нам части пророчества Ваулоу. Кстати, хотите увидеть его портрет?
– Да, конечно, – ответил я.
– Тогда пойдём в библиотеку.
Она взяла меня за руку и повела за собой к лестнице. Мы поднялись на второй этаж и вошли в просторное помещение, расположенное как раз над гостиной. Там были длинные ряды стеллажей со множеством книг – как древних фолиантов в кожаных переплётах, так и вполне современных (по юнайским меркам, разумеется).
– Кое-кто из новоземлян, – прокомментировала Эя, – находит всё это сборище макулатуры весьма романтичным. Но, по мне, гораздо лучше и удобнее электронные книги. Рано или поздно мы тоже перейдём на них.
В промежутках между зашторенными окнами библиотеки висели в ряд одиннадцать портретов мужчин и женщин в роскошных старинных нарядах. Я двинулся было к ним, однако Эя остановила меня.
– Нет, не там. Это тоже наши предки, но не такие дальние. Шестьсот лет назад на Юнае ещё не существовало техники живописи на холсте. Единственное известное изображение Ваулоу сохранилось на фресках кафедрального собора. У нас есть альбом с их репродукциями.
Мы прошли между двумя стеллажами в дальний конец библиотеки, и Эя достала с одной из полок увесистый широкоформатный том в красочной суперобложке и стала листать плотные глянцевые страницы с цветными фотографиями настенных росписей. Меня поразило их сходство с христианскими фресками, которые я не раз видел по тривизору.
– Ага, вот! – произнесла Эя.
Она повернула ко мне альбом и показала на рисунок мужчины в длинном одеянии, похожем то ли на тогу, то ли на рясу. Его лицо было изображено довольно схематически, но вместе с тем очень выразительно – тут, безусловно, сказался талант древнего художника. Правая рука Ваулоу была протянута вперёд и повёрнута вверх ладонью, на которой лежал круглый предмет размером с теннисный мяч.
– Историки считают, что это глобус, – объяснила Эя. – Собственно, Ваулоу тем и знаменит, что был автором учения о шарообразной форме Юная и убедил Совет Первосвященников объявить это церковной догмой. Также ему приписывают создание первого глобуса нашей планеты. В то время уровень развития нашего общества приблизительно соответствовал Западной Европе десятого века. Интересно, что в аналогичный период ваше христианство отказывалось признавать Землю круглой. И ещё не скоро это признало.
– Тут ты ошибаешься, – сказал я, вспомнив разговор на эту тему со Сьюзан. – Вернее, ошибаются твои учителя с Новой Земли. Это вообще распространённое заблуждение. Ещё на заре своей истории христианская церковь приняла геоцентрическую систему Птолемея, в которой Земля имела форму шара. Хотя, должен признать, были попытки «усовершенствовать» теорию и заменить круглую Землю на плоскую. Некоторые ветви христианства добились в этом успеха и даже во времена кругосветных путешествий продолжали настаивать на своей трактовке мироздания.
Эя улыбнулась.
– Я тоже должна признать, что и после Ваулоу немало юнайцев считали наш мир плоским диском, плывущим по океану на спинах у трёх гигантских горбатых рыб. Почти как у вас.
– Да, действительно, – согласился я. – И вообще, как я погляжу, у нас с вами много общего. Это, конечно, только первое впечатление, но мне кажется, что в культурном и этическом плане Юнай ближе к нашей европейской цивилизации, чем, к примеру, тот же земной Азиатский Союз. Наверное, тут сказалось влияние Новой Земли.
– Безусловно, сказалось, – подтвердила Эя. – Но не радикальным образом. Наши культуры изначально были очень похожи. Взять хотя бы религию – тут сходство просто поразительное. На Новой Земле немало историков сделали себе карьеру, изучая этот феномен.
– И к каким выводам они пришли?
– К самым разным. По сути, сколько учёных, столько и мнений. Некоторые считают близость религий всего лишь следствием сходных путей развития юнайской цивилизации и европейской – так сказать, бытие определяет сознание. Другие полагают, что в глубокой древности Земля находилась в Сети Миров, но затем, по какой-то неизвестной причине, выпала из неё. А до того она была подвержена такому же внешнему влиянию, как и Юнай до катастрофы.
– Ну, это вряд ли, – с сомнением произнёс я. – Будь это так, то хотя бы в некоторых преданиях сохранилось бы упоминание о светящихся порталах в ночном небе.
– Не обязательно, – возразила Эя. – В древние времена легенды и мифы передавались исключительно в устной форме и постоянно менялись из поколения в поколение. Если допустить, что Земля когда-то была в Сети, то через несколько столетий после её выпадения память о «небесной паутине» стёрлась. И, естественно, все упоминания о ней исчезли из преданий: ведь одно дело рассказывать о всяких волшебных существах, которые могут прятаться от людских глаз, а совсем другое – говорить о каких-то светящихся линиях в ночном небе, на которое всегда можно посмотреть.
Немного поразмыслив, я кивнул:
– Пожалуй, что-то в этом есть. Хотя более правдоподобным мне представляется вариант, что создатели Сети могли доставить ваших предков на Юнай с Земли.
– Да, это популярная среди новоземлян гипотеза. Правда, она грешит тем, что наш язык не имеет ничего общего ни с одним земным. Во всяком случае, из тех языков, которые содержались в памяти «Ковчега».
– А юнайцы что об этом думают?
– Тоже разное. Хотя у нас преобладает так называемая «божественная» версия. Она объясняет сходство религий тем, что они обе – истинные. Разница только в том, что на Землю Бог послал своего Сына, а на Юнай – Дочь. Многие наши в это верят.
– А ты?
Эя неопределённо пожала плечами.
– Не знаю. Трудный вопрос. Вообще-то я неверующая – но, с другой стороны, отвергаю материализм. Считаю его оскорбительным для человеческого достоинства.
– Почему?
Она внимательно посмотрела на меня своими ясными изумрудными глазами.
– А разве непонятно? Ведь если всё во Вселенной подчиняется исключительно законам природы, то наши поступки, наши мысли, чувства, желания являются не чем иным, как следствием химических реакций и воздействия окружающей среды. Мы не выбираем, как нам жить; всё предопределено заранее. Судьба каждого человека запрограммирована ещё в момент Большого Взрыва. Материализм не оставляет места для свободы воли и осознанного выбора.
– Ты преувеличиваешь, Эя, – мягко сказал я, понимая, что затронул болезненный для неё вопрос. – На самом деле законы природы не жёстко детерминистичны. Они допускают случайность на самом фундаментальном уровне.
Она упрямо покачала головой:
– Это ничего не меняет. Случайность не равнозначна выбору. Теория вероятностей – такой же строгий математический закон, как и все остальные. Я не знаю, есть на свете Бог или его нет, однако твёрдо верю, что люди обладают свободной волей и выбирают свой жизненный путь осознанно. А значит, в каждом из нас должна быть некая нематериальная сущность, которая позволяет нам вырваться из пут предопределённости и слепой случайности.
– Душа?
– Пусть будет душа. Слово ничем не хуже других. – Эя забрала у меня альбом с репродукциями и водворила его обратно на полку. – Нам пора возвращаться, Эрик. Если отец заметит, что мы долго отсутствуем, то… Нет, конечно, он ничего не скажет. Но может подумать невесть что – у него бурное воображение.
Обменявшись смущёнными улыбками, мы вышли из библиотеки и спустились на первый этаж. Там играла плавная, очень приятная на слух музыка, а посреди гостиной кружились в медленном танце несколько пар, среди которых были и наши – Краснова со Штерном, Сьюзан с Йосидо и Гамбарини с кем-то из гостей, чьего имени я не запомнил.
