внимание читателя. Из-за переноса современных ему воспоминаний о многолетней борьбе за Червенские города появляется в тексте имя “ляхов”, внесенное, может быть, даже рукой уже нового последующего редактора летописи.
Таково, по мнению автора, происхождение известия 981 г.: “Иде (Володимер) к ляхом и зая грады их, Пе-ремышль, Червен и ины грады, еже суть и до сего дне под Русью”.
Само собой разумеется, что 981 год не является точной датой похода Владимира. Согласно общепринятому в литературе мнению, первое русское летописное повествование не имело еще хронологической сетки, что не исключает, конечно, возможности существования и на Руси, подобно тому как это было в Западной Европе и в соседней Польше, обычая вести краткие летописные заметки по годам, в том числе и по пасхальным таблицам52. Такой возможности не отвергал и сам А. А. Шахматов.
Но необязательность 981 г. (некоторые “старики предлагали датировать поход Владимира 979 г.) 53 ни в коей мере не может повлиять на существо вышеизложенного построения. Произошел ли поход Владимира двумя годами раньше или несколькими годами позже 981 г., все равно запись 981 г. в том виде, в каком она сохранилась в летописи, не отвечает реальной исторической обстановке 70—80-х годов X в.
Прежде чем перейти к оценке изложенной выше реконструкции летописного текста под 981 г. в литературе вопроса, следовало бы сказать еще несколько слов о летописных статьях, посвященных дулебам.
В погодных записях “Повести временных лет” имя дулебов появляется в первый раз в статье 907 г., называющей в числе участников похода Олега на Константинополь также и племена хорватов и дулебов: “Иде Олег на Грекы, Игоря остави в Киеве; поя же множество Варяг, и Словен, и Чюдь, и Словене, и Кривичи, и Мерю, и Деревляны, и Радимичи, и Поляны, и Севере, и Вятичи и Хорваты, и Дулебы, и Тиверцы, яжр суть толковины: си вси звахуться от грек Великая Скуфь”54. Нет никакого сомнения в том, что приведенный летописцем список участников -похода 907 г. не раннего, а довольно позднего происхождения. В этом полностью убеждает сравнение только что процитированного текста летописи с соответствующим местом ш летописного рассказа о расселении народов.
Вот оно: “И бяху в мире Поляне, и Деревляне, (и) Север, и Радимичь, и Вятичи и Хрвате. Дулеби живяху по Бугу, где ныне Велыняне, а Улучи, Тиверци седяху бо по Днестру, приседяху к Дунаеви, бе множьство их; седяху бо по Днестру оли до моря, (и) суть грады их и до сего дне, да то ся зваху от Грек Великая Скуфь”55.
В первом тексте на факт зависимости его от второго прямо указывает последняя фраза, в которой говорится, что все упомянутые племена называются “от Грек Великая Скуфь”. Присутствие этих слов в известии 907 г. иначе совершенно невозможно объяснить. Небольшие изменения, наблюдаемые в тексте 907 г., по сравнению с отрывком из историко- этнографического введения к “Повести временных лет”, в частности иное расположение племенных названий, отсутствие имени уличей, не может, разумеется, нисколько изменить сути дела. Здесь важно отметить вместе с тем отсутствие сообщения 907 г., как и рассказа о расселении народов, в составе Новгородской Первой летописи.
Поскольку летописный текст 907 г. основан на отрывке из введения к “Повести временных лет”, а после работ А. А. Шахматова, М. Д. Приселкова, М. Н. Тихомирова и Д. С. Лихачева не может быть никаких сомнений в том, что введение это составлено в начале XII в. Нестором 5б, поскольку и летописный текст 907 г. следует рассматривать как творчество историографа XII столетия. Кроме того, на позднейшее происхождение перечня племен в летописной статье 907 г. указывает дублировка в нем племенного названия “Словене” и присутствие в нем вятичей, не входивших в начале X в. в состав Древнерусского государства 57. Появление его в “Повести временных лет” связано, по-видимому, со сложившимся уже тогда представлением об Олеге как основателе и собирателе древнерусского Киевского государства.
Но если летописное известие не может быть использовано для характеристики территории Древнерусского государства в начале X в., то оно чрезвычайно показательно в другом отношении. Известие 907 г. вместе с процитированным выше отрывком из историко-этнографического введения к “Повести временных лет” неопро-вержимо) доказывает три вещи:
1. У русского летописца 'начала XII в., проявившего отличное для своего времени знание этнографической
карты славянского мира, не было никаких сомнений в том, что среди восточнославянских племен были и племена, носившие имя хорватов и дулебов.
2. Он твердо считал, что эти хорваты и дулебы являлись неотъемлемой составной частью Древнерусского государства.
3. Для летописца ясно было также, что одно из этих политических образований входило в состав Древнерусского государства именно под названием “дулебы”, хотя он и знал их другие наименования—волыняне, бужане. Следовательно, для выбора имени дулебов у него были свои определенные основания.
Выше уже было показано, что в первой половине X в., до решения киевскими князьями древлянского вопроса, ни хорваты, ни дулебы не могли входить в состав Киевского княжества. Условия для подчинения их возникли только во второй половине этого столетия. Следовательно, только опираясь на данные, уходящие во вторую половину X в., летописец XII в. мог утверждать, 'что хорваты и дулебы с самого начала, уже при Олеге, входили в состав державы Рюриковичей. Если для хорватов основанием для такого взгляда могла послужить летописная статья 992 г.: “Иде (Володимир) на Хорваты”, то с дулебами дело обстоит сложнее. Они, если исключить восстанавливаемый автором исследования летописный текст 981 т., не упоминаются ни разу в летописи на всем протяжении изложения событий второй половины
X в. Отсюда следует, что Нестор, помимо положенного им в основу повествования Начального свода конца
XI в., располагал и какими-то более ранними летописными заметками, где под 981 г. сообщалось о покорении Владимиром дулебов и хорватов.
Именно это обстоятельство и побуждает из трех возможных вариантов реконструкции текста 981 г.:
1. Иде (Володимер) на хорваты и дулебы.
2. Иде (Володимер) на хорваты и бужаны.
3. Иде (Володимер) на хорваты и волыняны,— избрать первый.
И, наконец, последнее соображение, немаловажное, пожалуй, для темы настоящего исследования. Нетрудно заметить, что летопись группирует все основные объединительные походы Владимира Святославича против древнерусских племен таким образом, что они приходят-
92
ся в основном на первые годы его правления. Это, по-видимому, не только литературный прием летописца, вносившего хронологическую сетку в первоначальное летописное повествование, но и следствие характера самого этого повествования, стремившегося подчеркнуть политический облик князя Владимира как собирателя русских земель. Частичное 'Подтверждение этому тезису можно найти в таком важном и тесно связанном как раз именно с начальным русским летописанием58 литературном памятнике второй половины XI в., как “Память и похвала Иакова Мниха”, где не только объединительные походы Владимира, но и походы его на соседние государства упомянуты в одном месте, вторые вслед за первыми59. То обстоятельство, что восстанавливаемый, как это было сделано выше, летописный текст 981 г. приходится имение на первые годы правления и оказывается, таким образом, помещенным среди летописных статей о других объединительных походах Владимира на древнерусские племена, тоже, как кажется, говорит в пользу предложенной автором этого исследования реконструкции текста 981 г.
К сожалению, изложенный выше взгляд на летописную статью 981 г. не получил развития в советской историографии. Зато он был атакован западногерманским историком Г. Роде, объявившим такую трактовку летописного известия “гиперкритицизмом” и заодно обвинившим советскую историческую науку в невнимании к проблемам польско-русских отношений эпохи раннего средневековья 60.
Конечно, главным правилом критики источников остается правило придерживаться точно написания сохранившегося текста, не прибегая, по возможности, к исправлению его. Однако правило это не может распространяться на все случаи исследования. Историк не
может не считаться с вероятностью описки. Правило это ничем не помогает ему и в том случае, когда сохранившийся текст не поддается приемлемому объяснению в связи с явным искажением его позднейшими переписчиками или редакторами. Поэтому вполне естественно оно не может распространяться на такой многослойный и по составу и по редакциям источник, как русская летопись, прожившая долгую и сложную жизнь в качестве инструмента политической борьбы. А помимо всего прочего, в данном конкретном случае речь вовсе не идет об исправлении текста. Речь идет о попытке реконструкции на основе сохранившегося более позднего первоначального текста летописи.
Итак, формальное по существу возражение Г. Роде легко отводится, тем более, что оно не открывает никаких новых перспектив для исследования вопроса.
Большего внимания, бесспорно, заслуживают возражения и собственные конструкции польских исследователей С. М. Кучинского и А. Поппе. Последний, отвергая основной вывод исследования, опубликованного автором этой работы в 1952 г., а именно тот вывод, что для X в. нет оснований предполагать каких-либо военных столкновений между Русью и Польшей, вместе с тем возразил и против реконструкции летописной статьи 981 г., предположив, что в первоначальном тексте, если бы он зависел от летописных статей 1018 и 1031 гг., скорее могло бы читаться не о походе Владимира на Пере-мышль и Червень, а на “грады Червенские”, т. е. так же, как в летописных статьях 1018 и 1031 гг.61
Однако при реконструкции летописного текста под 981 г. речь шла не о механическом перенесении летописцем формул XI в. на X в., а лишь о взаимном влиянии друг на друга летописных статей 981 г., 1018 г., 1031 г. Формула “Червенские города” существенным образом сокращает размер территории, упоминаемой летописью под 981 г., ведь Перемышль находится от так .называемых Червенских городов приблизительно на расстоянии 150 км. Поэтому южнорусские завоевания Владимира отнюдь не соответствовали тем территориям, из-за которых при Болеславе Храбром и его преемнике шла борьба между Русью и Польшей.
Кроме того, если термин “Червенские грады” для определения известного территориального комплекса действительно зафиксирован для XI в., то нет абсолютно никаких оснований утверждать, что он применялся во второй половине X в. Зато есть некоторые основания предполагать, что и в XI в. названия “Червень” и “Чер-венские грады” могли употребляться альтернативно. Об этом свидетельствует поздний (XV в.) чудовский список жития Бориса и Глеба, где вместо “грады Чер-венские” читается “Червень”: “Болеслав же побеже ис Киева... и город Червен заяша и приде в свою землю” 62.
Возвращаясь к традиционному чтению летописной статьи 981 г., А Полпе явно вырывает ее из круга других летописных статей о походах Владимира (на вятичей, радимичей, хорватов). Итак, точка зрения А. Поппе безусловно несостоятельна.
С иных позиций подошел к летописной заметке 981 г. С. М. Кучмнский, давший ей свое, во многом отличное от предшествующих исследователей, толкование. Взгляды его довольно интересны и заслуживают внимательного рассмотрения.
Комбинируя свидетельство Константина Багрянородного, упомянувшего в своем сочинении, что некие “ленценинои” являются данниками Руси63, с именем также неизвестного князя Владислава, посол которого участвовал в заключении договора Руси с греками в 944 г.64, С. М. Кучинский выдвигает гипотезу о существовании особого княжества лендзян, находившегося в зависимости от Киева в первой половине X в. Княжение лендзян охватывало территорию Сандомир-ской земли и Червенских городов. Между 945 — 980 гг. лендзяне были включены в состав Древнепольского государства.
Что касается самой летописной статьи 981 г., то С. М. Кучинский полагает, что под Перемышлем следует понимать близко расположенный к Червеню Перемиль, поход Владимира датировать 1012 г. Попутно делается заключение, что никаких дулебов на Волыни вообще не было65.
Близкая к гипотезе С. М. Кучинского точка зрения на судьбу Червенских городов в X в. высказана была и в первом томе “Истории Польши”, изданном Институтом истории Польской Академии наук. Автор соответствующего раздела А. Гейштор, тоже ссылаясь на Багрянородного, предполагает, что в первой половине X в. гроды Червенские, в которых находились отряды ляхов-лендзян, платили дань киевским князьям. Затем зависимость от Руси была ликвидирована. Некоторое время территория эта существовала самостоятельно или была временно подчинена Пястам, либо Пшемыслидам, пока в 981 г. ею не овладел Владимир Святославич66.
О невероятности появления в Червенских городах военных сил чешского князя говорилось уже выше, и к этому вопросу возвращаться нет нужды. Более существенно, что как С. М. Кучинский, так и А. Гейштор стремятся ограничить, вопреки точному смыслу слов летописи, размер территории, присоединенной Владимиром. А. Гейштор говорит только о Червенских городах, а С. М. Кучинский подменяет даже летописный Пере-мышль Перемилем. Между тем, в русской летописной традиции поход 981 г. Владимира представлялся отнюдь не как скромное военное мероприятие. В памяти русских летописцев он безусловно связывался не только с Черве-нем, но и Перемышлем. Здесь достаточно напомнить слова Ипатьевской летописи, сказанные по поводу удачного похода 1229 г. Даниила Галицкого под Калиш: “иныи бо князь не входил бе в землю Лядьскоу толь глубоко, проче Володимера Великаго”67. Это, конечно, преувеличенное и, как показано выше, неверное представление о характере похода Владимира, но оно определено именно летописной статьей 981 г. в ее позднейшей сохранившейся редакции. Кроме того, остается совершенно неясной судьба Перемышля в XI в., безусловно входившего в состав Древнерусского государства68.
