первого захода и без потерь ведомых.
— А летчик Тарабанов? — спрашивал Белов. — Слыхали о нем?
— Листовка была о Тарабанове, — отвечали мы нестройным хором.
— Летчик Тарабанов свой горящий самолет направил на большую колонну гитлеровцев, врезался в нее и погиб, — подал голос сержант Вахрамов.
— Да нет же, в тот раз он не погиб, — уточнял начальник штаба. — Через два дня летчик вернулся в полк. Оказалось, он действительно направил свой пылающий самолет на фашистскую колонну, но сам сумел выпрыгнуть с парашютом и тем спасся. А о Герое Советского Союза Мкртумове что знаете?
— Расскажите, — попросили мы.
И вот узнаем о судьбе еще одного нашего славного однополчанина. Родился Самсон Мовсесович в 1910 году. Четырнадцатилетним вступил в комсомол и стал одним из активистов села. В 1928 году приехал к брату в Баку и устроился работать на нефтепромыслах, одновременно учился в педагогическом техникуме, сам обучил сотни неграмотных рабочих. Затем его избрали вожаком промысловой комсомольской организации, через год — секретарем райкома комсомола. А в 1933 году по путевке партийной организации Мкртумов тал на учебу в Сталинградское авиационное училище.
Боевое крещение летчик Мкртумов получил на войне с белофиннами. Когда напали гитлеровцы, Самсон был одним из тех, кто с первых же дней войны вступил в смертельную схватку с врагом. На скоростном бомбардировщике он совершает налеты па вражеские колонны, громит танки, мотопехоту, наносит удары по тылам противника.
Будучи ведущим звена, Самсон Мкртумов однажды произвел штурмовку опорного пункта противника северо-восточнее Верхнего Акбаша и уничтожил в том боевом вылете скопление вражеской техники.
Что и говорить, примеры из боевой жизни полка начальник штаба приводил убедительные.
Однако нам самим вскоре предстояло вылетать в бой, и традиционные в авиации зачеты по знанию самолета, мотора, аэродинамики начал инженер полка. Мотор на «иле» конструктора А. Микулина — двенадцатицилиндровый, один из мощнейших моторов того времени, спроектированный специально для штурмовика, — я знала хорошо.
Знание оружия штурмовика у нас проверял инженер по вооружению старший техник-лейтенант Б. Д. Шейко.
— Так как все же прицеливаться при пуске эрэсов? — спрашивали мы чуть ли не в один голос.
— Да наводи перекрестие на бронестекле на цель — и жарь!
— А как установить электросбрасыватель на бомбометание?
— Смотря что бомбить. Можно одиночно, серией или золпом, — отвечал нам инженер по вооружению, совсем еще молодой парень, видимо только-только, как и мы, попавший в штурмовой полк.
— Скажите, а какая траектория полета эрэса с пикирования?
— А как установить сбрасыватель эрэсов?.. Вопросы сыпались как из рога изобилия, и молодой инженер вскипел.
— Кто кого экзаменует? Вы меня или я вас? — спросил оп, крутя рукоятку электросбрасывателя то вправо то влево, и, не найдя правильного положения, чертыхнулся, вылез из кабины и направился в сторону от аэродрома.
На самолетной стоянке нас ждали новые экзаменаторы: штурман полка и начальник воздушно- стрелковой службы.
Штурман капитан Карев предстал перед нами удивительно элегантным. Кажется, та же была на нем армейская ферма, во тщательно отутюженная гимнастерка с белоснежным подворотничком, брюки галифе с необъятными пузырями, хромовые сапоги, начищенные до блеска и собранные в гармошку, фуражка со звездочкой па околыше — все это сидело на Кареве как-то по-особенному изящно и не нарушая устава. С первого знакомства еще запомнились почему-то озорные смеющиеся глаза, нос с горбинкой.
Начальник же воздушно-стрелковой службы, а в дальнейшем заместитель командира полка по летной подготовке, капитан Кошкин был полной противоположностью штурману. Далеко не спортивного вида, в форме, с довоенной поры не помнящей чистки и утюга, флегматичный, с грустными серо-зелеными глазами, со скорбно опущенными вниз уголками губ, капитан, казалось, таил в себе неразгаданную тоску.
Но надо было видеть Алексея Кошкина в боевой работе! Рассказывали о его поединке с каким-то диковинным фашистским изобретением. Придумали немцы чертовскую машину, которая за один час работы крушила 12–15 километров железнодорожного полотна. А сколько надо было времени, материалов, труда сотен бойцов, чтобы все это восстановить!..
И вот наземное командование попросило летчиков помочь расправиться с той вражеской затеей. Оказалось, что замаскированный паровоз волок за собой что-то вроде огромного плуга-крюка, который выворачивал на своем пути все — и шпалы, и рельсы. Уничтожить паровоз командование полка приказало Кошкину. Но как его обнаружить? Только вчера видели стальные нити рельсов, а сегодня их уже нет. Кошкин летал много раз, извелся весь — паровоз найти не удавалось.
Но однажды в лучах заходящего солнца Алексей заметил тень. Она была большой, неправдоподобной, уродливой — тень паровоза. «Но где же дым? Где и сам паровоз?..» — передавал потом Кошкин свои недоумения. Снизившись до бреющего полета, он наконец увидел то, что так долго искал. Немцы прямо на паровозе, сверху, смонтировали площадку, разделанную под лес и кустарник. Маскировка была мастерской. Ну и пошел Алексей в атаку на весь этот «театр». Зашел он сбоку, взял паровоз в прицел, открыл огонь. Впустую. Машинист резко дал ход, и снаряды, посланные Кошкиным, проскочили мимо. Атакует вновь — и вновь безрезультатно.
Поединок самолета с паровозом длился долго. Когда снаряд повал ж котел, облако нара взметнулось вверх в паровоз остановился. Кошкин, однако, бил по нему еще я еще — из пушек, пулеметов, в упор выпустил реактивные снаряды: уж очень досадила Алексею эта немецкая чертовщина. Паровоз превратился в груду металла. Засняв для контроля свою работу, капитан прилетел домой без единой пробоинки, а ведь с земли да и с этого паровоза били немцы по нашему штурмовику нещадно из чего только могли.
Такие вот оказались в полку люди. Нельзя было удивляться им, но, признаюсь, чуточку вкрадывались в сомнения: да справлюсь ли так, как они, смогу ли?..
После сдачи зачетов всю нашу группу представили для полетов на учебно-тренировочном самолете с двойным управлением — спарке Уил-2. Вывозить нас на ней стал капитан Карев.
Запомнилось, как я выполнила два полета по кругу. После посадки штурман полка по переговорному аппарату попросил меня зарулить самолет на стоянку и выключить мотор. Ну, думаю, сейчас начнется разгон: чем-то капитану не угодила, хотя в полете он лишь насвистывал мелодии из оперетт, не проронил ни слова.
— Разрешите получить замечания, — стараясь казаться бодрой, произнесла я.
— А замечаний нет, — ответил Карев. — Идите на боевой самолет — хвостовой номер «шесть» — и сделайте самостоятельно один полет по кругу.
Я никак не ожидала такой решительности в переходе на боевую машину. Мне Уил-2 показался слепым, тесным, и я попросила Карева:
— Товарищ капитан, слетайте со мной еще разик на спарке.
— Нечего зря утюжить воздух! Сейчас каждый килограмм бензина на счету, — отрезал штурман.
— Но, товарищ капитан, — взмолилась я, — вы ведь всем ребятам из нашей группы дали по нескольку вывозных полетов: Кулушникову вон все двадцать пять. Почему же мне-то не хотите дать еще хотя бы один полет на спарке?
— Бегом к самолету! — скомандовал капитан.
И я побежала.
Механик самолета Василий Алексеевич Римский доложил мне о готовности машины. Надев парашют, я забралась в кабину, пристегнулась ремнями, настроила рацию на прием, все проверила, как учили, и запустила мотор.
Удивительно чувство взлета — ухода от твердой опоры под ногами. Самолет еще бежит по неровному травянистому полю, набирая скорость, еще мгновение — он оторвался от земли, и пилота уже несут вперед два стальных крыла. В первом полете по кругу я заметила, насколько быстрее завершился этот традиционный маршрут с четырьмя раз» воротами — мотор «ила» не ровня тому, с У-2. Посадку рассчитала точно и села у «Т», как говорят летчики, на три точки. Значит, лучшего и желать не надо.
