научились, то представляю, что нагородите, воочию столкнувшись с локальным гравиполем!
— Эй, шеф!. - крикнул кто-то от автобусов. — Поехали!
— Подождите, ответил лысый мужичишка с русой бородой, не отрывая взгляда от дороги.
— Ну чего ждать-то? — не сдавался голос из автобуса. — Если это модулятор, объедем по лесной дороге, по-за Нижним озером.
— А если стационар?
— Сидя на месте, не определить.
— Там кто-то идет, — сообщил лысый.
— Где? — спросили из автобуса.
— По дороге. В Зоне.
Бородатые, их жены и дети горохом сыпанули из автобусов. Шурик и Толик пискнуть не успели, как их подпихнули к самой границе поля, вжали в незримую стену.
— Вовчик, — прохрипел прижатый Толик. — Ей-богу, Вовчик!.
— Кто он такой? — процедил сквозь зубы лысый. — Тоже журналист?
— А как же! — гордо сообщил Шурик. — Из «Молодежки». Мой коллега.
— О, боже! — простонал лысый. — Но как он попал туда?!
— Для прессы преград не существует, — с пафосом проговорил Толик, вдавленный в невидимое нечто. — Слышь, Шурик, а что за красотка с ним?
— Понятия не имею.
— Не ври.
— Честное слово!
— А хороша!
— Наверное, — пробурчал Шурик. Он пытался левой относительно свободной рукой залезть в собственный карман за очками, но угодил в карман к лысому, вдавленному толпой между журналистами.
— Э, э! — запротестовал лысый. — Это мой кошелек!
— Разве? — удивился Шурик.
— Могу побожиться!
— Странно, — произнес Шурик задумчиво. — А где мои очки?
— Только не в моем кармане.
— А в чьем?
— Наверное, в- твоем.
Шурик снова пошарил в кармане.
— Слушай, — взмолился лысый. — В кошельке всего червонец. Забери его на память, только отстань, пожалуйста.
Да не нужен мне твой кошелек, — обиделся Шурик и с великим трудом вытащив его из кармана лысого, впихнул ему же в ладонь. — На, и не суй его больше в чужие карманы.
Сказав это, он снова полез в карман к лысому искать очки. Руки лысого были на уровне груди плотно прижаты к невидимой стене.
— О, боже! — простонал тот, возведя глаза к небу.
То что он увидел в небе, заставило его содрогнуться и истошно завопить.
4
С километр мы шли молча. Я все пытался обсудить со вторым «я» более чем странные события дня, но оно не желало со мной разговаривать, спрятавшись в подсознании. Алина, надо полагать, молчала или спорила о чем-то своем со своим «я».
— Странно, — спугнула наконец пристроившееся к нам молчание Алина. — Столько — прошли, а ни одной попутной машины.
— Встречных тоже не видно, — откликнулся я, оторвавшись от бестолкового занятия — выманивания второго «я» из темных и жутких глубин подсознания. И не страшно ему там без фонаря?!
Впереди показался мост через Глубокую. — Речка! — оживилась Алина. — Как она называется, не знаешь?
— Знаю. Глубокая.
— Она правда, глубокая?
— По колено будет.
— А я искупаться хотела, — разочарованно протянула девушка.
— Не советую.
— Почему?
— Не удивлюсь, если там водяные, русалки и прочая жуть поселились.
Алина вздохнула.
— Володя, — спросила она после нескольких минут молчания. — Как, по-твоему, что все это значит?
— Что? прикинулся я непонимающим.
— Ну… избушка на курьих ножках…
— На страусовых, — поправил я.
— Пусть на страусовых, — согласилась она. — Баба Яга… Змей Горыныч… Говорящие птицы и животные… Как Объяснить все это, если не нашим сумасшествием? Или мы спим?
— Мне надо посоветоваться.
— С кем?
— С Владимиром Ивановичем.
— А это кто еще такой?
— Мое второе «я».
— Алина обиделась.
— Я с тобой серьезно, а ты…
Я обнял девушку за плечи. Она высвободилась. — Давай без рук. Хорошо?
— Вот те здрасьте! — удивился я. — Полчаса назад кто-то собирался стать моей женой или любовницей. Ты не знаешь, кто?
— Я пошутила.
Теперь обиделся я. Когда я обижаюсь, я дуюсь. Алина прыснула.
— Какой ты смешной, когда дуешься.
Я обиделся еще больше.
— Ну-ну, не дуйся, — ласково сказала она. — Я еще посоветуюсь с Алиной Васильевной.
— О чем?
— Быть твоей любовницей или нет.
— Спасибо, — сказал я тоном-коктейлем. В моем «спасибо» поместились и благодарность, и ирония, и вызов, и еще невесть что.
— Пожалуйста, — ответила Алина и обернулась.
Насыщенность ее «пожалуйста» раздавила меня. Заложи его в спектрометр — прибор от растерянности перегорит. Лавина чувств, получувств и оттенков.
— А знаешь, Володя, — сообщила Алина, не дав мне раскрыть рот для изречения очередной плоской умности, — за нами идет какая-то лиса.
— Лиса? — Я обернулся и остановился.
Метрах в двадцати за нами по обочине дороги действительно плелась лиса. Когда мы остановились, она лениво разлеглась на траве, выставив передние лапы и положив на них голову.
— Т-а-ак! — процедил я с угрозой. — Старая знакомая!
— Та, которая рыбу съела? — уточнила Алина.
