неприметного работника огромной государственной машины. Шофера. Который — один — знает дорогу и мчит по ней без страха и упрека, исполняя свою главную функцию: доставку к месту назначения тех, кто сидит сзади водительского кресла в тепле и удобстве безопасного салона.
Конечно, пассажирам казалось, что они знают, куда едут. Они именно так и полагали, что едут, совершенно не задумываясь о том, что их везут! А у Стырова вполне хватало ума и скромности им на это даже не намекать.
В многая знания многая печали.
Завтра начинается «неделя судов». Первой в бой пойдет провинция. Разминка, так сказать.
— Долго бу-удет Карелия сни-иться… — промурлыкал Стыров.
Пресса вся кинется туда. Пар спускать. И тут заплаканную испуганную глубинку поддержит центр!
— Дорогая моя столица, золотая моя Москва-а!
С Черкизовским рынком, конечно, напортачили. Прапорщик ФСБ среди обвиняемых не комильфо. Одно успокаивает — бывший. Ну а следом из всех башенных орудий бабахнет Питер. Обстановка в городе с каждым днем тревожнее, «херцы» свое дело знают! Уже и слухи поползли, что приверженцы «Русских маршей» готовят кровавую акцию. А мы по ним — залпом!
— Что тебе сни-ится, крейсер «Аврора»?
А снится нам одна большая звезда на погоне вместо трех средних. Пора. Закон принят? Принят. Теперь ни один журналюга не посмеет вякнуть, что в стране безнаказанно действуют экстремистские организации. Частные случаи да, есть, а где их нет? Вон как Париж трясет! Но чтоб существовали целые организации — извините! Запретит суд их деятельность — пожалуйста, в прошедшем времени, как о факте свершившегося возмездия, может вякнуть. Иначе уголовная ответственность! И ментам ручонки загребущие укоротили, запретив провоцировать подозреваемых на экстремистские действия. Зато прослушку разрешили. А как еще узнать о готовящихся планах террористов?
— Позвони мне, позвони! Позвони мне ради бога!
И телефон, словно услышав ласковый призыв полковника, весело затренькал, приглашая к приятной беседе.
Жена.
— Занят, — строго сказал трубке Стыров. — Буду поздно.
Конечно, поздно! Да и что дома делать? Сериал с супругой по телевизору смотреть? Детьми Стыровых Бог обделил. Дочка умерла во время родов, жену тогда едва спасли, а больше она рожать не могла. Стыров не пенял, судьба есть судьба, а потом, при его работе до детей ли? Да и время сейчас такое, что неизвестно, кто из твоего семени вырастет — герой или убийца… Конечно, как и всякий нормальный мужик, он мечтал о сыне. Но изредка, не всерьез. Нагляделся он на этих «сыновей», скулы сводит…
Сколько они не виделись с Аманбеком? Больше десяти лет? Где он? Кто? Что? Судя по тому, что друг позвонил ему прямо на службу, по-прежнему в органах. Только чьих? Раз привез сурет, видимо, прибыл из Казахстана. Ладно, скоро все узнаем!
Надо же, Стыров сам от себя не ожидал, что так обрадуется! Ведь подскочил как мальчишка, когда услышал доклад секретаря о незапланированном звонке. А потом голос в трубке, густо журчащий весенним степным ручьем:
— Товарищ полковник, разрешите доложить: прибыл в ваше распоряжение.
— Аманбек, черт узкоглазый, откуда ты взялся? — Стыров заорал в трубку, словно снова стал зеленым лейтенантом, откомандированным в неоглядные казахские степи. — Где ты? В Питере?
— В Питере, да, — согласился гость. — Скажите, товарищ полковник, куда сурет занести? Если вы, конечно, помните, что это такое…
Еще бы он не помнил!
Над каналом Грибоедова вкрадчиво пополз пуховый туман. Только что, когда Стыров парковался, на темном атласе воды дробились и барахтались разноцветные искры фонарей и новогодней иллюминации, превратившей город в одну огромную праздничную елку. Пяти минут не прошло — на тебе! Воды не видать, будто на канал набросили ворсистую пуховую шаль, парапеты то ли есть, то ли нет, кусками, даже ближние машины замохнатились, спешно укутываясь в серую невесомость, да и пропали с глаз долой, словно шапки-невидимки их накрыли! В пяти метрах белая «вольво» стояла. Где? Нету. Питер, одно слово. Оно и к лучшему! Над входом в ресторан — фонарь, Аманбека он не пропустит, а вот сам останется для него невидимым! Материализуется из тумана, как привидение. Раз! Рука на плече ниоткуда!
Стыров довольно хмыкнул. Открыл окно, впуская в тепло салона растрепанное облачко: заходи, дружок, погрейся!
Играть в шпионов он любил с детства.
Утром, отряхивая зонт от серых дождевых капель, Валюша уловила в своем отделе какую-то странную суету. Шеф с кем-то ругался по телефону, сотрудники перешептывались. Воздух в огромном помещении тяжело сочился валерьянкой и тревогой. Оказалось, под угрозой срыва важная командировка в Баку. Их КБ разработало новую технологическую линию для нефтеперегонного завода, ее смонтировали, и именно сегодня вечером шеф с двумя сотрудниками должны были лететь на отладку и прием. А один из командированных — пожилой инженер Прохоров — умудрился вчера вечером угодить в вытрезвитель. Да не просто угодить, а еще где-то по пути шваркнуться головой так, что его прямиком из вытрезвителя отправили в больницу. И что делать? Вопрос государственной важности, на торжественном пуске будет сам Алиев, первый секретарь компартии Азербайджана, а тут… Понятно, отчего в отделе такой кипеж!
— Господи, как быть? — причитал шеф. — Меня из партии исключат! Все пропало!
— А чего кого другого не пошлют? — шепнула Валюта подруге.
— Кого? — расширила глаза та. — Быков в отпуске, Соломатину на самолете летать нельзя. Ленка Костина беременная, еще родит по пути. Остальные не в теме. Тебя, что ли, посылать? Ты хоть и в этой группе, а толку?
— Как это что толку? — возмутилась Валюша. — Я эту линию за год как свои пять пальцев изучила! — И решительно шагнула к страдающему начальнику: — Я могу Прохорова заменить.
— Что? — взвыл тот. — Уйди, Корнилова! Не сыпь мне соль на рану! — Но не успела Валюша отойти, начальник вдруг резво вскочил: — Стой! Ты же с Прохоровым весь процесс прошла! Да?
— Да, — кивнула девушка.
— А чего молчишь-то? — радостно заорал начальник. — Паспорт с собой?
После ленинградской серости и холодрыги в Баку был истинный рай. Город представлялся огромной солнечной клумбой, ухоженной и душистой. Цвело все — деревья, кустарники, цветы, трава и даже земля! Розовато-коричневая, она будто светилась изнутри распираемая радостью и гордостью за все то великолепие, что роскошествовало на ней.
Валюта крутила головой, втягивая ноздрями сладкие, острые, пронзительные и пьянящие запахи. Ее обоняние вдруг обострилось невероятно: глядя на какой-нибудь цветок, она легко могла вычленить из суммы ароматов, витавших в воздухе, конкретно искомый. Никогда прежде видеть такой май ей не приходилось. На родном Севере, кроме рябины да черемухи, вообще по весне ничего не распускалось, в Ленинграде ей открылось чудо цветущей сирени, яблонь и вишен, и в первую студенческую весну Валюту это просто потрясло, но вот такого, чтобы цвело абсолютно все… Оказывается, кто-то в этом раю живет. И каждый год наблюдает всю эту красоту! Лично она согласилась бы любоваться этим вечно при одном условии: рядом должен присутствовать Алик.
Вечером из гостиницы она позвонила ему на вахту в общежитие, он ждал.
— Давай поедем в отпуск сюда! — кричала Валюта в трубку. — Здесь такая красота! Уезжать неохота!
— Возвращайся скорей, — попросил грустный муж. — Я уже соскучился.
Встречали их в Баку по-царски. Выяснилось, что на заводе и делать-то ничего не надо: линия работала исправно, неполадок не наблюдалось. Шеф немедленно попал в надежные ласковые руки принимающей стороны и тотально запропал. Валюту со старшим коллегой Игорем Масловым тоже опекали по высшему разряду. Завтрак в гостинице, экскурсия по городу, путешествие на романтические развалины каких-то древних замков, обед в одном ресторане, ужин в другом… Дегустации сладких азербайджанских вин, поездка в Мардакяны, где, как оказалось, бывал любимый Валюшин поэт — Есенин… Ленинградских гостей разве что на руках не носили, и то потому лишь, что они не позволяли!
Валюта чувствовала себя не просто гостьей — королевой красоты. Столько комплиментов, сколько она услышала за эти дни, ей не говорили за всю ее жизнь. Особенно старался молодой инженер Рустам. Высокий, квадратный, жилистый, тонкогубый, он смотрел на Валюту так, что ей хотелось в срочном порядке мчаться под душ, чтобы смыть липкую вожделенность и наглую страстность его раздевающего взгляда. Левая бровь Рустама, широкая и черная, как жирная гусеница, была перекушена ровно посередине большой ярко-розовой родинкой. Эта родинка постоянно притягивала глаза, как магнит иголки, вызывая одновременное чувство брезгливости и интереса. Из-за родинки бровь казалась все-время приподнятой, а выражение лица — удивленным. Это несколько сглаживало жадный огонь, пылающий в черных, без зрачков, глазах.
Рустам все время пытался ненароком прикоснуться к Валюше, поддержать ее под локоть, задеть бедром, поэтому приходилось постоянно быть начеку.
В день торжественного приема линии, когда отгремели приветственные речи и кортеж с Алиевым умчался в цветущие дали, для ленинградских гостей устроили пышный банкет. Особенно сразил девушку шоколадный фонтан. Посередине отдельного круглого стола из диковинной серебряной чаши била вверх густая коричневая струя, опадала вниз несколькими шелковыми лепестками и воспаряла вновь. Вокруг фонтана теснились блюда с фруктами и ягодами.
— Что это? — обомлела Валя.
— Шоколад, — объяснил тут же оказавшийся рядом Рустам. — Такой фонтан — символ нашего азербайджанского национального богатства — нефти. Похож, правда?
— Так он декоративный? — поняла Валюша.
— Почему? — Рустам, кажется, даже обиделся. — Смотри, как надо!
Он оторвал от тяжелой кисти винограда солнечную прозрачную ягоду, подставил под опадающий шоколадный лепесток. Шоколад обтек виноградину, превратив ее в блестящую конфету-драже.
— Открой ротик, — улыбнулся Рустам и нежно вложил лакомство в полуоткрытые Валюшины губы, успев ласково провести ладонью по ее щеке.
Ягодина оказалась теплой, даже горячей, горьковатая облатка стекла по языку, открыв кисло-сладкую дорогу виноградному соку.
— Вкусно? — сглотнул слюну Рустам и отвел в сторону глаза, иначе огонь, выплеснувшийся из них, мог бы запросто обжечь нежную Валюшину кожу.
— Очень, — подавилась сладкой вязкостью девушка и быстро отошла в сторону. Ни взгляд Рустама, ни его внезапно задрожавшие пальцы ей не понравились.
За столом много ели, а еще больше пили. Вино, шампанское, коньяк. Валюша лишь едва пригубливала — не хотела, да и не умела. Студенческие пирушки, на которых рекой лились противный портвейн «Агдам» и кислая, как моча, «Гымза», к потреблению спиртного ее так и не приучили. Невкусно. Хорошие же напитки она пробовала нечасто — несколько раз дефицитное «Советское шампанское», сладко-горький, как детская микстура, ликер «Ванна Таллин», да однажды — на свадьбе — коньяк. Тот ей вообще не понравился: чисто деревенская самогонка, только по цвету коричневый. Так и то если в самогонку, как делала соседка тетя Клаша, добавить щепоть заварки, то и она покоричневеет. За что такие деньжищи берут?
— За дружбу Баку и Ленинграда надо выпить! — провозгласил хозяин банкета, директор завода Усман Рашидович.
— Надо! — согласился уже мало что соображающий шеф.
— А почему твоя красавица ничего не пьет? — подозрительно уставился на Валюту хозяин. — Она нас не уважает? Она дружбу между советскими народами не уважает?
— Я вообще не пью, — пролепетала покрасневшая девушка, ощутив на себе внимание всего большого собрания.
— Надо, — твердо сообщил шеф. — Иначе уволю. Тут же образовался Рустам, вставивший в Валюшину руку рюмку с коньяком.
— До дна! — строго приказал начальник и пояснил довольному столу: — У нас дисциплина!
