этого, пожалуй, следовало бы начинать. Поступок Сережи Дремова только хулиганством не объяснить… – Надежда Филипповна обернулась к Антону Сергеевичу: – У нас есть, может, один шанс исправить свою ошибку: надо вернуть Дмитрия в ермолаевскую школу…
– Вам этот флирт дороже, чем авторитет педагогов! – воскликнула Софья Терентьевна, словно бы угадав ее мысли и оставив пока без внимания своего рода заступничество Надежды Филипповны за Дремова.
– При чем здесь авторитет педагогов?.. – стараясь не утратить контроля над собой, медленно обернулась к ней Надежда Филипповна.
– Мы будем сегодня принимать одно решение, а завтра в угоду какому-то мальчишке – другое?
– Дмитрий сам, по своей инициативе, ушел из школы, – сказала Надежда Филипповна.
Физичка улыбнулась:
– Нет! Он ушел не по своей инициативе. Таково было мнение педсовета. И он, зная об этом, – подчеркнула Софья Терентьевна, – просто не стал дожидаться прямого указания от директора.
Надежда Филипповна не успела ответить, вмешался Антон Сергеевич:
– Я вчера беседовал с Ксаной… – Он произнес это необычным для него хмурым голосом, и тем обратил на себя внимание учителей.
– Что же? – Софья Терентьевна насторожилась.
– Плохо! – коротко ответил Антон Сергеевич.
Надежда Филипповна крутнула красный карандаш в руке, бросила его на открытую тетрадь и, сопровождаемая удивленными взглядами, молча вышла из канцелярии. Зеленоватые глаза Софьи Терентьевны заволокла обида.
А относительно беседы Антон Сергеевич не совсем точно выразился. Он приглашал Ксану в свой кабинет и лишь пытался наладить беседу… Жалуется она на что-нибудь? Нет. Больна? Нет. Почему не выучила физику? Просто не выучила. Может, ей отдохнуть? Нет…
Валерку не мучили сложности человеческих отношений. Теоретическая концепция жизни была для Валерки цельной и ясной, как аксиома: все у людей должно быть хорошо. И, пока в канцелярии спорили, Валерка действовал.
Проблему составлял для него вопрос «как сделать», а не «что сделать». Начитанность восполняла Валерке нехватку собственного жизненного опыта, и тут он поступил в полном соответствии с рекомендациями своих наставников.
В пятницу на экране ермолаевского клуба шел старый и вечно молодой фильм «Большая жизнь». Сразу после занятий Валерка купил два билета на девять часов пятнадцать минут вечера и сходил сначала в домики, потом на Долгую гору, в Шахты.
К тому, что встретят его без энтузиазма, он был готов. Но все обошлось даже проще, чем он думал.
– В кино?.. – переспросила Ксана. – Пойдем.
Валерка оторвал один билет и положил его на стол, рядом с альбомом гербария.
– Я тебя, Ксана, у входа в парк подожду, ладно?.. У ворот. В девять. Договорились?
– А пусть они у тебя, зачем ты оторвал? – спросила Ксана, возвращая ему билет.
Валерка отстранился:
– Вдруг тебя не отпустят?
– А я, Валер, теперь не спрашиваюсь, – как-то безразлично сказала Ксана.
Он поморгал своими большущими глазами. Валеркиным ресницам, густым и длинным, могла позавидовать любая девчонка.
– На всякий случай, Ксана, ладно?.. Пусть у тебя. В девять!
На Долгую Валерка не шел, а будто плыл, гордый своим необыкновенным замыслом и заранее радостный чужой, предстоящей радостью, сомневаться в которой оснований у Валерки не было.
А Димка все эти дни старательно изыскивал причины не появляться вечерами возле дома. Одно воспоминание о Хорьке будило в нем какие-то смутные ассоциации, связанные с тем пьяным вечером, подробности которого он совершенно не помнил. И всеми силами хотел вспомнить, и почему-то боялся, что это ему удастся.
Билет у Валерки он взял с готовностью, хотел пошарить в материной сумке деньги, но Валерка махнул рукой:
– Потом как-нибудь! – Напомнил: – В девять. У ворот, хорошо? Я еще кой-куда по делам должен…
– Я буду! – заверил Димка. – Это тебе спасибо, что придумал…
– А! Я и сам-то случайно! – весело отозвался Валерка.
Но дома он неожиданно загрустил.
Они остановились напротив, угадывая и не угадывая друг друга в темноте: Ксана – с одной стороны от входных ворот, Димка – с другой. Потом неуверенно, исподволь пошли навстречу.
– Дима?.. – тихо спросила Ксана.
А он ответил:
– Ксанка?..
Остановились в полушаге друг от друга и от смущения оба глянули по сторонам.
