и яхту заметно покачивало на волнах. Впрочем, это лишь добавляло мне удовольствия от прогулки.
Я стоял на мостике рядом с Марси и следил за тем, как она справляется с рулём. Получалось у неё неплохо, хотя далеко не так здорово, как за пультом звездолёта.
– А знаете, кэп, – сказала Марси, – управлять морским кораблём тоже интересно.
– Ещё бы, – согласился я. – Но моторная яхта – это мелочи. Вот ходить под парусом – вообще супер.
– Вы умеете водить и парусники?
– Самостоятельно – нет. Этому нужно серьёзно учиться, а мне жаль тратить время. Хотя я очень люблю море. Не так, как космос, но всё равно люблю. Если бы я родился лет на тысячу раньше, то обязательно стал бы моряком.
– А почему не лётчиком?
Как и остальные резистентные, Марси изучала в школе только историю освоения космоса. О периоде до начала космической эры она имела весьма смутное представление.
– В шестнадцатом веке ещё не было самолётов, – ответил я. – Они появились в двадцатом. Тогда бы я, понятное дело, стал лётчиком.
Я запрокинул голову и посмотрел вверх. В небе с пронзительными криками носились иллары – здешние родственники земных чаек. Значительно выше и немного южнее парила маленькая чёрная точка – патрульный флайер береговой охраны. После крушения моей прежней яхты, даром что к этому инциденту я не был причастен, правительство Эсперансы решило перестраховаться, и теперь всякий раз, когда я выходил в море, в пределах прямой видимости непременно околачивались спасатели. Такая опека мне совершенно не нравилась, но я не протестовал – это было бесполезно…
Мы находились в отпуске уже две недели, а до того более месяца занимались обкаткой «Гермеса», налетали свыше тысячи парсеков и обследовали восемнадцать систем. При этом звёзды мы выбирали не наобум, а прежде выяснили у местных учёных, какие космические объекты в окрестностях Эсперансы их больше всего интересуют. В результате наши мини-экспедиции оказались довольно плодотворными, и хотя никаких открытий мы не совершили, однако свой небольшой вклад в копилку человеческих знаний всё-таки внесли. Вдобавок это послужило для нас хорошей тренировкой перед нашей первой настоящей экспедицией.
Сейчас «Гермес» был пришвартован к орбитальной станции, полностью готовый к дальнему полёту, а мы отдыхали на Эсперансе и ждали вестей с Земли – примет ли штаб нашу заявку на поиски «Ковчега-2», или отправит нас на другое задание. В принципе я был не против любой исследовательской миссии, но всё же мне очень хотелось поохотиться за свихнувшимся «Ковчегом»…
На палубу вышли Краснова со Штерном и устроились в плетёных креслах на носу яхты.
– Эй, кэп! – позвал меня главный инженер, державший в руках два бокала. – Аперитивчика не желаешь?
– Не откажусь.
Я оставив Марси у руля, а сам присоединился к ним и взял предложенный бокал. Отпив глоток, я спросил:
– Скоро обед?
– Симон обещает через четверть часа, – ответил Штерн. – Прогнал нас, чтобы не мешали ему.
– А Милош всё занимается?
– Ага, зубрит. Несносный мальчишка. Ну, никак не втемяшишь ему, что порой полезно расслабиться и побездельничать.
После нашего перевода в Исследовательский Департамент Милош несколько умерил свои аппетиты в изучении прикладных инженерных дисциплин – но только потому, что всерьёз занялся астрофизикой. А применительно к нему слово «всерьёз» значило «со всем возможным рвением», и он просто затерроризировал Штерна, требуя от него всё новых и новых заданий.
Марси, кстати, тоже стала изучать этот предмет, но в отличие от Милоша знала меру и не слишком перегружала себя, оставляя время и для отдыха, и для развлечений, включая столь полюбившееся ей чтение художественных книг. Её занятия курировал я, однако Штерн, как более компетентный специалист и опытный наставник, регулярно устраивал для неё с Милошем контрольные. По его словам, хотя Марси и отставала от Милоша по объёму пройденного материала, зато в уже изученном разбиралась гораздо лучше, её знания были глубже и основательнее.
Впрочем, учёбой были заняты не только Марси и Милош. Как раз в эти дни Хироши Йосидо получал степень магистра в университете Эсперо-Сити, а Сьюзан Грегори там же сдавала экзамены за первый курс на факультете планетологии. Техники Нильсен, Беккер и Лакруа выразили желание изучить ксеноботанику – простейшую исследовательскую специальность, которая, собственно, являлась составной частью биологии, но все трое были реалистами и понимали, что полный курс они не потянут. А диплом по ксеноботанике давал им хороший шанс через пять лет успешно пройти переаттестацию и окончательно закрепиться в рядах Департамента.
Даже Симон, прослышав о переаттестации, обратился ко мне с вопросом, какую полезную для исследователя специальность он мог бы получить. Я сразу понял причину внезапно возникшей у парня тяги к учёбе и заверил его, что стюарду отчисление из Департамента не грозит – разве только он разучится готовить. Симон мигом успокоился и больше об этом не заговаривал.
Что же касается меня, то после завершения обкатки «Гермеса» на кафедре физики звёзд космологического факультета мне предложили написать диссертацию по материалам проведённых исследований. Двое других наших астрофизиков, Штерн и его заместитель Оливейра, нисколько не возражали против того, чтобы я воспользовался результатами нашей совместной работы – в конце концов, оба уже имели докторские степени, к тому же Штерн и вовсе был доктором наук. Без сомнения, аббревиатура «Ph.D.»* украсила бы мой послужной список, но я отказался. Во-первых, ещё не считал себя готовым к этому, так как по уровню квалификации значительно уступал Оливейре, не говоря уже про Штерна. А во-вторых (и это, признаюсь, было главное), я хотел провести отпуск в своё удовольствие и меня совсем не вдохновляла перспектива корпеть над диссертацией. Жизнь впереди долгая, ещё успеется…
Марси махнула рукой, привлекая моё внимание, и крикнула:
– Кэп! Можно, я включу круиз-контроль и пойду помогу Симону?
– Без проблем, – ответил я.
Она задействовала автоматическое управление яхтой, затем легко сбежала с мостика и скрылась в трюме. Я проводил её задумчивым взглядом. За время своей службы Марси здорово изменилась. Не то чтобы повзрослела (хотя и это было), а скорее расцвела и удивительно похорошела, в её походке, жестах, манере держать себя и говорить стала проявляться женственность – совсем немного, но всё же заметно. Куда и подевалась та нескладная, чересчур тощая девчушка, которую адмирал Лопес передал мне на попечение под вечно хмурым марсианским небом. А ведь с тех пор не прошло и полгода…
– А девочка неровно дышит к Симону, – произнесла Краснова. – Да и он к ней неравнодушен. Ты заметил, кэп?
– Нет, – ответил я удивлённо. – По-моему, они просто друзья.
Она покачала головой:
Доктор философии, т. е. кандидат наук.
– Где там друзья! Ну ты даёшь! У тебя дома живёт влюблённая парочка, а ты на это ноль внимания. Что тут скажешь – мужчина.
– Не слушай её, кэп, – отозвался Штерн. – Ольга, по своему обыкновению, преувеличивает. Везде выискивает романтику – такая у неё натура. А на самом деле Марси относится к Симону как к младшему брату. В сущности, они ещё дети.
– Ай, Тео, брось! – фыркнула Краснова. – Я была в таком же возрасте, когда положила на тебя глаз.
Штерн улыбнулся:
– Да уж, помню ту несносную девчонку, которая преследовала меня по всему кораблю. И даже во время отпуска не оставляла в покое… – А после паузы он грустно добавил: – Чёрт, как быстро летит время! Казалось бы, совсем недавно отмечал двадцатилетие – и вот уже скоро сорок. Две трети жизни позади.
– Типун тебе на язык! – сказала Краснова. – Какие две трети жизни?
