Западные славяне и Киевская Русь в X-XI вв.

неверно датировала 1030 г. Существенно иное: летописец движущую силу восста­ния определил термином “люди”, а на Руси в то время под словом “люди” понимался вообще простой “арод в своей совокупности, т. е. крестьяне и городское насе­ление60.

Аналогичное летописи известие о восстании IB Поль­ше имеется в рассказе о Моисее Угрине, где тоже вос­ставшие названы “людьми”61. Известия летописи и рас­сказа о Моисее Угрине имеют тем большее значение, что оба они, по всей вероятности, основываются на источнике польского происхождения, причем близком к описываемым событиям62. А это, бесспорно, позволяет трактовать в данном случае летопись и рассказ о Моисее Угрине как основные источники. Что касается “рабов”

и “вольноотпущенников” как главных сил восстания у Галла Анонима, то скорее всего объяснять этот оборот хрониста следует как литературный прием, навеянный знакомством с античной литературной традицией63.

Итак восстание 1037-^1038 гг. было действительно массовым, широким народным движением. Источники дают основание полагать, что в нем приняло участие свободное и несвободное феодально-зависимое кресть­янство, обездоленное население подградий и рабы.

Что касается характеристики действий восставших, то все три источника ярко характеризуют их антифео­дальную направленность. Восставшие громили усадьбы феодалов (“бояр”), убивали их самих. Между прочим, в рассказе о Моисее Угрине говорится и о гибели во вре­мя восстания его госпожи, у которой он находился в период своего плена в Польше: “Тогда и сию жену уби-ша”64.

С особой ненавистью восставшие громили, очевидно, монастыри и церкви, убивая епископов и священников. О жестокой расправе с христианским клиром совершен­но определенно говорит Галл Аноним.

Понятно, что антифеодальное восстание не с одина­ковой интенсивностью проходило на всей территории Древне-польского государства. Главными очагами дви­жения являлась Великая Польша и частично Силезия, в гораздо меньшей степени оно коснулось Малой Поль­ши, где христианство имело прочные и давние традиции, и, по-видимому, совершенно не затронуло Мазовии, куда христианство по существу еще не успело проник­нуть и где поэтому не было христианской церкви — это­го олицетворения феодального гнета- и эксплуатации.

Мазовецкая знать сумела, очевидно, использовать в своих целях недовольство народных масс увеличив­шимися княжескими поборами, не прибегая к выступ­лению против христианской церкви. Вместе с тем она сумела и предотвратить перерастание здесь классовой борьбы крестьянства в прямое вооруженное восстание, что, может быть связано с тем, что в силу своего геогра­фического положения Мазовия была наименее разорен­ной частью страны. О том, что в Мазовии антифеодального восстания не произошло, свидетельствуют слова хроники Галла Анонима, сообщающего о бегстве сюда тех, кому угрожало в других местах антифеодальное движение, очевидно, тех самых епископов, “попов” и “бояр”, о которых упоминает летопись. Бежали в Ма-зовию также и крестьяне, спасаясь от иноземных втор­жений 65.

Антифеодальное восстание нанесло решительный удар польскому раннефеодальному государству, которое при­шло в полный упадок. Только в Кракове, Познани, Гнез-но и некоторых других городах кое-как держались еще остатки государственного аппарата66. Наследник Боле­слава Забытого, его младший брат Казимир, вынужден был бежать из страны.

Общий характер антифеодального восстания в Поль­ше по своим основным тенденциям очень близко напоми­нает аналогичные движения в Киевской Руси XI в., сви­детельствуя вместе с тем о близости русского и польского исторического процесса в описываемое время. Особенно бросается в глаза крупная роль, которую играли >в этих движениях пережитки язычества. Помимо отмеченного выше восстания 1024 г. в Суздальской земле, во главе которого стояли волхвы, здесь следует указать на вос­стания русских крестьян и горожан 60—70 годов XI в., в которых волхвы также играли крупную роль. Русская ле­топись говорит о “бесовском наущении” волхвов в Рос­товской земле, в Новгороде и даже в Киевеб7. Отмеча­ются в русских летописях и случаи прямого выступле­ния против духовных иерархов. Так, в 1068 г. был удав­лен холопами в Киеве новгородский владыка Стефан 68. Почти в то же самое время в Новгороде восставшие го­рожане во главе с волхвом “хотяху побити” епископа Федора69.

Подробный анализ этих столь характерных для русской жизни XI в. антифеодальных выступлений был дан академиком М. Н. Тихомировым70. Сопоставив эги движения на Руси с аналогичными движениями в Поль­ше исследователь пришел к следующему выводу: “Эти движения знаменовали собой важный исторический этап: окончательное утверждение феодальных порядков на Руси и в соседних славянских странах”71. Этот вывод можно распространить и на Венгрию XI в.

Временным распадом раннефеодальной монархии Пяс-тов поспешил воспользоваться чешский инязь Бржетис-лав, совершивший опустошительный поход на Польшу. Нужно сказать, что по вопросу о характере внешней по­литики Чехии того времени, а в связи с этим, и по вопро­су об оценке гнезненского похода Бржетислава в лите­ратуре все еще продолжается дискуссия.

Уже в старой чешской литературе было высказано мнение, что в планы Бржетислава I входило создание обширного западнославянского государства и что Брже-тислав в определенном смысле был продолжателем Боле­слава Храброго. В соответствии с такой точкой зрения гнезненский поход Бржетислава толковался не как акт мести и грабежа соперника, а как хорошо продуманный и важный шаг на пути создания возглавляемой Чехией западнославянской монархии с одновременным учрежде­нием в Праге архиепископства 72.

Используя нумизматические данные и подчеркивая значение для Чехии первой половины XI в. торговли с балтийским бассейном через Польшу, развивал, этот взгляд на политику Бржетислава Г. Скальский, пола­гавший, что в своей внешней политике чешский князь Бржетислав I опирался на устойчивую великоморавскую традицию и что поэтому в конце 30-х годов XI в. в планы чешских феодалов входило создание большого западно­славянского государства, включающего и польские земли. В соответствии с этим в работе Г. Скальского дается оценка похода Бржетислава на Гнезно73.

Но особенно детально тезис о великоморавских тра­дициях в политических планах Бржетислава I был развит в вышедшей в 1958 г. работе П. Радомерского “Корона моравских королей”, основанной главным образом на изучении нумизматического материала. Автор связывает тип монетной чеканки Бржетислава с византийским чеканом74.

Одновременно в ряде работ чехословацких историков подчеркивается расцвет при Бржетиславе I Сазавского монастыря (основан в 1032 г.) как центра распростране­ния литературы и литургии на церковнославянском язы­ке, отмечается его важная роль в развитии культурного общения Чехии с Русью75.

Трактовка, особенно в работе П. Радомерского, поли­тической концепции Бржетислава I как концепции, осно­ванной на усвоении и возрождении великоморавских политических и церковных традиций, встретила резкие возражения со стороны ряда чехословацких историков (3. Фиала, Д. Тржештик, Б. Кшеменьская) 76. По мнению этих исследователей, взгляды сторонников “велико-моравской” концепции не имеют под собой никакой ре­альной почвы и основаны на произвольной комбинации фактов. До 1034 г., с точки зрения 3. Фиалы и Д. Тржеш-тика, можно говорить о политике Бржетислава лишь как о типичной политике удельного князя.

Но и после вступления Бржетислава на пражский ве­ликокняжеский стол, по их мнению, нет оснований видеть в его деятельности попытки образования большого сла­вянского государства с самостоятельной церковной орга­низацией и богослужением на церковнославянском язы­ке. Что касается целей похода Бржетислава I на Польшу, то он мог преследовать лишь обычные грабительские це­ли и захват Силезии77.

По-видимому, все же нужно признать справедливость точки зрения противников “великоморавской концепции”. Во всяком случае, имеющиеся в распоряжении исследо­вателей археологические материалы ее определенно не подтверждают. Нет оснований утверждать, что в своей строительной деятельности в Моравии Бржетислав I пы­тался каким-либо образом воскресить старые велико-моравские центры 78.

Сложнее обстоит дело с оценкой политики Бржети-слава I в отношении Польши, судить о которой прихо­дится главным образом на основании действий чешского князя в годы социально-политического кризиса Древне-польского государства.

Воспользовавшись обстоятельствами мощного подъ­ема в Польше антифеодального народного движения и временного политического распада Древнепольского государства, Бржетислав I поспешил вмешаться в поль­ские дела. Чрезвычайно показательно при этом, что в от­личие от германских или русских феодалов чешские фео­далы не поспешили с помощью Пястам против восставше­го крестьянства, хотя, казалось, именно этого требовали их классовые интересы. Позиция Бржетислава I и поддер­живавших его кругов чешских крупных землевладельцев оказалась совершенно иной, как показывает развитие событий в период гнезненского похода чешского князя.

Точная датировка похода до сих пор вызывает споры среди историков. Дело в том, что польские анналы (роч-ники) датируют его 1038 или иногда даже 1037 г.79, в то время как чешские называют 1039 г.80 Примиряя эти противоречивые показания источников, чешские ис­торики, как правило, считают, что поход начался в 1038 г., а закончился лишь в 1039 г.81 Опорой для такого решения вопроса могут служить показания Козь­мы Пражского, согласно которым вторжение в Польшу произошло на четвертом году княжения Бржетисла-ва I82, т. е. в 1038 г., а закончилось 1 сентября 1039 г., когда состоялось торжественное вступление Бржетисла-ва в Прагу83.

Но если поход продолжался столь длительное время, то естественно возникает следующий вопрос: можно ли считать гнезненский поход эпизодической военной акцией грабительского характера или речь должна идти о военных действиях более широкого масштаба? Один из последних исследователей похода Бржетислава I, Б. Кшеменьская, явно склоняется к первому решению, полагая, что поход состоялся летом 1039 г. и длился всего два месяца. Чешский князь двигался на Гнезно через Силезию (Вроцлав), не встречая на пути сопро­тивления84. Аналогичную оценку походу Бржетислава как походу, преследовавшему только грабительские цели, дают, как уже говорилось, 3. Фиала и Д. Тржешгик85.

Такое решение можно принять, если опираться лишь на показания одного Галла Анонима. Польский хронист действительно сообщает только о разорении чешским князем Гнезно и Познани и похищении мощей св. Войтеха

Совершенно иной окажется картина событий, если обратиться к тексту хроники Козьмы Пражского, который, по его собственным словам, начиная со второй книги своего сочинения, попытался “рассказать о том, что мы (Козьма.— В. К.) или сами видели, или досто­верно установили со сло!В тех, кто сам видел (описыва­емое)”87. Упомянув о том трудном положении, в