Даже не став отвечать, я кинулся в дом и увидел Ирочку, раздающую всем указания.
— Иди-ка сюда! — кричала она Стасу. — В кладовке возле кухни лежит огромный зеркальный шар, вы, мальчишки, отправляйтесь туда и принесите его. Потом повесьте на потолок, и, когда мы включим цветомузыку, будет очень красиво.
— Деловая какая, — отреагировала Люба. — Кто ты такая, стобы всеми командовать? Вот иди и сама этот сар принеси, а не других напрягай. Сама только и можес, сто тут стоять и всем работу отвесывать.
— Да шар тяжелый, я не подниму, — отозвалась Ира, — а то бы я сама его принесла.
Люба скривилась и куда-то ушла.
Меня начало трясти. Все это уже было!!!
— Люба!! — завопил я.
Появилась Люба.
— Сего орёс как огласенный?
Я хотел что-то сказать, но вспомнил, как Люба бросилась ко мне, когда на меня падал шар, и обнял ее:
— Спасибо, что волновалась за меня.
Она отпихнула меня в сторону и возмутилась:
— Да сто ты себе позволяес!
— Ты почти что меня спасла!
— Я? — оторопела Люба. — От сего?
— От падающего зеркального шара.
— Ты с ума сосол? От какого есе, на фиг, сара? — покрутила Люба у виска.
И до меня дошло, что этого же еще не было… или уже было… сам черт не поймет, что творится.
— Ладно, проехали… Люб, а ты не видела Женьку?
— Зеньку? — перепросила Люба. — Кто это?
— Ну, Женька, это тот, с кем я живу. У него еще прикольная косичка на затылке.
Люба как-то особенно на меня посмотрела.
— Да вы, батенька, на солныске перегрелись, не отосли есе от потери сознания в лесу… Зеньку какого-то исес…
— «Какого-то»? — теперь переспросил я и затряс Любу за плечи: — Где, черт возьми, Женька? Где он, отвечай!!!
Люба вырвалась и заорала:
— Больной! Сто ты делаес? Я на тебя в суд подам! Нету никакого Зеньки, баран! Ты один зывес! — Она как пуля умчалась на свой этаж.
— Эй, Влад, ты поможешь Стасу шар принести? — спросила Ира.
— А где Женька?
— Женька? Не знаю, что за Женька… так поможешь шар нести или нет?
— Да отстань ты от меня со своим шаром, без него тошно, — махнул я рукой и побежал к себе в комнату.
Распахнул ее.
И увидел только одну кровать, одну тумбочку… Женьки действительно не было.
Я рухнул на кровать и разревелся, как девчонка.
Сил не было. Я ничего не понимал. Пытался собрать все ниточки, чтобы сплести из них разгадку, объяснение, но ничего не получалось. Я чувствовал усталость, головокружение и беспомощность.
Послышался стук в дверь.
— Да! — сморкаясь в салфетку, крикнул я.
Пришла Люба.
— Влад, прикинь, сто я насла… — проговорила она, закрывая дверь и подходя ближе.
— Что нашла? — без энтузиазма вздохнул я. Мне было совершенно не интересно.
— Солярий! Представляес?
— И?…
— Да не «и?…», а слусай дальсе: просол селый день насего пребывания в лагере, а я ни капельки не загорела… Сто поделать, светлокозая я… В солярии загорю быстрее, ну или хотя бы хоть немного подзагорю, стобы не стыдно было на пляз выходить. Короче, помоги мне.
— Чем? — не доходило до меня.
— Какой ты бестолковый! — рассердилась Люба. — Сем-сем, на сухере постой, пока я буду в солярии валяться!
— А почему именно я?
Она вздохнула и, разведя руками, искренне ответила:
— Та… Со всеми остальными я переругалась…
— Понятно, — кивнул я. — Идем.
— Ты супер!
Люба повела меня в солярий. Он находился в подвале, на подземном этаже. На одной из дверей висел распечатанный на принтере ламинированный лист с изображением привлекательной девушки с бронзовым загаром, которая лежала в кабинке горизонтального солярия и улыбалась. Сбоку была сделана цветная надпись: «Солярий».
— А загорать в солярии вредно, — на всякий случай сказал я, оглядываясь, — вдруг кто-нибудь зайдет в подвал.
— Ой, ультрафиолет на плязе тозе вреден, — отмахнулась Люба и открыла дверь. — И воду из-под крана тозе вредно пить… А в продуктах одни нитраты… — И без перехода прошептала: — Главное, стоб нас не заметили.
Девчонка подошла к солярию и принялась его изучать. Через десять минут досконального осмотра выяснила, что у изголовья кабинки стоит коробочка, на которой высвечивалось количество минут загара, заданное клиентом.
— Я слысала, сто в первый раз надо пять минут загорать, — произнесла Люба, нажимая на кнопки. — А теперь иди за дверь, следи, стобы никто нас не засек, и ни в коем слусяе сюда не заходи. Я буду загорать в сем мать родила.
— А в чем она тебя родила? — съехидничал я.
— Я родилась в весернем платье и в туфлях на десятисантиметровой спильке! — не осталась в долгу Люба. — Все, иди.
— Ладно, — пожал я плечами, открывая дверь и представляя момент Любкиного рождения в вечернем платье.
— Подозди.
— Ну, что еще?
— Тут, оказывается, все не так просто. Как я назму на кнопку старта, если буду лезать узе в этой стуке? Знасит, я сейсяс разденусь, лягу, закроюсь крыской, а ты подойдес и вклюсис, — сказала Люба, не забыв предупредить: — Только не подглядывай!
— Слушай, ты надоела уже! Я тебе не маньяк какой-то! — рассердился я.
— Это хоросо, сто не маньяк. Все, иди. Когда буду готова — позову.
Только я собрался выйти из комнаты, как мой взгляд сам собой уткнулся в табличку, которая висела на стене.
— А это что? — спросил я.
Люба пожала плечами, и мы подошли поближе. Оказалось, что там были написаны правила пользования солярием.
— Интересно, — протянула Люба. — Видис, написано, сто во время сеанса нельзя, стобы на теле были металлисеские веси.
— Да на тебе их и нет…
— Как это нет? — изумилась Люба моей непонятливости и широко открыла рот, продемонстрировав свою мощную брэкет-систему. — А это сто, не металл?
— А… Так он же не на теле, а как бы в теле. Думаю, ничего страшного не будет, если ты с брэкетом позагораешь.
— А вдруг меня током ударит? Или сто там с этим металлом мозет сделаться? — озадачилась Люба и рассудила: — Раз снять брэкет я не могу, он зе приклеен к зубам, знасит, придется загорать вместе с ним.
— А как они действуют, брэкеты? — не к месту поинтересовался я.
— Ну, к каздому зубу приклеена маленькая штуська, а врась надевает на все эти штуськи металлисескую дугу, которая сделана так, сто как бы ее ни согнули, она будет стремиться принимать презнее полозение. Поэтому зубы и ровными становятся — дуга их под себя, то есть под правильную форму подстраивает, — объяснила Люба. — Так, ну все, а теперь иди, а то, сюствую, это затянется надолго.
Я вышел из комнаты и тяжело вздохнул, приготовившись стоять в карауле пять минут. И вдруг оттуда послышался страшный крик. В мгновение ока я метнулся обратно и увидел Любу… Она стояла посреди комнаты и, зажав рот ладонями, вопила. В ее глазах читались дикий страх и боль.
— Что случилось?!
Вместо ответа Люба вновь закричала и… открыла рот. Меня чуть не стошнило. Такого ужаса я еще не видел. Любкина металлическая дуга ожила и сжималась, сдавливала ее зубы. Они не выдерживали давления и с неприятным хрустом ломались.
— А-а-а-а! — орала Люба, засовывая в рот пальцы и пытаясь отодрать от зубов дугу, но куда там!
Белые обломки зубов висели на дуге, а некоторые зубы выламывались из «гнезда» прямо с корнем, и из дырок капала кровь на пол.
— А-а-а-а!
Я не мог помочь Любе. Не знал как. Я будто впал в ступор. С ужасом смотрел на ломающиеся зубы и не мог ничего с этим поделать.
Тем временем из Любиного рта посыпались зубы, и она упала в обморок…
— Я готова! Влад, блин, ты глухой? — завопила Люба.
Я вздрогнул и очутился словно в другом кадре. Люба спокойно смотрела на меня и крутила у виска.
— Влад, ты думаес выходить из комнаты? Я зе сказала, сто буду загорать в сем мать родила.
С тупым видом я уставился на девчонку.
— А зубы?
