— У вас есть сигареты?
— Я не курю, — ответил Дронго. Если хотите, я у кого-нибудь попрошу, — он сделал попытку подняться со стула. Ноги уже порядком затекли.
— Не нужно. Сейчас там много людей. Если выйти за дверь, обратно можете не протиснуться. Перебьюсь.
— Вы не ответили на мой вопрос, — напомнил женщине.
— Михаил относился к нему с уважением сказала она, чуть подумав, считал Бориса Алексеевича сильным человеком. Очень сильным. Да, он его уважал. И очень хорошо относился к Майечке.
— А Борис Алексеевич?
— Я не поняла вашего вопроса… ^
— Как он относился к вашему мужу?
— Мне кажется, что это лучше спросить Ратушинского, она несколько повысила голос. Извините, но мы с вами слишком долго разговариваем. Меня там ждут.
Инна поднялась, и он тоже.
— Скажите, — спросила она, глядя в глаза Дронго, вы действительно частный эксперт или из милиции?
— Я действительно частный эксперт.
— Тогда желаю вам успехов. Надеюсь, у вас все получится. До свидания.
Дронго несколько минут протискивался сквозь толпу в коридоре и на лестничной клетке. Выходя из подъезда, он посмотрел на часы. Теперь нужно отправиться в дачный поселок к Ратушинскому. Он не мог и предположить, что через два часа в этой загадочной истории появится еще один труп.
Для его машины был оставлен пропуск и водитель вырулив на дорожку, увидел, как автоматически открываются ворота. Дронго достал телефон и набрал номер Эдгара. Нашел что- нибудь?
Ты знаешь, о чем писал Лисичкин? — вопросом на вопрос ответил Эдгар.
Знаю. О поставках оружия
Как ты узнал?
Сказала Инна Денисенко. Они с мужем близко знали Лисичкина.
— А почему Ратушинский не сказал об этом, удивился Вейдеманис. Он ничего не знал? Знал, задумчиво ответил Дронго, но стал знакомить нас с таким интересным фактом. Он готов подозревать кого угодно, но не чету Денисенко. Хотя почему-то в его доме погиб Михаил Денисенко, который был близко знаком с Лисичкиным.
— Не нужно бы тебе туда ездить, рассудительно сказал Эдгар. Это очень опасные люди. Могут устроить провокацию. Ратушинский тебя уже не раз обманывал. Будет лучше, ты откажешься от этого дела.
— Не могу, — признался Дронго, если ввязался в драку, нельзя из нее выходить. Детский мальчишеский принцип.
— Глупый принцип. Не нужно тебе туда ездить, настойчиво повторил Вейдеманис. Он нервничал, и его характерный латышский акцент стал заметнее.
— Поздно. Я уже приехал. Как там статья Лисичкина?
— Очень жесткая. Он явно не любил Бориса Алексеевича, сообщил Вейдеманис. Я сравнил ее с другими статьями. Он обычно писал очень неприятные вещи, но в статье о Ратушинском есть и личные выпады. Я думаю, Лисичкин не любил богатых людей. Это чувствуется по его материалам.
— В этой стране никто не любит богатых людей, устало сказал Дронго. Здесь богатый означает вороватый. Поэтому их и не любят. Спасибо, Эдгар, я тебе перезвоню.
Он убрал аппарат и вышел из машины, затормозившей у дома Ратушинского. На этот раз у дома было двое охранников, они обходили здание. Увидев Дронго, они подождали, пока он войдет в подъезд, и пошли дальше.
В гостиной Дронго ожидал неприятный сюрприз.
Кроме хозяина в квартире находились Евгения Алексеевна с мужем, очевидно, решившая чаще появляться в доме Бориса Алексеевича во время болезни его жены.
Добрый день, — поздоровался с Дронго за руку Ратушинский.
— Здравствуйте, — буркнул Молоков. Он читал газету и лишь немного отвел ее в сторону. Евгения Алексеевна неприязненно взглянула на Дронго и слегка кивнула в ответ. Как ваша жена? — спросил Дронго.
Плохо, — вздохнул Ратушинский. — Все как в бреду. А когда приходит в себя, не узнает никого. Ночью два раза врач приезжал. Мы очень беспокоимся за нее.
С ней нельзя поговорить?
Думаю, нет. Она в очень плохом состоянии.
Я должен задать ей несколько вопросов. Мы уже нашли виновного, отмахнулся Борис Алексеевич. Получите гонорар, и закончем дело. Ничего, кроме неприятностей, я все равно не получу.
Я найду преступника, — упрямо сказал Дронго.
Молоков убрал газету.
— Найдете? — насмешливо спросил он.
— Может, вы чародей? Или маг? Может, вы заодно оживите и несчастного Михаила Денисенко? И вернете здоровье Майе Александровне?
— Виталий! — даже его жене не понравился его тон.
— Я с рождения Виталий, — огрызнулся Молоков.
— Мне надоело, когда все дурят и обманывают Бориса Алексеевича, стараясь любыми способами урвать его деньги. Ведь абсолютно ясно, что наш гость никогда не найдет ни убийцу, ни людей, похитивших документы. Но он делает вид, что все может. Не нужно себя обманывать. Все и так понятно. Какой вы эксперт? У вас на глазах человека убили, а вы ходите и рассуждаете о том, как найдете убийцу.
— Я хотел у вас спросить, господин Молоков, прервал его Дронго, вы встречались с Лисичкиным?
— Опять за свое? — поморщился Молоков.
— Я его в жизни не видел.
— А ваша супруга? — спросил Дронго.
— И я не видела, — отозвалась со своего места Евгения Алексеевна.
— Опять вы за старое, — поморщился Молоков, хватит нас морочить.
— Это не твое дело, Виталий, твердо сказал Ратушинский.
— Я сам пригласил нашего гостя и сам буду решать, что ему стоит делать, а чего не стоит. Поэтому будь добр помолчать.
— Ты разве не видишь, что тебя обманывают? зло спросил Молоков. Сколько ты ему платишь? Похоже, большие деньги?
Виталий был настроен агрессивно. «Наверное, выпил, — подумал Дронго. Все несчастныe люди, которые пытаются найти ответы на дне стакана, делятся на три категории. Обиженные меланхолики, засыпающие за столом, глупые сангвиники, беспричинно смеющиеся, агрессивные холерики, готовые обвинить весь своих неудачах. Особенно опасны последние. Выпив, они звереют и начинают ненавидеть весь мир. Злоба и ненависть, прикрытые в обычное время тонким слоем культуры, прорвается наружу. Таков и Молоков. Но он еще и трус».
Я думаю, что в любом случае мой гонорар во много раз меньше той суммы, под которую взяли кредиты в банке на покупку оружия, вдруг сказал Дронго.
— Откуда вы знаете про наш контракт? испугался Молоков и даже икнул от неожиданности.
— Откуда вы знаете про кредит?
— Ты опять взял кредит?! грозным голосом переспросил Ратушинский. Думаешь, опять я тебя прикрою?
— При чем тут ты, Борис? — дрожащим голосом ответил Молоков.
— Мы получили кредит на законных основаниях через банк…
— Какой банк? — еще более грозно перебил его Ратушинский.
Молоков оглянулся на жену. Он начал трезветь, понимая, чем грозит ему гнев родственника. Евгения Алексеевна быстро оценила ситуацию и решила вмешаться.
— Мы обсудим этот вопрос без посторонних, — сообщила она, пронзив Дронго уничтожающим взглядом.
Если бы взглядом можно было воспламенить человека, то Дронго должен был бы превратиться в пылающий факел. Но он спокойно выдержал взгляд женщины.
— Какой банк?! — крикнул Борис Алексеевич, ударив кулаком по столу. Молоков вздрогнул и покачнулся в кресле.
— «Гамма-банк», произнес он едва слышно.
— Они дали нам кредит на законных основаниях. Под наш контракт… Они берут большие проценты, но мы все деньги обязательно вернем… Честное слово…
Ратушинский в три прыжка пересек комнату схватил родственника за рубашку.
— Сволочь, — ледяным голосом сказал он, поднимая несчастного из кресла, я же тебе тысячу раз говорил: в «Гамма-банке» нельзя брать кредиты! Там лежат деньги Майи Александровны и ее первого мужа. Они должны нашему объединению огромную сумму. Теперь будут настаивать на взаимозачете. Какой кредит ты взял? Говори! Иначе я тебя удавлю.
Борис, как тебе не стыдно, — поднялась своего места Евгения Алексеевна, — неужели ты не понимаешь, что так нельзя себя вести.
— Заткнись! — заорал на нее брат.
— Это твои советы!
— Сейчас иду, ответил Борис Алексеевич, выпуская из рук своего родственника. Молоков шлепнулся в кресло и жалобно застонал. Евгения Алексеевна с ненавистью взглянула на Дронго, а затем с тем же выражением лица на брата.
— Идемте, — отрывисто бросил Ратушинский Дронго, выходя из гостиной.
— Вам лучше не оставаться в этом гадюшнике. Подождите меня в столовой.
Дронго пошел в столовую, а Ратушинский поднялся следом за медсестрой. Через некоторое время медсестра спустилась вниз.
— Они хотят остаться одни, — сообщила она.
Еще через несколько минут наверху послышался стук падающего предмета. Дронго поднял голову. Интересно, что там происходит? Он направился к лестнице и вдруг услышал громкий голос Бориса Алексеевича. Разобрать, что он говорит, было невозможно. Но было очевидно, что Ратушинский крайне возбужден. Медсестра выбежала из кухни.
