Уткин почувствовал, что на целое столетие отстал от своей семьи.
– Я уж найду средство, чтобы мой дом перестал быть домом свиданий!
Пользуясь переполохом, Путрейкис с львиной смелостью и изворотливостью вьюна стащил со стола векселя и попробовал удрать.
– Стой! Я не позволю марать честь моей семьи, – Уткин направил на Путрейкиса двустволку, заряженную дробью. – Клади на стол векселя! Пристрелю, как собаку, кот проклятый!
Но Путрейкис уже успел порвать на мелкие кусочки три вексельных бланка. Решительным движением Уткина вырвала у мужа ружье, свободной рукой обняла его за шею и мягко, по-матерински, сказала:
– Тебе, свет мой, нельзя волноваться. Кроме того, слышишь, Валечка вернулась из офицерского собрания. У нее, наверно, болит голова. Ей нужен покой. Мы же с тобой, голубчик, давно договорились – ты хозяйничаешь на работе, а я дома… А с тобой, бродяга, – повернулась она к Путрейкису, – я тоже сумею рассчитаться.
Посрамленный Путрейкис поспешил ретироваться. Хозяйка подмела с пола обрывки и сказала размякшему супругу:
– У меня сегодня фальшивый заяц. Хочешь, подогрею? А то он совсем остыл… Хочешь?
– Чертовски устал, – Уткин уселся за стол. – Подогрей, Верочка…
Увеселения в пользу сирот
Самый прославленный в Каунасе салон мод «Смарт» поддерживал непосредственные связи с Парижем, поэтому здесь можно было с молниеносной быстротой получить самое роскошное платье в Европе. В последние дни в салоне царило большое оживление. Двери не закрывались целую неделю; встревоженные столичные дамы то и дело хлопали ими. Они бранились с портнихами, сулили им золотые горы и торопили, торопили, торопили…
Первый помощник балансового инспектора Пискорскис вертелся возле жены, примерявшей перед зеркалом третье по счету платье. Спина у этого платья вообще отсутствовала.
– Тебе лучше знать, Нелли. Но насчет выреза на спине я говорю правду. Нужно чем-нибудь прикрыть, и кончено!
– Почему?
– Видно, Нелюк.
– Что видно?
– Чирий.
– ??
– Я же говорю… может, оденешь то желтое, с вырезом спереди…
– Что ты, что ты?… А шов после операции?!.
Первый помощник долго думал, как вывести проклятый чирий, который, как сургучная печать на конверте, багровел на мягкой спине Пискорскене. Бог наградил ее прелестными плечами и лебединой шеей; она во что бы то ни стало хотела продемонстрировать их высшему свету и привлечь к своей особе как можно больше внимания.
Открылась дверь, появилась госпожа Уткина:
– О!.. И вы готовитесь!.. Я уже сбилась с ног… Здравствуйте, господа! Какое прелестное платье!..
– Добрый день… Ничего себе платье… Нелли нравится, – с сомнением произнес Пискорскис. – Но меня смущает одно… Взгляните-ка… Как раз посредине выреза…
– А что там такое?
– Вы не видите?… Бог знает, откуда он взялся! Но ведь так нельзя, говорю я, а она уперлась: декольте должно быть сзади!..
– Господин Пискорскис, позвольте судить об этом женщинам. Женщина лучше знает все свои недостатки. А прыщик можно залепить пластырем под цвет тела или еще лучше – подкрасить под родинку. Женщина с родинкой на спине – это великолепно. Вот у меня горе – так горе. Я умоляла сшить платье с хвостом, а сделали с двумя, да еще по бокам. Как быть – не знаю. Осталось всего несколько дней, а дочка голая! Кстати, мадам, вы лучше обратите внимание на корсет, чем на прыщ. Ваш корсет довольно провинциален. Мужчины часто судят по корсету о культуре женщины…
– Я этого не вынесу! Мой муж, – ну настоящий осел! – огорчилась Пискорскене. – Подумайте – он преподнес мне такой корсет в день ангела. Это издевательство!
– Нелюк, ну зачем же так?
– Я тебе говорила, что есть французские, резиновые. Нежные, как шелк!
– Вот, вот, вот!.. – подтвердила Уткина.
Рассерженная Пискорскене скрылась за ширму, переоделась, велела завернуть платье и, не взглянув на мужа, сказала:
– Отнесешь домой. Мне некогда, у меня сегодня много дел.
Было тихое зимнее утро. С самой зари по улицам Каунаса расхаживали пары с трехцветными коробочками и такими же щитами, на которых были приколоты бумажки с надписью: «В пользу приюта». Самоотверженно преданные делу благотворительности пары меряли из конца в конец Лайсвес аллею, останавливая прохожих; расфуфыренные барышни, не жалея комплиментов, пристегивали к лацканам значки, а их партнеры – молодые мужчины – склоняли голову и повторяли: «Спасибо!» То там, то сям на тротуарах стояли столики, возле которых собирались сборщицы дани – дамы с серебристыми лисами, закутанные в дорогие манто. На панели у «Метрополя» крутились генеральша Тешлавичене и Пискорскене.
