– А я специально, чтоб не шла, – сказал Димка, – Теперь ладно… не надену больше.
Ксана выпрямилась. Поглядела в небо над головой, где опять, как тогда, редко-редко мерцали звезды. Вспомнила:
– Ой, Дима! Я вчера, кажется, свою звездочку нашла! Честное слово! Сейчас ее еще нет, а попозже. – Оглянулась. – Ты выбрал себе какую-нибудь?
– Я, Ксана, знаешь, твою выберу, – решил Димка.
Она снова засмеялась, уткнувшись лицом в колени.
Потом укоризненно покачала головой:
– Ты прямо грабитель какой-то! Сначала у меня камень отнял, потом и поляну и дуб!.. Теперь звездочку. Так у меня скоро совсем ничего не останется.
– Жалко, да? – спросил Димка.
Ксана покосилась на него:
– Пусть, конечно… Раз уж ты такой… отнимальщик. Я покажу тебе. – Снова покосилась. – Только уж ты, пожалуйста, следи тогда за ней. А то останемся оба…
– Я ее, Ксанка, совсем приколочу к небу! Чтоб не терялась больше.
И снова Ксана засмеялась. А когда Димка слышал ее смех, что-то такое происходило с ним, что вправду хотелось взять, например, и приколотить какую-нибудь ерунду к небу! Или сделать что-то еще, о чем в другое время и думать бы не подумал.
– Все-таки хвастун ты, – сказала Ксана. И повторила: – Горе прямо.
Димка подобрал свою кепку, вывернул ее наизнанку.
– Я, Ксанка, только перед тобой хвастаюсь.
Она ткнула пальцем в подкладку, придавая кепке нормальный вид.
– Зачем?.. – И, снова обхватив колени, задумчиво посмотрела на огоньки в пруду. – Дима… Хорошо тебе в той школе?
– Нет, Ксанка…
– Почему?
– Не знаю.
Ксана улыбнулась ему немножко с упреком. Спросила тихо:
– Чего ты так?
– Да я там, Ксана, и не учусь еще, можно сказать. Футбол гоняю.
– Надо учиться, Дима… – негромко, но наставительно сказала Ксана, обращаясь, должно быть, и к себе тоже.
– Раз надо, Ксана, будем учиться! – с готовностью заявил Димка.
– Только не путай больше примеры по алгебре, ладно? – попросила она.
– Что ты! – заверил Димка. – Я теперь буду по всем предметам ни в зуб ногой!
– Ни в зуб не надо, а так, чтобы все хорошо. Я тоже буду.. Ну, чтобы тебе не стыдно было за меня, да?
– А мне, Ксанка, за тебя никогда не будет стыдно, – сказал Димка.
– Мне, Дима, за тебя тоже, – сказала Ксана. – Ведь стыдно, когда человек… ну, никого не понимает. Когда у него ни доброты, ничего! Одна гадость… За такого стыдно, правда?
– Конечно, правда, Ксана!
Багровая полоска зари мало-помалу темнела, и, когда в мерцающем сиянии выглянул из-за крыш желтоватый диск луны, ее уже не было.
В субботу Леонид Васильевич обнаружил, что проснулся последним. На кухне весело трещала сковорода, Димка над чем-то колдовал возле стола. Леонид Васильевич дотянулся до часов, хмыкнул: время было еще раннее.
– Пап, неужели ты эти лампы не можешь достать? – спросил Димка, не оборачиваясь, будто зная, что отец проснулся.
Леонид Васильевич, приподняв голову, с любопытством оглядел сына:
– А тебя что, лампы с постели вскинули?
– Лампы, пап.
– Триодики эти я еще вчера принес. Да ведь тебя ж с вечера…
Договорить ему Димка не дал:
– Где, пап?! – Увидел рядом на подоконнике пакет из вощеной пергаментной бумаги, сгреб его. – Вечно ты, пап, если и сделаешь что, так пока не напомнишь…
Леонид Васильевич сел, натянул рубаху.
– Ты же все схемы раскурочил, на что тебе лампы теперь?
