Знайте, что я готова помочь вам, используя все свои возможности, чтобы избавить вас от обвинений, наносящих такой ущерб вам, вашей работе и вашей семье. Но я прошу вас сделать все, чтобы понять дух данного письма.
По этой причине я не могу согласиться на вашу просьбу встретиться с г-ном Виансоном-Понте в моем присутствии: не надо продолжать дискуссию на эту тему.
Вы должны мыслить реалистично. Я готова написать кому угодно, что против вас выдвинуты бессмысленные обвинения, но только в духе данного письма'.
Итак, арбитраж, предложенный Виансоном-Понте, не состоялся. Тогда Фориссон предпринял последнюю попытку отстоять перед газетой 'Ле Монд' свое право на свободу мнения. 14 октября 1977 г. он отправил такое письмо Фове и Лозанну:
'Несмотря на крайне неприятный тон его писем, я честно пытался объясниться и достичь взаимопонимания с г-ном Виансоном-Понте, но тщетно. Невозможно спорить с человеком, который имеет привычку читать поверхностно. Более того, он наносит удары, а потом прячется. В 1974 г. он нанес мне ужасный удар статьей Шарлотты Дельбо. 11 августа 1977 г. я снова попытался показать ему все последствия этого. Я требовал дискуссии на страницах вашей газеты. Виансон издевался надо мной и отрицал свою ответственность. Он ссылался на то, что в статье 1974 года мое имя не было названо. Но эта статья начиналась с длинных цитат из 'Едиот Ахаронот' (26 мая 1975), 'Трибюн жюив' (14 июня) и 'Канар аншене' (17 июля), где были названы имя автора и его адрес. Речь шла о Фориссоне, преподавателе Сорбонны.
14 мая 1974 г. ваш сотрудник попросил у меня разрешения на публикацию этого текста. Он написал: 'Нет ли у вас возражений против его возможной публикации?' Я ответил ему 21 мая, что я против этой публикации личного письма. Но 11 августа, в разгар кампании в прессе, этот текст появился с подачи Виансона-Понте. Под пером мадам Дельбо я предстал как 'безумец', профессор, собирающий документы с единственной целью добыть 'доказательства против истины', 'извращенный ум' и 'фальсификатор'.
Любой честный человек счел бы подобное не достойным большой газеты. Я счел это низостью и никогда 'Монду' этого не прощу. Я не думаю, что вы двое готовы принести мне извинения. Ваша газета у меня в долгу. Вот уже три года, как я ее рекламирую. Я вел себя с вами корректно. Я не допускал грубостей. Признайтесь, что мой ответ 1974 г. о праве на сомнение и исследование и мой ответ 1977 г. о проблеме газовых камер написаны совсем иным тоном, нежели оскорбительная публикация в вашей газете.
6 августа 1977 г. Виансон-Понте написал мне странное письмо, в котором он сообщал мне, что был бы готов опубликовать мою статью о проблеме газовых камер при том условии, если Жермена Тийон или Ольга Вормсер-Миго примут во внимание мои утверждения. Хотя я не верю в авторитеты и в ценности рекомендаций, я ради компромисса согласился открыть мои досье г-же Вормсер-Миго. Что касается г-жи Тийон, авторитет которой велик среди журналистов, то она дискредитировала себя в моих глазах своими неоднократными 'свидетельствами' о газовой камере в Равенсбрюке, которой, как установили историки, никогда не было (см. заявление Мартина Брошата в газете 'Ди Цайт' 19 августа 1960). В ответ на мое согласие, данное 11 августа 1977 г. ваш сотрудник написал мне, что он запросил г-жу Тийон и г-жу Вормсер-Миго, и добавил: 'Обе они дали мне понять, что ваши тезисы абсурдны, ваше упрямство маниакально, и нет никакого повода открывать дебаты, которыми не замедлила бы воспользоваться пронацистская пропаганда'.
Это издевательство над людьми и еще одна попытка уклониться. Виансон-Понте таким же образом написал оскорбительную рецензию на брошюру Ричарда Харвуда. Он не дал никаких ссылок, которые позволили бы читателям найти эту брошюру и составить свое мнение о ней. Потом, сообщив, что эта публикация вызвала множество откликов, он обещал, судя по письму Лозанна от 22 июля, рассказать об этой реакции. Но не рассказал.
Разве это честно? Виансон-Понте выглядит лучше, когда пишет, чем когда выступает по телевидению. Я заметил, что по телевидению полемисты говорят лишь половину того, что пишут, боясь немедленного ответа на оскорбление в прямом эфире.
Я полностью беру на себя ответственность за свое 'свободное мнение' о том, что газовые камеры это мистификация. Замалчиванием этого вопроса на протяжении 30 лет, точнее, повторением того, что было вбито военной пропагандой, без возможности исторической критики, большая пресса вообще и 'Ле Монд' в частности взяли на себя ужасную ответственность. Настало время исправления подобных ошибок. Я требую, чтобы за теми, кто оспаривает официальную историю, в частности, по вопросу о газовых камерах, 'Ле Монд' признавал не только право на молчание. Сказки популярны, но есть долг перед истиной, хотя ее трудно отстаивать. Если 'Ле Монд' уважает свободу мнения, пусть даст обвиняемому право на защиту. Долой цензуру! Я требую элементарного демократического права: права на сомнение, на исследование, на свободу мнения: права на ответ'.
Но все эти обращения ничего не дали. Ересь была слишком ужасна, чтобы демократия вмешалась. Удались поместить лишь небольшие заметки в некоторых популярных исторических журналах, но они тоже не вызвали дискуссии.
В журнале 'Исторама' (ноябрь 1975):
'Нахт унд Небель' (Ночь и туман)
'Обращаю ваше внимание на ошибку, допущенную в июльском номере вашего журнала за 1975 г. Приказ 'Нахт унд Небель' был отдан 7-го, а не 12-го декабря 1941 г. Если не ошибаюсь, текст этого приказа не был найден, и его всегда цитируют по протоколам Нюрнбергского процесса, в которых этот текст датирован 12-го декабря.
Для тех, кто не путает историю с пропагандой и журналистикой, более важно другое. 'Нахт унд Небель' — выражение, придуманное для объяснения букв N. N., обычно использовавшихся немецкой и итальянской администрацией для обозначения анонимности факта или приказания. В первом случае они расшифровываются как Nomen Nescio (имя неизвестно), во втором как Nomen Notetur (имя не указывать). Французский эквивалент либо 'неизвестно', либо Х, либо 'без дальнейших справок'. См. 'Словарь немецкого языка' Якоба и Вильгельма Гриммов, 1889, буква N.
В книге Вальтера Горлица о Кейтеле без объяснений указывается, что перевод N. N. как 'Ночь и Туман' — обычная условность.
Не кажется ли вам, что следует вернуться к некоторым 'обычным условностям' и восстановить истину, обратившись к источникам? Мы все часто ошибаемся, но если будем исправлять ошибки, 'Исторама' может обрести репутацию журнала, который, в отличие от других, занят поиском истины'.
Письму в журнал 'История' (август 1977 г) было предпослано такое пояснение:
'В связи с выпуском нашего специального номера 'Врачи СС' Р. Фориссон, преподаватель Лионского университета, прислал нам длинное письмо, отрывки из которого мы решили опубликовать не без колебаний, потому что в нем выражаются идеи направления, столь же оригинального, как и провокационного.
Это направление отрицает стремление немцев истребить евреев. Среди его пионеров — француз Поль Рассинье, бывший депортированный, который писал в 1962 году.: 'Уничтожение евреев в газовых камерах — историческая ложь'. В том же духе написаны книги американца Артура Бутса 'Мистификация ХХ века' и англичанина Р. Харвуда 'Действительно ли умерли 6 миллионов?'.
Фориссон писал:
'Я заявляю протест против характера специального номера журнала 'История', посвященного врачам СС'.
'Как вы можете хотя бы на один момент поверить в подлинность 'газовой камеры' в Штрутхофе, фотографию которой вы не можете показать? Задавались ли вы вопросом, почему ни одна книга о Штрутхофе, включая роман Алленмата, не воспроизводит фотографию этой 'газовой камеры', хотя она
