запахом ароматизированного табака и дорогой туалетной воды.
– Входи, – пригласила меня начальница.
И я ступила в полумрак просторной прихожей, как на запретную вражескую территорию.
Впереди расстилалось неизвестное минное поле.
Из прихожей в квартиру вели три двери. Валентина Ивановна отворила крайнюю правую.
Я заглянула в комнату – это был кабинет, – но от волнения ничего толком не разглядела.
– Штефан ненавидит пыль, – продолжала Валентина Ивановна. – Как следует протрешь всю мебель, стол тоже нужно отполировать. Боже тебя упаси перекладывать бумаги! Подняла, вытерла, положила, как лежали. Иначе Штефан нам голову оторвет. Поняла?
Я хотела сказать, что Штефан уже никому ничего не оторвет, но вовремя спохватилась и промолчала.
Мы миновали огромную квадратную прихожую с роскошным ковром посередине и вошли в просторную гостиную. Валентина Ивановна окинула ее опытным взглядом и сказала:
– Ну, тут работы немного. Как видишь, все на своих местах, никакого бардака. Тебе повезло. Иногда Штефан устраивает посиделки, после которых сюда войти страшно. А сегодня просто идеальный порядок. Надо же, не успел нагадить. Видимо, мотался по своим командировкам.
Третья комната была отведена под роскошную, я бы даже сказала, кокетливую спальню. Валентина Ивановна взглядом указала мне на игривую акварель в духе Ватто, висевшую над кроватью, и многозначительно хмыкнула:
– Чуешь, какое место в квартире самое главное? Говорю же: самец, каких мало. Айда на кухню.
Длинный коридор привел нас на кухню: современная мебель, отличная техника. Здесь тоже царил образцовый порядок, только в раковине стояла чашка с засохшими коричневыми разводами.
– Ну, мать, – сказала начальница, – повезло тебе. Получишь сто долларов, можно сказать, на халяву. Значит, так: протрешь пыль, почистишь ковры и мягкую мебель. Кстати, где-то я видела у него пылесос…
Валентина Ивановна вышла в коридор, открыла дверь кладовки.
– Маша! Вот пылесос. Пользоваться таким умеешь?
Я присмотрелась. Новая модель моющего пылесоса, у меня дома точно такая же. Я ответила, что умею.
– Вот и славно – обрадовалась Валентина Ивановна. – Значит, так: уберешься, закроешь квартиру на все замки, ключи принесешь мне, и я сразу расплачусь. Штефан деньги на уборку оставляет за месяц вперед, как раз последняя сотня в сейфе лежит. Интересно, куда он пропал? Должен еще деньжат подкинуть… Ну ладно, это ерунда. Ты все поняла?
Я кивнула. Почему-то разговаривать в этой огромной квартире было немного страшно. Мне казалось, что дух Штефана находится рядом и насмешливо смотрит на мою испуганную физиономию.
Валентина Ивановна еще раз обвела взглядом высокие потолки, поделилась со мной мыслями:
– Нехилая квартирка. Ее в советское время дали папаше Штефана. Ну, тому венгерскому партайгеноссе.
– А где он сейчас? – спросила я.
– На том свете. Давно помер. Говорят, его жена убила. – Казалось, начальница была очень довольна тем, какое впечатление произвел на меня ее рассказ, и продолжила: – Мне кто-то из соседей говорил. Вроде приревновала она его к какой-то бабе, ну и пырнула ножом. Видно, тоже был кобель, каких мало. Историю замяли, мужика похоронили с партийными почестями. Помнишь, как раньше в газетах писали: «Смерть нежданно вырвала из наших рядов…» – Валентина Ивановна посмотрела на меня и спохватилась: – Хотя ты не помнишь. Маленькая была.
Я кивнула и вернула начальницу к прежней теме:
– А что сталось с его женой?
– Жену отправили в какую-то закрытую лечебницу для нервнобольных. Там она и померла лет пять назад.
Я выслушала историю с напряженным вниманием.
– Как давно это было? – спросила я.
– Что именно?
– Ну, когда погиб этот партайгеноссе?
– Не знаю, давно, наверное. Может, еще в восьмидесятые. – Валентина Ивановна пожала плечами и закруглила тему: – Да ладно, какая разница? Главное, ты убери как следует, чтобы ни пылинки, ни соринки. Добро?
Процокали ее каблучки по паркету, громко хлопнула массивная дверь, отсекая меня от остального мира.
Я вздрогнула, затравленно огляделась вокруг.
Солнечные лучи длинными рапирами пронзали большое окно, пылинки плясали в них, как феи на радуге. Царила полная, абсолютная тишина, молчание завораживало и тревожило.
Я робко покашляла, отгоняя страх. Почему мне все время кажется, что за моей спиной кто-то стоит?
Немного помедлив, я резко обернулась: никого. Как и следовало ожидать.
– Плохо твое дело, девочка моя, – сказала я вслух. – Есть такая болезнь: невроз.
Мне никто не ответил.
Я скинула с себя тяжелое дворницкое облачение. Подошла к раковине, открыла воду, тщательно вымыла чашку. Открыла висячий шкафчик над мойкой, где обычно хранится кухонная посуда. Если я не ошибаюсь, то чашку нужно поставить именно сюда.
Шкафчик был забит посудой. Хорошей, дорогой, но ей было далеко до нашего мейсенского фарфора. Добротный новодел, не более того.
Я ощутила легкую гордость хоть за какое-то свое превосходство. Впрочем, тут же подавила это недостойное чувство, перекрыла воду и пошла в кабинет. Как там сказала Валентина Ивановна? «Не перекладывай бумаги, а то Штефан голову оторвет…»
Глупости. Штефану его бумаги уже не понадобятся, а мне могут очень даже пригодиться. Значит, пойду и внимательно просмотрю их. Почему в комнате так темно? Склеп какой-то! А все потому, что жалюзи на окнах опущены. Я подошла к окну, нашла регулятор и пустила в комнату поток солнечного света. Страх немедленно отступил в темные пещеры подсознания, кабинет стал казаться светлым и радостным.
Я села за письменный стол, устроилась в глубоком кожаном кресле на колесиках. Удобная вещь. Может, прикупить такую же? Но представила такое кресло в своей квартире и тихо засмеялась.
Нет, не стоит. Интересно, куда я его поставлю? Рядом с секретером времен Людовика Шестнадцатого? Такое кресло хорошо смотрится только рядом с современной мебелью, той, что стоит в кабинете Штефана.
Бумаг на столе немного. Еще какие-то коробки с дискетами, плоский компьютерный монитор, деревянная кружка с ручками и карандашами, в углу – прозрачные папки с распечатанным материалом. Интересно, что там?
Я подтянула к себе папку, открыла ее. Написано не по-русски. И даже не по-английски. Видимо, Штефан писал на своем родном языке: венгерском. Увы! Я включила компьютер, придвинула к себе клавиатуру.
Через минуту на мониторе возникла непонятная надпись, из которой я поняла только одно слово: Password. Компьютер требовал ввести пароль.
Я подумала и напечатала в окошечке «Штефан». Компьютер отказался признать его правильным. Какие еще есть идеи? Да никаких! Слишком мало я знаю о человеке по имени Штефан Батори, чтобы что-то предполагать.
Пришлось выключить машину варварским способом: через сеть. Если бы Штефан был жив, то сразу обнаружил бы, что в его компьютере кто-то копался. Но поскольку хозяин этой машины уже никогда не сможет ею воспользоваться, будем считать, я ее не включала.
Я побарабанила пальцами по столешнице, еще раз огляделась кругом. Неужели не найду ничего интересного? Мое внимание привлекла табличка, висевшая на стене между двумя окнами. Я подошла к
