непременно рассчитается с хозяйкой столовой.
«Что делать? – мучительно думал студент, поднимаясь по лестнице в гору. Когда-то он собирался стать ученым, но так и не сумел получить диплом, пытался даже открыть лавчонку, но проигрался в карты, и его мечты развеялись, как дым.
В условленное время он был у госпожи Уткиной. Хозяйка, как всегда, поделилась с ним заботами, пожаловалась на супруга, который вечно где-то пропадает и которого немыслимо наставить на путь истинный. Не было ни одного вечера, который Уткин провел бы с ней. Единственная ее отрада – дочь, она пользуется большим успехом у мужчин, особенно у офицеров. Все субботы она проводит на балах, вот и сегодня ее пригласил гусарский лейтенант Дзиндзиляускас. Дочка, правда, пошла на бал, но она тяжело переживает измену Пищикаса, последнее время охладевшего к ней. Валечка считала Пищикаса более серьезным и удобным партнером.
Наливая Путрейкису вишневку, госпожа Уткина щебетала о том, что и она – живое существо, что в ее жилах еще не остыла кровь, что и она полна желания провести с кем-нибудь время. Хозяйка столовой журила студента за то, что он забыл ее; она жаловалась на свой горький удел и уводила своими словами Путрейкиса к далекой поре ее юности, когда она кружила головы гвардейским офицерам и сводила с ума высшее общество. Хозяйка без устали подливала Путрейкису, наконец подсела к нему, взяла за руку и прижала ее к своей груди, словно силясь доказать, что и у нее еще есть сердце, истосковавшееся по любви и ласке.
– Ты только послушай, как оно бьется… Но оно никому, никому не нужно… никому… Ни мужу, ни дочери. Супруг мой шатается по лесам, по ресторанам да по игорным домам. Пропивает и проигрывает все, что получает. Нет, Николай никогда меня не любил… Он женился не на мне, а на моем приданом. У батюшки было большое недвижимое имущество. Я долго мучилась… И наконец нашла себе занятие… Но мой муж теперь вовсе перестал обращать на меня внимание, мол, сама о себе позаботишься. Пойми, я могу жить самостоятельно, зачем мне Николай? Мне нужен муж, который время от времени вспоминал бы, что я женщина, что я жена…
Уткина закурила папиросу, отмахнула от себя колечко дыма, обнаженными руками поправила волосы и, закинув ногу на ногу, совершенно изменившимся голосом, словно она ни в чем не заинтересована, сказала:
– Я меньше всего нуждаюсь в сочувствии. Оно мне ни к чему. У меня, слава богу, всего вдоволь. Я пригласила вас прийти сюда, чтобы поговорить о векселях. Мне кажется, наступил последний срок. Пора отдать долг.
Путрейкис знал, что мадам Уткина подразумевает под долгом не только деньги. Она, конечно, знала цену хрустящим бумажкам и строила на них свою жизнь. Путрейкис был не дурак, у него были крепкие руки, но слабая воля. Сейчас Уткина, как никогда, казалась ему омерзительной. Больше того, он испытывал чувство отвращения к самому себе. Но у него не нашлось силы плюнуть на все. Ноги словно онемели, и он сидел, не решаясь хлопнуть дверью. Уткина видела Путрейкиса насквозь. Она знала: стоит его хорошенько накормить, напоить – и лепи из него, что хочешь. Путрейкис и не заметил, как Уткина скрылась в соседнюю комнату. Вскоре она появилась в развевающемся зеленом халате, шелест которого был так хорошо знаком вечному студенту. От энергичных движений хозяйки полы халата распахивались, обнажая ее толстые, в синих жилах ноги. Она принесла несколько узких листков бумаги, где красовалась подпись Путрейкиса. Разложив их перед гостем, она обняла его голову, прижала к груди, погладила по волосам и села напротив.
– Война или мир? – сказала она, осторожно стряхнув пепел в хрустальную пепельницу. – Вы свободны в своем выборе. Одно из двух. Дальше ждать не могу. И то и это мне одинаково необходимо.
В этот миг кто-то стал царапаться в дверь. Путрейкис обомлел со страха. Он беспомощно смотрел на хозяйку, ища у нее совета и поддержки. Что делать? Уткина наградила Путрейкиса презрительным взглядом, подошла к двери и решительно спросила:
– Кто там?
С той стороны донесся визг.
– Ах, это же гончие, Нерон и Глория.
Удивленная внезапным возвращением мужа с охоты, Уткина открыла дверь, и собаки кинулись к ней. Минуту спустя в дверях появился полковник. Увидев в такой поздний час гостя и жену в ночном халате, Уткин швырнул в угол убитого зайца, зарядил двустволку и воинственно воззрился на Путрейкиса. Тот отвел глаза и с ужасом посмотрел на убитого лесного зверька, храбрость которого была под стать его собственной. Шутка ли! Разъяренный полковник в любой момент мог если не отправить его к праотцам, то на всю жизнь сделать инвалидом. Путрейкис даже не мог бы пожаловаться – он был застигнут в такое время и в таком месте, что не оставалось сомнений в его виновности. Студент не надеялся убраться подобру- поздорову из-под перекрестного огня двух таких опытных охотников.
– В моем доме? – заревел Уткин.
– Дом, мой милый, не только твой. Он и мой, – вскинула голову Вера и судорожно стиснула в зубах папиросу «Реноме».
Неслыханная наглость жены возмутила полковника.
– Разве я твоя содержанка? – спросила она с иронией. – У меня, слава богу, свои доходы.
– Но ты их можешь скоро лишиться, – вешая ягдташ на прибитый к стене рог буйвола, кипятился Уткин.
– Подумаешь, какой всемогущий, – поджав губы, глумилась жена. Уткин совсем взбеленился.
– Завтра же попрошу Пищикаса составить протокол на твое заведение, которое ни цента не платит в казну с оборота.
– Прежде всего протокол ударит по мне только частично. Он заденет меня в денежном отношении, а тебя – в служебном. И еще неизвестно, кого скорее послушает господин Пищикас – отца или мать. Наша Валечка слишком хорошо знает господина Пищикаса, чтобы позволить ему причинить матери неприятности.
– На свете, кроме господина Пищикаса, есть еще господин директор! – попытался найти выход припертый к стене глава семьи.
– Меня и господином директором не испугаешь. Стоит мне поговорить с госпожой Спиритавичене, и все твои козни ни к чему не приведут. Сынок-то их, Альгис, с нашей Валечкой еще с гимназии дружит.
