он и не мог знать о размерах той помощи, которую они оказали Ярославу впоследствии. Судя по летописи, “Ярославу же прибегшю Нову-городу и хотяше бежати за море. И посадник Косня-тин, сын Добрынь, с Новгордьци расекоша лодье Ярославле, рекуще, хочем ся и еще бита с Болеславом и Святополком. Начаша скот събирати: от мужа тю 4 куны а от старост по 10 гривн, а от бояр по 13 гривн.
И приведоша Варягы и вдаша им скот, и совокупи Ярослав вой многы”82.
Что касается отправки домой союзников, то поспешили с ней, очевидно, прежде всего учитывая сложности и неудобства пребывания разнузданных иностранных отрядов в многолюдном и богатом городе. Столица Древней Руси на самом деле, судя по словам Титмара Мерзе-бургокого, составлявшего свой рассказ о походе 1018 г. на основе рассказов очевидцев, произвела огромное впечатление на немецких участников войны. Перед ними был величайший город Европы, с огромным по тому времени количеством населения, город не только невиданной в соседних западнославянских странах роскоши и богатства, но и действительно крупнейший центр ремесла и торговли. Титмар упоминает о свыше чем четырехстах церквах, восьми рынках и бесчисленном населении, которое по словам Титмара, в основном состояло из <'беглых рабов”83 (имеются в виду, вероятно, беглые крестьяне). При таких условиях нельзя было не опасаться военных насилий и грабежей, способных вызвать народное возмущение. А люд киевский, по словам самого же Титмара, умел оказывать сопротивление врагу.
Но если Болеславом не делалось никаких приготовлений к продолжению борьбы с Ярославом, то он много уделял внимания вопросам отношений с Германией и Византией. Об этом свидетельствует посольство аббата Туни, которое было отправлено к императору Генриху II вслед за отпуском иностранных союзников. Отсюда же из Киева, было выслано Болеславом второе посольство — к византийскому императору Василию II Болгаробойце. Болеслав заверял Василия через послов в том, что желает быть ему верным другом, одновременно угрожая ему враждой на случай его отказа от сотрудничества84.
Как предполагает А. Ф. Грабский 85, целью этого посольства было добиться отзыва русских союзных войск из Италии, что отвечало бы планам Генриха II и передало бы дополнительные военные ресурсы в руки Святополка, и установление непосредственных дипломатических контактов с константинопольским двором. Тот факт, что сын Болеслава, Мешко II, изучал греческий язык 86, укрепляет, по млению исследователя, его последнее предположение. Помимо дипломатических, однако, могли иметься в данном случае и не упускавшиеся из виду феодальными владыками экономические соображения. Начавшийся в конце X в. упадок арабской торговли, приносившей странам Восточной “ Северной Европы серебряные дир-гемы, упадок, обусловленный успехами турок-сельджуков в Иране87, естественно вызывал повышенный интерес к торговле с Византией.
Наконец, последнее обстоятельство, указывающее на то, что в Киеве Болеслав отнюдь не занимал свое воображение планами продолжения войны с Ярославом. По мнению Я. Карловича, польский князь пробыл в древнерусской столице всего около месяца 88. С. Закшевский думает, что пребывание Болеслава в Киеве затянулось на несколько больший срок89. Однако он не мог быть все же намного большим, потому что Титмар, умерший в декабре 1018 г., успел отметить в своей хронике возвращение Болеслава Храброго в Польшу90.
Из того, что было сказано выше, вытекает следующий вывод. Добиваясь для Святополка киевского стола, Болеслав Храбрый отнюдь не стремился сделать его “самовластием” Русской земли. Для него, вероятно, было выгодней сохранить на Руси такое положение, при котором в Дальнейшем Древнепольскому государству пришлось бы иметь дело не с одним сосредоточившим в своих руках всю верховную власть князем, каким был, например, Владимир Овятославич, а с 1036 г. Ярослав Мудрый91, а с двумя или, может быть, даже тремя относительно равносильными властителями.
В источниках сохранились, однако, свидетельства, опираясь на которые можно было бы, как полагали некоторые исследователи92, говорить о более широких и честолюбивых планах польского князя, об его намерении присвоить себе верховную власть на Руси. Речь идет о некоторых русских источниках и хронике Галла Анонима.
В Софийской I и Новгородской 4 летописях есть одно место, отсутствующее в “Повести временных лет”, которое как будто бы прямо говорит даже о перенесении Болеславом столицы в Киев: “И седе (Болеслав.— В. К.) на столе Володимире. И тогда Болеслав положи себе на ложи Передславу, дщерь Володимерю, сестру Ярославлю”93. А. А. Шахматов считает, что это место попало в общерусский свод 1448 г. в конечном счете из несохранившегося жития Антония, составленного несколько позже 1072—1073 гг.94
Очень важно, кстати говоря, что аналогичное соооще ние имеется и в Архангелогородском летописце, сохранившем в позднейшем литературном оформлении некоторые древние, отсутствующие в Лаврентьевской летописи сведения: “...Болеслав ...седе на столе Владимири. Тогда Болеслав взят к себе на постелю Переславу, дщерь Вла-димирю, сестру Ярославлю”95.
В этой связи приобретают определенный смысл и слова Галла Анонима о том, что, вступая в Киев, Болеслав ударил мечом по Золотым Воротам96.
В таком случае становится понятным иначе лишенное логики сообщение “Повести временных лет” об организации Святополком восстания киевлян против польских войск. Сообщение это сохранилось и в ряде других, более поздних летописных сводов. Вот оно: “Болеслав же бе Кыеве седя, оканьный же Святополк рече: “елико же ляхов то городу, избивайте я”; и избиша ляхы. Болеслав же побеже ис Кыева, възма именье и бояры Ярославле и сестре егоиНастаса пристани деся-тиньнаго ко именью, бе бо ся ему вверил лестью и лю-дии множьство веде с собою и городы Червенскыя зая собе и приде в свою землю”97. Любопытно, что Архан-гблогородский летописец, как и Новгородская 4 летопись, именует при этом Святополка не “окаянным”, а “безумным”.
Итак, судя по приведенным источникам, выступление Святополка против Болеслава явилось результатом попыток польского князя присвоить киевский великокняжеский стол. Таким образом, казалось бы, поведению Святополка нельзя отказать в определенной логике. Зато вызывают законное недоумение некоторые детали в приведенных цитатах. Во-первых, увод многочисленных пленников и богатой добычи как будто бы не согласуется с фактом избиения поляков и необходимо последовавшей бы в таком случае паники или, по крайней мере, растерянности и поспешности.
Если Болеслав на самом деле захватил столь большую добычу, очевидно, он имел достаточно времени, чтобы как следует подготовиться к отступлению, привести в порядок все свои дела и даже по дороге присоединить к своему государству Червенские города. Между тем, можно считать абсолютно доказанным, что Болеслав пробыл в Киеве очень недолго. Показания Галла Анонима о десятимесячном пребывании польского князя в русской столице98, без всякого сомнения, являются результатом смешения в его рассказе обстоятельств Киевского похода 1018 г. с обстоятельствами аналогичного похода Болеслава II в 1069 г.'
Зато определенный Я. Карловичем срок пребывания Болеслава Храброго в Киеве приблизительно в месяц полностью подтверждается Архангелогородским летописцем, в котором оказано: “А Болеслав, княжив в Киеве месяц един, и рече кияном: “разведите мои вой по градом своим и кормите их” 10°.
Во-вторых, в цитировавшихся отрывках выступление Святополка и киевлян против Болеслава непонятным образом увязывается с превращением в наложницу Болеслава Предславы — сестры Ярослава и Святополка, судя по летописи, очень близкой к Ярославу.
В-третьих, трудно предполагать, что сам Святополк, пробыв в Киеве около месяца, мог почувствовать себя достаточно сильным, чтобы выступить открыто против Болеслава, имея за спиной Ярослава, лихорадочно готовившегося к борьбе в Новгороде.
Вопрос о столкновении Болеслава со Святополком в Киеве и изгнании оттуда польского инязя решается значительно проще. Он решается на основании совершенно прямых, исключающих какие-либо косвенные толкования, показаний современника событий Титмара Мерзе-бургского, который говорит о “веселом” возвращении Болеслава 101.
Итак, Болеслав I не был изгнан, а покинул Киев по собственному почину.
Что же касается летописного сообщения об избиении его отрядов в 1018 г., то, по мнению Я. Карловича и И. Линниченко 102, оно навеяно событиями 1069 г., походом Болеслава II на Киев и действительно имевшим место восстанием против него киевского населения шз. Такой же точки зрения придерживался и А. А. Шахматов.
Предпринимая реконструкцию древнейшего Киевского свода104, он тоже считает этот эпизод позднейшей вставкой, связанной с воспоминаниями о 1069 г.105
Но если не было изгнания Болеслава из Киева и не было его конфликта со Святополком, то естественно возникает и следующий вопрос. Вправе ли исследователь толковать слова летописи: “И седе (Болеслав.— В. К.) на столе Володимире” как указание на намерение Болеслава присвоить себе киевский великокняжеский стол, перенести в Киев столицу или иначе как- либо объединить Русь с Польшей в одно государство?
Думается, что ответ на этот вопрос должен быть отрицательным. В этом убеждает тщательный анализ показаний современного событиям источника, показаний, которые прямо исключают такое решение вопроса. Тит-мар сообщает не просто о счастливом возвращении домой Болеслава, ио и о том, что Болеслав “возвел на сгол его (Ярослава. — В. К.) брата и своего зятя” Святопол-ка 1(*. Вместе с тем мерзебургокий епископ определенно считрет, что именно Святополк, прибывший в Киев, и есть! senior русских 107. Показательно также, что о передаче! Святополку Болеславом власти в Киеве говорит и Галл Аноним, путая, правда, при этом события 1018 и 10691гг. в своем рассказе о десятимесячном пребывании БолёЬлава I в Киеве и на Руси 108. Он же упоминает о дани; которую обязана была, якобы, уплачивать Русь Польше 10Э.
Все это не значит, конечно, что слова летописцев: “И седе (Болеслав. — В. К.) на столе Володимере” являются просто вымыслом. Честолюбивый и высокомерный, судя по источникам “старый блудник” (anticuus fornicator), как его называет Титмар, Болеслав, сделав своей наложницей Предславу, мог себе, конечно, позволить и такую вольность, чтобы усесться на столе Владимира, оскорбляя и своего союзника и своего противника (может быть отсюда и слова Галла Анонима о том, что Болеслав поставил Святополка “на свое место”) по. Факт этот мог сохраниться в .памяти потомства как на Руси, так и в Польше, но не он определял планы и задачи Болеслава в 1018 г.
Итак, заканчивая анализ всех рассмотренных источников следует подчеркнуть важнейшие его итоги. Конечно, правы те исследователи, которые полагали, что, двинувшись на Киев, Болеслав .не только мстил за отказ выдать за пего замуж Предславу и за арест своей дочери и зятя. Конечно, польского князя прельщала перспектива пограбить богатую Русь и его столицу, добраться до сокров-ищницы русских великих мнязей, тем более, что военная добыча была важным средством для содержания его многочисленной дружины111. По-видимому, со вершенно правы те исследователи одну из задач похода 1018 г. в захвате Червенских городов, являвшихся важным узлом международных транзитных путей с Востока в Центральную и Западную Европу и к побережью Балтийского моря. Не исключено при этом, что Червенские города были захвачены Болеславом еще по пути на Киев113. Странно, однако, что Титмар совсем не упоминает о Червенских городах. Пе-ремышль, конечно, оставался в русских руках.
Влолне убедительны и предположения, что Болеслав стремился использовать поход 1018 г. для установления контактов с византийским двором 114.
Зато, очевидно, должно быть отвергнуто мнение тех исследователей, в том числе и автора этих строк, которые видели в Киевском походе 1018 г. попытку создания обширного славянского государства, может быть, даже с Киевом в качестве центра '5.
Это не значит, конечно, что, возводя Святополка на киевский стол, Болеслав не “мел широких и честолюбивых замыслов в отношении Руси. Они, безусловно, были. Болеслав стремился поставить Русь под свое политическое влияние, но не путем захвата Киева, а путем раздела Руси между двумя или тремя сыновьями Владимира, что должно было, по его мнению, сделать ее ареной внутренних усобиц и превратить 'киевского князя в его зависимого союзника. Эту очевидную зависимость Святополка от Болеслава и хотел, может быть, подчеркнуть Титмар, демонстративно давая Святополку титул “senior”, а Ярославу, как и Владимиру — “rex”116. Иными словами, речь шла о расчетливой игре Болеслава Храброго на тенденциях феодальной раздробленности, уже ярко окрашивавших в то время политическую жизнь Руси.
Захват Червенских городов был последним крупным военным успехом Польши в правление Болеслава Храброго. Есть основания предполагать, что быстрое возвращение -польского князя на родину объясняется развитием внутренних событий в Польше, где княжеской власти пришлось вступить в тяжелый конфликт с церковной иерархией, за спиной которой стояла, конечно и, часть землевладельческой польской знати117. Не вполне ясные сведения об этом содержатся в хронике Галла Анонима. Болеслав, по его словам, был вынужден возвратиться в Польшу потому, что “ребенка своего Мешко еще не считал годным для управления страной”118. Ссылка на инфантильность Мешко, разумеется, не имеет никакого значения. Сын и наследник Болеслава Храброго получил npeiKpacHoe образование и до 1018 г. неоднократно выполнял чрезвычайно сложные военные и дипломатические поручения отца ш. Зато существенное значение могут иметь содержащиеся в словах Галла намеки на озабоченность Болеслава положением, складывавшимся в Польше.
Источники: чешский — хроника Козьмы Пражского и русский — рассказ о Моисее Угрине, сохранившийся в “Патерике Киево-Печерского монастыря”, сообщают о каком-то конфликте княжеской власти с церковной иерархией в Польше в начале 20 годов XI в. Под 1022 г. Козьма пишет: “В Польше происходило преследование христиан” 12°. Не менее показательно сообщение рассказа о Моисее Угрине “...княгыни же его, ляховица сущи 121, взбрани ему, глаголющи: “ни мысли, ни сътвори сего. Сице бо некогда сътворися в земли нашей. И не-киа ради вины изгнани быша черноризщи от предел земля нашиа, и велико зло содеася в лясех” 122.В рассказе о Моисее Угрине с этим гонением на “черноризцев” связываются даже события антифеодального движения 1037—1038 гг. в Польше. “Болеслав же... въздвиже гонение велие на черноризци и изъгна вся от области своа. Бог же сътвори отмщение рабов своим вскоре. В едину убо нощь Болеслав напрасно умре, и бысть мятеж велик в всей лятьской земли. И вставше, людие избиша епископы своа и боляры своа, яко же и в лето-писци поведает” 123.
