– Привет, – машинально ответил Димка
– Из Ермолаевки?
Димка кивнул, опуская ветки листвой вниз, как нес их раньше.
– А я туда! – сказал Хорек.
– Чего там – на ночь глядя?..
– Дела! Сам знаешь… – Хорек оторвал от Димкиного букета один березовый листок и, положив его на кулак, хлопнул ладонью, точно выстрелил. – Насчет дела не передумал?
– Н-нет… – поперхнулся Димка.
– Подожди сегодня…
– Сегодня мне никак! – быстро соврал Димка, мучительно припоминая, что такое мог обещать он.
Глаза Хорька стали совсем щелками.
– Занят, выходит?.. На завтра, что ли? А?
– Раз говорил – все…
– Тогда лады! – весело усмехнулся Хорек. – До завтрева! – И, ударив его по плечу, зашагал вниз, к Ермолаевке.
Димка тоже сделал два или три шага своей дорогой, потом остановился и глядел на удаляющегося Хорька, пока тот не скрылся в тумане сумерек. Хотел даже окликнуть его, но сдержался.
Встревожила неясность, что осталась в памяти после того отвратительного вечера, когда он нализался до потери сознания. И если накануне еще Димка предпочитал эту неясность, возможно, постыдной ясности, теперь он должен был знать о себе все.
А ночь опускалась спокойная, тихая… И показалось Димке чем-то невероятным, противоестественным в такой вот ночи однажды напиться какой-то дряни, чтобы перестали существовать для тебя и звезды, и запахи, и все вообще… Радость его мгновенно потухла.
Вот почему уже около двенадцати часов следующего дня Димка нетерпеливо прохаживался у дома Малышевых.
Хорек не появлялся. Тогда Димка пересек двор, постучал.
Но дверь оказалась незапертой и от слабого толчка открылась.
Войдя в дом, невольно приостановился у порога. Ударило в нос чем-то прокисшим. На полу и в немытых тарелках на столе валялись окурки. Этот стол да еще две железные кровати без простыней и составляли всю мебель комнаты. Одежда Хорька лежала, брошенная как попало, на полу, среди окурков. Нижние половины двух окон вместо занавесок были прикрыты высохшими и пожелтевшими от солнца газетами.
Хорек еще нежился в постели, но при виде Димки сбросил одеяло, вскочил на ноги.
– Ты, я вижу, спозаранку! Молодцом!
Димка поздоровался.
В трусах до колен и голубой застиранной майке Хорек выглядел неуклюжим, худым и мосластым, со впалой грудью.
– Проходь! – жестом гостеприимного хозяина пригласил он Димку, показывая на табурет у стола. Вытащил из-под кровати бутылку вермута, и в граненый стакан заструилась густо-красная липкая даже на вид жидкость. – Шлепнешь?
– Нет, – сказал Димка, усаживаясь на предложенный ему табурет. – Я больше не пью.
Стакан в руке Хорька дрогнул.
– Чего это ты?
– Так, – ответил Димка. – Обещал одному человеку, больше не пью. – И, переводя разговор ближе к делу, спросил наобум: – Ну, что будем?
– Да ты чего: сейчас, что ли? Мы это вечером, попозднее… Как танцы кончатся!
– Вечером мне некогда, занят, – буркнул Димка.
– Чем занят?.. – переспросил Хорек. В голове его шевельнулась внезапная, как откровение, мысль, что Димка ничегошеньки не помнит из ночной болтовни. Он пристально, с некоторым даже изумлением вгляделся в его лицо. Машинально опрокинул в себя предназначенный гостю вермут. – А я думал, мы снюхаемся… Перевоспитываешься, выходит?
– Да вроде… – неопределенно ответил Димка, выжидая, когда Хорек скажет что-нибудь конкретное.
– Это ты не по-мужски! У нас так не полагается!
– Почему не по-мужски? – помедлив, спросил Димка.
– А у меня уговор дороже денег. Отступиться – это уже вроде подножку дать. Забыл, что ли? Директору своему фингалей собирался вешать, – умышленно преувеличил Хорек. – Да еще учителке какой-то! А?
Димка вдруг вспомнил подробности той ночи. Кровь прилила к его лицу. Гаденьким почувствовал себя Димка, почти подлецом.
– Я, ты знаешь… пьяный был…
Подпрыгивая то на одной ноге, то на другой, Хорек надернул штаны. Опять внимательно пригляделся к Димке. Искусственно захохотал:
