устанавливалась полутурель с крупнокалиберным пулеметом. Эта новинка радовала нас. Теперь штурмовик будет надежно прикрыт с хвоста от истребителей противника.
Мы торопились поскорее вылететь на фронт, но задерживала погода. Шел март, а зима словно взбесилась и никак не хотела уступить весне. Но вот ударили морозцы, небо расчистилось, показалось солнце. Мы взлетели и взяли курс на Саратов.
Ничто не предвещало беды, скорее наоборот, было как-то по-праздничному радостно — и ясное голубое небо, и боевые друзья крылом к крылу,
Второй отрезок нашего пути — до Борисоглебска — короче первого (до Саратова), пролетели быстро. Однако что это? Вижу, на моей машине на выпускается левое колесо… Весь полк приземлился, а я кружу над аэродромом, на разных режимах полета стараюсь выпустить заевшую стойку, но не удается. С опаской поглядываю на бензомер: горючее скоро кончится. Последний раз пытаюсь энергичным пилотированием заставить открыться створку шасси. Все вапрасно. С земли по радио мне уже приказывают садиться на «брюхо». Жалко новенький самолет. И я принимаю решение совершить посадку на одно правое колесо.
Захожу на посадку. Перед самым приземлением осторожно накреняю машину в сторону выпущенного колеса. Самолет мягко касается земли и с правым кренчиком бежит по полосе аэродрома. Стараюсь удержать штурмовик в этом положении как можно дольше. Но скорость уменьшается, машина уже не слушается рулей, крен постепенно гаснет, и вот, описав полукруг, очертя землю левым крылом и винтом, «ил» замирает.
В этот же день механики заменили винт, выправили и закрасили крыло, и мой Ил-2 стоял в ряду со всеми самолетами полка, ничем от других не отличаясь.
Наутро мы летели дальше, к фронту. Штаб полка был уже на месте и заранее приготовил все для нашей встречи.
Курс на Малую Землю…
В строй нас вводили недолго. Изучили пилоты район боевых действий, познакомились с разведданными и, как любил говорить замкомэск второй эскадрильи Паша Усов, «поехали».
Новый начальник штаба полка капитан Леонид Алексеевич Яшкин, назначенный к нам вместо убывшего капитана Белова, собрал в штабной землянке весь летный состав для доклада боевой обстановки на нашем участке фронта.
— Наша армия, воодушевленная победой под Сталинградом, продолжает гнать фашистские орды на всех участках фронтов от Ленинграда до Кавказа, — начал он. — Планы захвата кавказской нефти, овладения побережьем Черного моря и его портами окончились для гитлеровцев их полным разгромом и бегством с Северного Кавказа в сторону Ростова и Таманского полуострова. Теперь, опасаясь прорыва советских войск, противник построил от Новороссийска до Темрюка мощный оборонительный рубеж.
Там железобетонные доты, дзоты, противотанковые и противопехотные укрепления, траншеи с ходами сообщения, густые минные поля, большое количество полевой, зенитной артиллерии. За обилие водных преград эту сильно укрепленную позицию гитлеровцы назвали Голубой линией. Она, по их замыслу, должна прикрыть отход войск в Крым.
Тамань… Невольно припомнилась мне лермонтовская «Тамань». Я люблю Лермонтова. Еще до войны Виктор Кутов подарил мне томик его стихов, и теперь он шагает со мной по военным дорогам.
— …Чтобы создать угрозу с флангов, — доносится откуда-то со стороны голос начальника штаба, возвращая в действительность, — и помешать немецкому флоту использовать Цемесскую бухту, в ночь на четвертое февраля из Геленджика был высажен десант морской пехоты. Отряд под командованием майора Цезаря Куникова бесшумно подплыл к окраине Новороссийска в районе рыбацкого поселка Станичка и занял плацдарм, названный Малой землей.
Гитлеровцы всячески старались ликвидировать плацдарм. Они бросали в атаки большие силы пехоты, танков, артиллерии. Сюда стянули отборные авиационные дивизии. Так что сейчас на плацдарме бои не затихают ни днем ни ночью. Там не осталось ни кусочка земли, куда бы не попали снаряд или бомба. Вот мы и будем помогать десантникам на Малой земле, штурмовать Голубую линию, уничтожать фашистскую нечисть на Таманском полуострове…
Напрягая память, я вспоминаю, как на рабфаке историчка рассказывала нам, что Тамань основана греками полторы тысячи лет назад, что потом здесь побывали хазары, монголо-татары, генуэзцы, турки. Суворов построил там крепость.
— Получена задача. Прошу командиров эскадрилий задержаться для уточнения, — с этими словами в землянку вошел командир полка Козин и развернул на столе карту.
Мы оставили тесное помещение, но не разошлись — ждали решения: а вдруг кто полетит на боевое задание? «Может быть, и меня включат в боевой расчет?» — робко думала я.
Все возбуждены — и новички, и «старички», но стараются это скрыть. Ржевский рассказывает анекдоты. Летчики смеются. Небольшого росточка, крепыш из Рыбинска, Володя Соколов подбежал ко мне вприпрыжку и, с трудом придав лицу строгость, сказал:
— Анюта, давай ростом меняться!
— Давай, Вовочка. Я так люблю туфельки на высоких каблучках, а из-за высокого роста стесняюсь их носить. Только как мы это сделаем? И что я буду иметь за разницу, ведь у меня рост сто семьдесят сантиметров, а у тебя только сто шестьдесят?
— Соколов, Егорова, Вахрамов, Тасец, Ржевский, к командиру! — это приказ начальника штаба.
Враз забыли все анекдоты — и бегом в землянку-Маршрут полета нам предложили не по прямой, а какими-то зигзагами.
— Обойдем зенитки противника стороной. Так будет лучше. От строя не отставать, делать все так, как я, — сказал штурман Карев, наш ведущий, и показал на схеме, кто где летит. Мое место — ведомой справа от Петра Карева.
О чем я думала перед первым своим боевым вылетом на штурмовике — трудно сказать. Страха не было. Было какое-то удовлетворение вот включили в первую группу вылета, теперь мне надо не ударить лицом в грязь, ведь я — единственная женщина среди стольких мужчин, да еще каких — летчиков-штурмовиков!
Прикрывать нас с воздуха предстоит четверке ЛаГГ-3 из братского полка истребителей, что стоит с нами на одном аэродроме. В нашей 230-й штурмовой авиадивизии было пять полков — четыре штурмовых и один истребительный, командовал тогда всеми Герой Советского Союза полковник Семен Григорьевич Гетьман.
И вот мы сидим в кабинах боевых машин и ждем сигнала — зеленой ракеты. Взгляд скользит по приборам, пальцы пробегают, будто нащупывают, по многочисленным переключателям, рычажкам — проверяю правильность их положения. Механик моего самолета сержант Римский тут же, рядом с самолетом. Он давно подготовил его к боевому вылету, но теперь то чистой тряпкой протрет уже давно прочищенное и сверкающее бронестекло фонаря, то поправит парашютную лямку на моем плече и посмотрит, как бы спрашивая: «Ну, чем тебе еще помочь?..»
— Спасибо, друг. Мне надо немножко побыть одной и сосредоточиться, собраться с мыслями, — благодарю я механика и вижу впереди себя слева штурмовик Карева. Ведущий группы спокоен. Он положил руки на борта кабины и, кажется, поет. «Неужели его нисколечко не волнует предстоящее задание?» — думаю я. Но мысли мои обрываются вместе с зеленой ракетой над командным пунктом. Противно шипя, она взлетела над полем и стала медленно-медленно падать и догорать. Нам — взлет! Курс — на Малую землю.
В полете я стараюсь держаться ближе к Кареву, боюсь, как бы не отстать. Ведущий раскачивает самолет в маневре — и я тоже, он пикирует до самой земли — и я пикирую, он стреляет — и я стреляю. Бомбы сбросила тоже вслед за ведущим.
После четвертого захода на цель при выходе из атаки все-таки отстала. Да не просто отстала, а потеряла всю группу. Что тут делать? Лечу одна в сплошных разрывах от снарядов. Маневрирую отчаянно, ищу группу — и не вижу… Около Мысхако развернулась на свою территорию. Над Цемесской бухтой дрались
