– Вы не смеете отбирать его! Не смеете! – кричала я, – Никакая клятва не дает вам на это права. Я отвечаю за всё! Только я! При чем тут он?!
– «При чем тут ты?»
– «А?…»
– «Он умирал. Полный жизни и несбывшихся надежд. Полный горя и ненависти к своим убийцам. И я пришел. У него еще есть время. Немного.»
– Он белый! – выкрикнула я, – Белый!
– «Он белый с тобой. А для некоторых он сама Смерть. Он будет хорошим Стражем, хорошим Сплетающим. Он уже тонко чувствует Равновесие…» – и еле слышно добавил, – «Но пока еще слишком привязан к Жизни и Свету».
Мой Вик превратится в такое же несчастное бесстрастное чудовище?! Нет!!!
– Ты не имел права заключать эту сделку!
– «Отчего же? Он был один. Никого над ним и рядом с ним не было».
Я застонала. Вик не веровал, и меня еще не было рядом с ним.
Никто его не защитил, не образумил, не спас.
– Сколько у него времени? – чужим голосом, сдавшись, спросила я.
– «Пока ты его держишь», – и в желтых глазах бледной тенью мелькнуло лукавство.
Ну да, Страж надеялся, что, узнав такое о Вике, я разлюблю его. Мне будет слишком больно его видеть и знать, что ждет его. Знать, что он по молодости и глупости уготовил себе, и что творит сейчас.
Но нет! Я подняла голову и с вызовом уставилась в прозрачно-желтые глаза.
– Не дождешься!
Лукавая искра и приглушенное:
– «Так-то лучше».
Туман заклубился и я стала падать, проваливаясь в забытье.
***
Темнота и Холод.
Холод и Темнота.
***
Тепло. Живое тепло. Ах как хорошо. Пёсик, хороший пёсик, ты пришел вывести меня отсюда, из этой темноты? Не скули, не бойся, мы выберемся. Мы выберемся, мой хороший…
Тьма, холод, и только большой пес испугано жался ко мне и скулил. Меня тащило куда-то вниз, а пес не давал этому потоку меня унести. Я обхватила его поплотнее, стало теплей и как-то легче. Но все равно, выбраться из тьмы я пока не могла.
– Ты только не уходи, останься со мной, – просила я. – Видишь, пока мы вместе, никому из нас ничего не угрожает.
Время шло, и пес начал замерзать, несмотря на длинный теплый мех. Ему было холодно и страшно. Мне надо отпустить его, иначе он пропадет – поняла я, и нехотя разомкнула объятия.
– Уходи. Уходи, откуда пришел, иначе сгинешь. Незачем нам обоим здесь пропадать.
Пес заскулил и лишь сильнее прижался.
– Ну уйди же, – чуть не плача сказала я. – Я знаю, ты можешь выбраться отсюда без меня.
В ответ он замолчал и придвинулся ко мне со всей решимостью, на какую был способен.
Не уйдет… Я снова обняла его, стараясь согреть, но какая из меня грелка, внутри все заледенело от холода. Пес принюхался к левой руке и испугано скульнул. Я вспомнила, во что превратилась моя рука из-за стилета
– Пахнет, наверное, мерзко, – сказала я ему, – и выглядит не лучше…
И постаралась подальше отодвинуть руку и гладить его лишь правой.
Так прошло еще сколько-то времени. Время шло как-то странно, как ему вздумается, скачками и зигзагами.
Вдруг откуда-то потянуло ванилью и корицей, какие хорошие, ласковые ароматы. Мы с псом принюхались… Тьма стала отступать… Вот мы уже посреди ночной пустыни. Звезд нет, но все равно что-то видно, я наконец вижу пса, и до меня доходит, что это Тони. Пес уставший и больной, на нем странный, не идущий ему, ошейник с блестящими девчоночьими висюльками.
На груди запеклась кровь.
– Тони, ты ранен?
Вместо ответа он лизнул меня в лицо.
– Выбирайся отсюда, Тони, пожалуйста, – попросила я.
Пес глянул мне за спину, увидев кого-то. В его глазах отразилось облегчение и, лизнув меня еще раз, он растаял.
Я обернулась, зная, что увижу Шона.
Невысокий, широкий в плечах, он подошел, и я онемела. Он был весь оплетен какой-то шипастой сбруей, терзающей его. Я не видела всего и… трусливо радовалась своему неведению. Кандалы на руках и широкий удушающий ошейник уже не шокировали.
– Свет моей жизни, – обратился он, и я поняла, что он до сих пор думает на абсолютно чуждом, возможно, уже мертвом языке, – Ты помнишь, что нельзя поддаваться мне?
– Да.
– Дай руку.
Я протянула здоровую правую, пряча левую, но Шон заметил.
– Можно мне посмотреть?
Я нехотя протянула левую, она уже выглядела иначе, не прозрачной, а иссушенной, и стилет прижимался к плоти, будто его держали невидимые ножны.
– Убийца богов снова пришел в этот мир… – грустно произнес он и выпустил больную руку, затем бережно и нежно приложил к губам мою здоровую ладошку. В меня потек горячий обжигающий поток, и тут же тело скрутило от похоти, а с губ сорвался стон боли и наслаждения. Легко вырвав ладошку, я свернулась калачиком, отвернувшись от Шона, пытаясь справиться с бушующей силой.
– Ты умеешь, ты легко справлялась, Свет моей жизни. Ведь это лишь капля. Вспоминай-действуй-борись.
И действительно, чего это я… Перестав сопротивляться и сражаться, я позволила силе пронизать свое тело, сконцентрировавшись лишь на сохранении контроля над ним. Это было сладко и приятно, я оседлала силу, а не она меня. Стало намного теплее и светлее.
– Я готова принять еще, – обернувшись к инкубу, произнесла я, но он сидел на корточках, закрыв лицо.
– Шон, – позвала я.
– Свет… Не хочу чтоб ты видела-знала меня. Зачем? Зачем столько света?
– Шон, не бойся, каким бы ты ни был, я люблю тебя как друга, соратника и опору.
Он чуть раздвинул ладони, и показались желтые змеиные глаза, они дико смотрелись на вполне человеческой бритой голове.
– Ты голову брил, – ляпнула я, что пришло на язык. От удивления он провел рукой по макушке, тем самым раскрыв лицо.
Да… Ну длинные ноздри без носа я уже видела а вот рот раньше был заткнут кляпом, и теперь могла рассмотреть пухлые и очень подвижные губы. Слишком подвижные для человеческих. Я робко коснулась их… Из-за их мягкости и подвижности, рот казался беззубым. Шон вздохнул и чуть запрокинув голову, открыл рот – зубы были, но не все, на месте клыков были провалы. Вдруг клыки появились. Подобно змеиным, они были прижаты к нёбу, и теперь встали на место. На каждом была ярко алая, искрящаяся капелька силы. Я аккуратно сняла этот аналог яда. Любуясь двумя драгоценными каплями, все же не смогла устоять против соблазна, и сунула палец в рот. Во мне всё будто взорвалось, нахлынула нестерпимая жажда прикосновений, и я была готова кричать от плотского желания. Колени подкосились, я рухнула на песок.
Опять позволила силе бушевать, сохраняя контроль над телом, оставаясь неподвижной. Когда сладкая истома наполнила меня я наконец открыла глаза и взглянула на Шона. Уродец сидел скрючившись, подтянув колени к лицу, положив на них локти, а ладони на макушку, поза прячущегося. Глаза грустно наблюдали за мной.
– Шон, – встав на четвереньки, я приблизилась, он инстинктивно попытался отодвинуться, – Ну перестань меня бояться, пожалуйста. Да, рука ужасно выглядит, и стилет этот страшный, но ведь это же я…
Он сокрушенно покачал головой
– Ты такая чистая-невинная, Свет моей жизни, а я грязный-мерзкий урод-чудовище. Проклятая тварь.
Что на такое можно ответить? Я крепко взяла в ладони его голову, заглянула в испуганные глаза, в них отразился кто-то белый и красивый… Я?
– Ты мой друг, соратник и опора. Мы вместе. Какая я, такой и ты.
И я нежно поцеловала глаза с узким зрачком, они выражали чувства так же, как человеческие. Эти тонкие, трепещущие провалы ноздрей, дающие совершенный vis-нюх, эти мягкие и нежные губы… Его зрачки расширились, и он вспыхнул.
Тепло и свет полились в меня как живая вода….
30
Я открыла глаза и увидела Шона, обычного бредпитистого Шона, и дико огляделась. Большая пустая комната с огромными, грязными окнами, за которыми виднелись небоскребы.
Реальность. Фух…
В беспокойстве я села и повернулась, стараясь увидеть всё…. Тони спал чуть поодаль, свернувшись калачиком, в старом разваленном кресле, лицо было осунувшимся и больным. Я перевела взгляд на Шона.
– Что случилось? – просипела я.
– Ты ничего не помнишь? – ужаснулся он.
– Помню. Всё помню. Что с вами двумя случилось?
