Надо зарубить себе на носу: не заставлять ее проделывать скучную работу. Раз она Зине скучна, значит, вообще ненужная, пустая. У Зины обостренный нюх на главное в ситуации, в загадке; на особо скрываемое. Не интересно ей было считать нити на квадратном сантиметре, и нечего было томить ее обществом Валетного… Валетный, между прочим, какой-то пугливый и перевоплощенный. Мало бывая сейчас на фабрике, Пал Палыч видел его несколько раз, но тот избегал встречи.
Действительно, после того как Миловидова обрушилась на него с подозрением, будто они с Горобцом прикончили ее Сергея, Валетный не мог преодолеть опаски перед следователем.
Зато с Зуриным он секретничал в эти дни чаще прежнего. И один из разговоров был до того волнующим, что даже Зурина проняло.
— Петр Иваныч, Митька-киномеханик смылся! — налетел Валетный посреди фабричного двора.
— Кто сказал? — приостановился Зурин.
— Я знаю, раз говорю! Еще в пятницу! Понимаете? В четверг Сергей пропал — наутро Митька смылся! Будто бы по телеграмме: бабка при смерти. А кто ту телеграмму читал?
— Ну это еще…
— Не обошлось без него, Петр Иваныч, не обошлось! Недаром Алена на мои слова завелась с пол-оборота!
— Погоди. — Зурин поразмыслил. — Митька да Алена, да Сашка Горобец. Чего выходит?
— Глубокая тайна, Петр Иваныч. Кроссворд!
— Ты, Илья, давай остынь. Помолчи. Я соображу.
Сообразив, Зурин оглянулся и сказал:
— Значит, так. Если практически — нам с тобой один шут, кто кого. Наша забота другая.
— А я бы на нее звоночек в милицию, — мстительно предложил Валетный. — Чужим тонким голосом.
— Чтоб те язык откусить! Зацепят Алену — первые без порток дойдем!
— Ладно, молчу. Но в принципе если бабам такое спускать…
— Зачем спускать? Дурья ты башка. Под этот козырь мы из нее душу вытрясем!
(К чести Томина заметим, что отъезд Митьки давно не был для него новостью. Особого значения Томин этому событию не придал, но все же выяснил, что бабушка киномеханика еле дышит, и он, естественно, останется до похорон и поминок.)
Приехала жена Горобца: курносенькая, щупленькая, робкая, с детски-бесхитростными повадками. И, сидя на краешке стула перед Знаменским, изумленным, трепетным полушепотом свела на нет добрую половину дурных отзывов о муже.
Сам Горобец упрямо дергал кадыком и топтался практически на прежних показаниях. Новых улик против него Знаменский не находил, напротив, выныривали некие детали, делавшие всю историю жестокой вражды и мести какой-то невразумительной.
Словом, версия поползла.
— А была нудная провинциальная история, — подначивал Томин. — Он, она и оно воровали сукно. И кто-то не вернулся вовремя домой…
Вдруг без предупреждения, никем так скоро не ожидаемая, вернулась Кибрит. Мужчины засуетились, пытаясь придать столу более цивилизованный вид (садились ужинать). Она сказала нетерпеливо:
— Бросьте, неважно. Все это потом.
Скинула туфли, взяла бутерброд с котлетой, чашку чаю и потребовала новостей.
Доклад Знаменского был короток:
— Каждую щель в доме Горобца, каждое полено, все сараи, колодец и остальное — все обследовали. Может быть место кровавого убийства без следов крови?
— Риторический вопрос.
— Значит, Зиночка, если оно произошло, то не у Горобца, это во-первых. И, во-вторых, я засомневался, что он причастен к воровству. А если разоблачений Миловидова он не боялся, то прежний мотив убийства отпадает.
— Отлично, — усмехнулась Зиночка.
— Иронизируем, — упрекнул Томин. — А что ты-то привезла? Ведь не экспертизу же?
— Нет, но кровь по методике мультгрупп обещали проверить. А привезла я вам Мишу и Машу, — Кибрит достала из сумки и вручила друзьям по кукле.
— Рост — сорок сантиметров, телосложения хилого, особые приметы — идиотская улыбка, — прокомментировал Томин, вертя в руках Мишу. — Это подарок?
— Нет, Шурик, это вещдок. На нем брючки из «морской волны». Эти куклы продаются в соседней области: Маша стоит шестнадцать рублей, Миша — десять. Но в Мишином ценнике к нолю пририсовывают маленький хвостик вверх и пускают обоих по одной цене. За это Миши с Машами были арестованы и направлены к нам в НТО. Для экспертизы ценников. Ну мне на всякий случай и сказали, потому что изготавливают их здесь, в городе.
— Кто? — быстро спросил Пал Палыч.
— Комбинат бытового обслуживания, в просторечии — бытовка. Вся кукольная одежонка пошита из материала фабрики, списанного в брак. И, главное, кукол обнаружили в торговле раза в три больше, чем их произвела бытовка по документам!
— Неучтенный брак! — Томин с полупоклоном вернул Мишу Зине.
— А браком заведует Валетный, — добавил Пал Палыч.
— Угу, мой милейший поклонник.
Вооруженный новыми фактами, Пал Палыч взялся за телефон:
— Здравствуйте, Знаменский. Кто из наших ревизоров поближе?.. Добрый вечер, Иван Арсентьевич, срочная просьба. Подберите все, что есть по передаче фабричного брака посторонним организациям… да, пожалуйста, сегодня же. И сразу пришлите мне… — Положил трубку, полистал записную книжку: — Товарищ Потапов?.. Хорошо, что застал. Часа через два потребуется Валетный в горотделе… Договорились.
Он сгреб в охапку кукол:
— Как, ребятки, потолкуем с дядей Валетным? Учиним ему сочный допрос!
— Паша, оставь этих уродов в покое. Чему обрадовался? Давайте не забывать о главном. Неучтенный брак — одно, а первосортное сукно, которое накрыли в магазинах, — совсем другое. Или недопонимаю?
— Допонимаешь, Шурик, — улыбнулась Кибрит.
— Плюс пропавший Миловидов. Вот о чем надо думать!
— Будь добр, посмотри на меня внимательно, проницательный сыщик! Вон Пал Палыч, я вижу, догадывается.
Томин приставил к бровям ладонь, посмотрел, как из-под козырька, на Зинаиду, на Пашу. Оба предвкушают нечто. Зинаида готовится сообщить, Паша — услышать.
— Ох, хитрющая из женщин! Выкладывай, не томи.
— Я еще раз посмотрела то сукно. Оно все в небольших рулонах и без хазовых концов.
— Каких, пардон?
— Наружный конец рулона, Шурик. На нем ставится штамп фабрики и пломба. И мало того, что без хазовых концов, но и линия обреза не машинная — ручная.
— И что сие означает?
— Пусть Пал Палыч скажет, объективно.
— Просто ножницами отрезают куски от рулонов! С того конца, который потом закатывается внутрь!
Кибрит кивнула: мнения совпали.
— Но в таком случае рулоны укорачиваются, — возразил Томин в сомнении.
— А это никого не волнует. Принимают-то по весу, а сдают по метражу.
— Очень мило, — Томин даже несколько опешил. — Два аса с Петровки считали тут с лупой какие-то нити, гонялись за цифрами и мудрили, а у вас под носом примитивно орудовали ножницами?
— Небось и продолжают орудовать, — подал голос Пал Палыч. — Нельзя, чтобы в документах разом подскочила длина рулонов.
— Но сколько можно вот так, с провинциальной наглостью, нарезать?
— Если от каждого хотя бы второго рулона, Шурик, то ого-го! — заверила Зина.
— Вижу только одно подходящее место, где украсть, — сказал Пал Палыч. — После сушки, но до метрования и передачи на склад.
— А сушкой у нас командовал пропавший Миловидов. Значит, в его хозяйстве и отрезали! — заключила Зина.
Вот тебе и загадка-разгадка. И наконец-то оделся плотью противник, которого Знаменский тщетно высматривал в директоре фабрики, в Зурине, Валетном, Горобце. Настоящий противник — организатор дела, его толкач, его хозяин.
Наступил момент, когда все обстоятельства, как стеклышки в калейдоскопе, складывались в новый узор.
— Значит, Миловидов… — произнес Пал Палыч с некоторым даже облегчением. — Что и утверждает Горобец, которому я не верил.
Это давало всему крутой поворот. Надо было сесть и подумать, чтобы не пороть горячку.
Друзья сидели и думали вслух. Думали как один человек. Кто-то начинал фразу, другой подхватывал, третий уточнял.
— Если Горобец не соврал, то ведь не исключено…
— Что рубашечку подбросили!
— Предвидя обыск.
— Предвидя, насколько ситуация будет против Горобца.
— Заранее зная, что она будет против Горобца.
— То есть ситуация создана!
— Но кем?..
И тут Томин схватился за голову:
— Ой-ой… Позор!
— Что, Шурик?
— Лопухнулся я… Ведь была мелочишка, которая не лезла в общую картину! Что Миловидова говорит? «Ушел. Я сидела, ждала его к ужину». Но, по словам соседки, Миловидова в тот вечер раза два выходила, даже вроде бы с сумкой! Молода-ая вдова Алена Дмитриевна… А одну ночь она у матери ночевала — со слов той же соседки, Ольги Фоминичны… Ой-е-ей!..
Мать Миловидовой нянчила внучат у старшей дочери в поселке километров за пятьдесят от города. И Томин, заслушавшись соловьев, не потрудился повидаться с ней и проверить
