отеч. запискам» в необходимости более трезвой оценки российской действительности, указывая на нищий трудовой люд деревень, погибающий под бременем постоянного голода. При этом Салтыков, как и все русские крестьянские демократы, еще не выделял пролетариат в особую социальную группу (класс). В его сознании «русский пролетариат» — это наиболее бедствующая часть крестьянства (ср.: Р. Левита. Общественно-экономические взгляды М. Е. Салтыкова-Щедрина, Калуга, 1961, стр. 76–80).

Стр. 250…дядя Миняй <…> дядя Митяй… — Персонажи «Мертвых душ» Гоголя (т. I, гл. 5). Возможно, что Салтыков рассчитывал в данном случае также на ассоциацию с запрещенной и широко распространившейся в списках «Сказкой о Митяях» члена «Земли и воли» М. С. Гулевича («Сборник статей, недозволенных цензурою в 1862 г.», т. II, СПб. 1862, стр. 32–40; И. Н. Захарьин. «Сказка о Митяях» 1862–1863 гг. (Из записок и воспоминаний). — «Историч. вестник», 1901, № 11, стр. 546–557). В «сказке» Гулевича собирательный образ Митяев — пассивного и разобщенного крестьянского «мира» — получил близкое Салтыкову политическое осмысление.

…Красная шапка — рекрутчина.

Стр. 256. Много было у нас писано и толковано о так называемом сближении с народом… — См. прим. к стр. 225 в 4 т. наст. изд.; стр. 562 в т. 5, стр. 589, 592 в т. 6.

ПИСЬМО СЕДЬМОЕ

Впервые — ОЗ, 1869, № 3, отд. II, стр. 189–202 (вып. в свет 10 марта). При подготовке к изд. 1882 Салтыков несколько сократил «Письмо». Приводим один из вариантов текста ОЗ.

К стр. 266, после абзаца «Таким образом, с одной стороны…»:

Нечто подобное этому явлению мы замечаем в современной русской литературе. Была она под игом цензуры и все-таки всякими правдами и неправдами отстояла за собой право на название литературы; теперь вот и цензуру убрали,[64] — а литература оголилась! Как объяснить явление столь диковинное, столь несообразное?

Но оставим литературу в стороне и обратимся к провинциальной жизни.

«Письмо седьмое» посвящено рассмотрению вопроса о «скудости творческой силы» пореформенной провинции и о причинах, мешающих ей «заявлять претензию на самостоятельность». Ответы Салтыкова на эти вопросы находятся в русле разработки им двух постоянных тем его творчества: темы сохраняющегося и после отмены крепостного права растлевающего воздействия его на нравы и умы людей и темы попечительного начальства, предельно централизованной власти столичных департаментов, сковывающей живую инициативу провинции и рассматривающей ее лишь в качестве «благодатной сокровищницы», из которой можно «черпать и только черпать». В завершающем «Письмо седьмое» призыве «не мешать жить» провинции явственно слышится гневное обличение абсолютизма и вообще того общественного устройства, при котором «горький фатализм» связывает «две противоположные крайности — упорный труд и не менее упорное безделье» и подчиняет первое второму.

«Письмо седьмое» вызвало положительный отзыв рецензента «Сына отечества» А. Хитрова (1869, № 72, 28 марта, стр. 1. — «Что нового в журналах?»; подпись: А. Х.). Он назвал его, вместе с напечатанными в том же номере «рассказами «Для детей» («Дикий помещик» и «Добрая душа»), «лучшими в вышедшей книжке», увидел в них очередное свидетельство «истинного», неслабеющего «таланта автора».

Стр. 260. Мы живо помним конец пятидесятых и начало шестидесятых годов <…>; кипела и волновалась <…> провинция. — Здесь и ниже Салтыков воспроизводит свои воспоминания о жизни и службе в Рязани (1858–1860) и в Твери (1860–1862).

Стр. 264…невиннейшая из девиц может дать только то, что имеет… — Приведена известная французская пословица: «La plus belle du monde ne peut donner, que ce qu’elle a».

Стр. 269. Есть <…> еще более решительные причины <…> но об этих причинах находим благоразумным до времени умолчать. — Намек на полицейско-бюрократический предельно централизованный режим, при котором местное самоуправление заведомо было обречено на роль подчиненного придатка. (Права земства были еще более ограничены указами Александра 11 от 21 ноября 1866 г. и 13 июня 1867 г.) См. также прим. к стр. 29.

ПИСЬМО ОСЬМОЕ

Впервые — ОЗ, 1869, № 8, отд. II, стр. 438–462 (вып. в свет 11 авг.).

Вероятно, «письмо» было написано в середине июня 1869 г.: по-видимому, о нем («фельетоне») шла речь в письмах Салтыкова к Некрасову от 22 мая и 9 июня 1869 г. перед отъездом в Витенево, где писатель провел лето (с 20 июня по август.). В первом из них он обещал Некрасову «перед отъездом организовать» июльскую и августовскую книжки «Отеч. записок», намереваясь в августовской поместить, в частности, «фельетон». 9 июня Салтыков писал: «Для 8-го № <…> я кой-что приготовил «для детей». Намерен еще написать фельетон…».

При подготовке кизд. 1882 Салтыков значительно переработал и сократил «письмо». Приводим шесть вариантов текста ОЗ.

К стр. 273–274, после абзаца «Поощряя себя подобными изречениями…»:

…и не рискуя продлить в бесконечность период дикости, выход из которого указан нам крестьянскою реформою?

К стр. 276, в конце абзаца «Область этой политики…», после слов «…не помнить зла и соединяться»:

Всё это новые либеральные коньки, придуманные нами на смену старых и отживших свой век, а потому не либеральных. И действительно, в прежнем нелиберальном, но более искреннем лексиконе мы встречаем выражения, совершенно соответствующие нынешнему лексикону. Так, в параллель к сближению идет «патриархальность», в параллель к устройству судеб дворянства — просто стоит энергическое слово «оплот», в параллель к великолепному свойству «соединяться и не помнить зла» поставлены не менее великолепные свойства: «смирение», «терпение» и «покорливость». Стало быть, знакомясь с новым провинциальным лексиконом, мы чувствуем себя совершенно как дома. Тем не менее этот новый лексикон