– Знаем, знаем, - легкомысленно сказал Виктор, - нарядить всех дураков в золотые рубашки и пустить маршировать. Вся Европа у нас под ногами. Было.
– Нет, - сказал Павор. - Это только отсрочка. А решение одно: уничтожить массу.
– У вас сегодня прекрасное настроение, - сказал Виктор.
– Уничтожить девяносто процентов населения, - продолжал Павор. - Может быть, даже девяносто пять. Масса выполнила свое назначение - она породила из своих недр цвет человечества, создавший цивилизацию. Теперь она мертва, как гнилой картофельный клубень, давший жизнь новому кусту картофеля. А когда покойник начинает гнить, его пора закапывать.
– Господи, - сказал Виктор. - И все это только потому, что у вас насморк и нет пропуска в лепрозорий? Или, может быть, семейные неурядицы?
– Не притворяйтесь дураком, - сказал Павор. - Почему вы не хотите задуматься над вещами, которые вам отлично известны? Из-за чего извращаются самые светлые идеи? Из-за тупости серой массы, которая выдвигает правительства, ее достойные. Из-за чего золотой век так же безнадежно далек от нас, как и во время оно? Из-за косности и невежества серой массы. В принципе Гитлер был прав, подсознательно прав, он чувствовал, что на земле слишком много лишнего. Но он был порождением серой массы и все испортил. Глупо было затевать уничтожение по расовому признаку. И кроме того, у него не было настоящих средств уничтожения.
– А по какому признаку собираетесь уничтожать вы? - спросил Виктор.
– По признаку незаметности, - ответил Павор. - Если человек сер, незаметен, значит, его надо уничтожить.
– А кто будет определять, заметный это человек или нет?
– Бросьте, это детали. Я вам излагаю принцип, а кто, что и как - это детали.
– А чего это ради вы связались с бургомистром? - спросил Виктор, которому Павор надоел.
– То есть?
– На кой черт вам этот судебный процесс? Мельчите, Павор! И ведь всегда так с вами, со сверхчеловеками. Собираетесь перепахивать мир, меньше чем на три миллиарда трупов не согласны, а тем временем то беспокоитесь о чинах, то от триппера лечитесь, то за малую корысть помогаете сомнительным людям обделывать темные делишки.
– Вы все-таки полегче, - сказал Павор. Видно было, что он здорово взбесился. - Вы же сами - пьяница и бездельник…
– Во всяком случае, я не затеваю дутых политических процессов и не берусь переделывать мир.
– Да, - сказал Павор. - Вы даже на это не способны, Банев. Вы ведь всего-навсего богема, то есть, короче говоря, подонок, дешевый фрондер и дерьмо. Вы сами не знаете, чего вы хотите и делаете только то, чего хотят от вас. Потакаете желаниям таких же подонков, как вы, и воображаете поэтому, что вы потрясатель основ и свободный художник. А вы просто поганый рифмач из тех, которые расписывают общественные сортиры.
– Все это правильно, - согласился Виктор. - Жалко только, что вы не сказали этого раньше. Понадобилось вас обидеть, чтобы вы это сказали. Вот и получается, что вы - гаденькая личность, Павор. Всего лишь один из многих. И если будут уничтожать, то вас уничтожат. По принципу незаметности, философствующий санитарный инспектор? В печку его!
«Интересно, как мы выглядим со стороны, - подумал он, - Павор отвратителен… Ну и улыбочка! Что это с ним сегодня? А Квадрига спит, что ему ссоры, серая масса и вся эта философия… А Голем развалился, как в театре, рюмочка в пальцах, рука за спинкой кресла, ждет, кто кому врежет. Что-то Павор долго молчит… Аргументы подбирает, что ли?»
– Ну, хорошо, - сказал наконец Павор. - Поговорили и будет.
Улыбочка у него исчезла, глаза снова сделались как у штурмбаннфюрера. Он бросил на стол кредитку, допил коньяк и, не прощаясь, ушел. Виктор почувствовал приятное разочарование.
– Все-таки для писателя вы отвратительно плохо разбираетесь в людях, - сказал Голем.
– Это не мое дело, - легко сказал Виктор, - пусть в людях разбираются психологи и департамент безопасности. Мое дело - улавливать тенденции повышенным чутьем художника… А к чему вы это говорите? Опять «Виктуар, перестаньте бренчать»?
– Я вас предупреждал: не трогайте Павора.
– Какого черта, - сказал Виктор. - Во-первых, я его не трогал. Это он меня трогал. А во-вторых, он свинья. Вы знаете, что он помогает бургомистру упечь вас под суд?
– Догадываюсь.
– Вас это не волнует?
– Нет. Руки у них коротки. То есть у бургомистра руки коротки и у суда.
– А у Павора?
– А у Павора руки длинные, - сказал Голем. - И поэтому перестаньте при нем бренчать. Вы же видите, что я при нем не бренчу.
– Интересно, при ком вы бренчите, - проворчал Виктор.
– При вас я иногда бренчу. У меня к вам слабость. Налейте мне коньяку.
– Прошу. - Виктор налил. - Может, разбудим Квадригу? Что он, в самом деле, даже не защитил меня от Павора.
– Нет, не надо его будить. Давайте поговорим. Зачем вы впутываетесь в эти дела? Кто вас просил угонять грузовик?
– Мне так захотелось, - сказал Виктор. - Свинство - задерживать книги. И потом, меня расстроил бургомистр. Он покусился на мою свободу. Каждый раз, когда покушаются на мою свободу, я начинаю хулиганить… Кстати, Голем, а может генерал Пферд заступится за меня перед бургомистром?
– Чихал он на вас вместе с бургомистром, - сказал Голем. - У него своих забот хватает.
– А вы ему скажите - пусть заступится. А не то я напишу разгромную статью против вашего лепрозория, как вы кровь христианских младенцев используете для лечения очковой болезни. Вы думаете, я не знаю, зачем мокрецы приваживают детишек? Они, во-первых, сосут из них кровь, а во-вторых - растлевают. Опозорю вас перед всем миром. Кровосос и растлитель под маской врача - Виктор чокнулся с Големом и выпил. - Между прочим, я говорю серьезно. Бургомистр принуждает меня написать такую статью. Вам, конечно, это тоже известно.
– Нет, - сказал Голем, - Но это не существенно.
– Я вижу, вам все не существенно, - сказал Виктор. - Весь город против вас - не существенно. Вас отдают под суд - не существенно. Санинспектор Павор раздражен вашим поведением - не существенно. Модный писатель Банев тоже раздражен и готовит гневное перо - опять же не существенно. Может быть, генерал Пферд - это псевдоним господина Президента? Кстати, этот всемогущий генерал знает, что вы - коммунист?
– А почему раздражен писатель Банев? - спокойно спросил Голем - Только не орите так, Тэдди оборачивается.
– Тэдди - наш человек, - возразил Виктор. - Впрочем, он тоже раздражен: его заели мыши - Он насупил брови и закурил сигарету. - Погодите, что это вы меня спрашивали… А, да. Я раздражен потому, что вы не пустили меня в лепрозорий… Все-таки я совершил благородный поступок. Пусть даже глупый, но ведь все благородные поступки глупые. И еще раньше я носил мокреца на спине.
– И дрался за него, - добавил Голем.
– Вот именно. И дрался.
– С фашистами, - сказал Голем.
– Именно с фашистами.
– А у вас пропуск есть? - спросил Голем.
– Пропуск… Вот Павора вы тоже не пускаете, и он на глазах превратился в демофоба.
– Да, Павору здесь не везет, - сказал Голем. - Вообще он способный работник, но здесь у него ничего не получается. Я все жду, когда он начнет делать глупости. Кажется, уже начинает.
Доктор Р. Квадрига поднял взлохмаченную голову и сказал:
– Крепко, Вот пойду, и там посмотрим. Дух вон. - Голова его снова со стуком упала на стол.
– А все-таки, Голем, - сказал Виктор, понизив голос, - это правда, что вы коммунист?
– Мне помнится, компартия у нас запрещена, - заметил Голем.
– Господи, - сказал Виктор. - А какая партия у нас разрешена? Я же не о партии спрашиваю, а о вас…
– Я, как видите, разрешен, - сказал Голем.
– В общем, как хотите, - сказал Виктор. - Мне-то все равно. Но бургомистр… впрочем, на бургомистра вам наплевать. А вот если дознается генерал Пферд…
– Но мы ему не скажем, - доверительно шепнул Голем. - Зачем генералу вдаваться в такие мелочи? Знает он, что есть лепрозорий, а в лепрозории какой-то Голем, мокрецы какие-то, ну и ладно.
– Странный генерал, - задумчиво сказал Виктор. - Генерал от лепрозория… Между прочим, с мокрецами у него скоро, наверное, будут неприятности. Я это чувствую повышенным чутьем художника. В нашем городе прямо-таки свет клином сошелся на мокрецах.
– Если бы только в городе, - сказал Голем.
– А в чем дело? Это же просто больные люди и даже, кажется, не заразные.
– Не хитрите, Виктор. Вы прекрасно знаете, что это не просто больные люди. Они даже заразны не совсем просто.
– То есть?
– То есть. Тэдди вот, например, заразиться от них не может. И бургомистр не может, не говоря уже о полицмейстере. А кто-нибудь другой - может.
– Вы, например?
Голем взял бутылку, с удовольствием посмотрел ее на свет и разлил коньяк.
– Я тоже не могу. Уже.
– А я?
– Не знаю. Вообще все это - только моя гипотеза. Не обращайте внимания.
– Не обращаю, - грустно сказал Виктор. - А чем ни еще необыкновенны?
– Чем они необыкновенны? - повторил Голем. - Вы могли сами заметить, Виктор, что все люди делятся на три большие группы. Вернее, на две большие и одну маленькую… Есть люди, которые не могут жить без прошлого, они целиком в прошлом, более или менее отдаленном. Они живут традициями, обычаями, заветами, они черпают в прошлом радость и пример. Скажем, господин Президент. Чтобы он делал, если бы у нас не было нашего великого прошлого? На что бы он ссыпался и откуда бы он взялся вообще?… Потом есть люди, которые живут настоящим и знать не желают будущего и прошлого. Вот вы, например. Все представления о прошлом вам испортил господин Президент, в какое бы прошлое вы ни заглянули, везде вам видится все тот же господин Президент. Что же до будущего, то вы не имеете о нем ни малейшего представления и, по-моему, боитесь иметь… И наконец, есть люди, которые живут будущим. От прошлого они совершенно справедливо не ждут ничего хорошего, а настоящее для них - это только материал для построения будущего, сырье… Да они, собственно, и живут- то уже в будущем… на островках будущего, которые возникли вокруг них в настоящем… - Голем, как-то странно улыбаясь, поднял глаза к потолку. - Они умны, - проговорил он с нежностью. - Они чертовски умны - в отличие от большинства людей. Они все как на подбор талантливы, Виктор. У них странные желания и полностью отсутствуют желания обыкновенные.
– Обыкновенные желания - это, например, женщины…
