Матвеева, на которую укажем ниже подробнее, видно, что враждебная ему боярская партия, стараясь помешать браку царя Алексея Михайловича с Натальей Кирилловною Нарышкиною, прибегнула для этого к обычному оговору в волшебстве.
Понятно теперь, почему так заботливо старались оберегать на царских свадьбах и жениха, и невесту, и их платье («стряпню»), и места для сиденья, и подаваемые яства и напитки. Ежедневная жизнь царской семьи обставлялась теми же заботами: зорко следили за всякими попытками к чародейству и порче, и беспрерывно возникали дела о волшебстве.
От XVII века сохранились в архивах некоторые из этих любопытных дел Из них мы узнаем, что на Москве, в разных концах города, жили бабы-ворожейки, или колдуньи, к которым приезжали боярские и иных сословий жены просить помощи против супружеской ревности, советоваться о своих любовных интригах и о средствах, как умерять мужнин гнев или изводить недругов.
В 1635 году одна золотная мастерица выронила во дворце платок, в котором был завернут корень. По этому поводу произвели розыск. Мастерица на вопрос: где она взяла корень и зачем ходит с ним к государю? – отвечала, что корень нелихой, а носит его при себе «от сердечной боли, что сердцем больна». Жаловалась она одной женке, что до нее муж лих, и та женка дала ей корень обратим (то есть обращающий на любовь), а велела класть его на зеркальное стекло и, глядясь в то зеркало, приговаривать: «Как люди в зеркало смотрятся, так бы муж смотрел на жену да не насмотрелся!» Тогда муж будет к ней ласков и милостив [883] . На царском же дворе она никого портить не хотела и с иными корешницами не знается. Золотную мастерицу и ту женку, на которую она сослалась, пытали и потом отправили в ссылку в дальние города.
Другое подобное дело было в 1638 году; оно возникло вследствие ссоры нескольких мастериц из-за какой-то пропажи. Под влиянием личного озлобления сделан был извет на мастерицу Дарью Ламанову, что она сыпала порошок на след государыни царицы и говорила: «Только б мне умилить царское и царицыно сердце, а другие мне дешевы!» Ее допрашивали, и она, обливаясь слезами, призналась: ходила она к бабе-ворожейке, что людей приворачивает и у мужей к женам сердце и ревность отымает; баба эта наговаривала ей на соль и мыло и приказывала соль давать мужу в «естве», а мылом умываться самой и уверяла, что после того муж станет молчать, что б она ни делала, хотя б воровала (любилась) с другими.
Наговоры были следующие: «Как де соль в естве любят, так (бы) муж жену любил!», «Сколь-де мыло борзо смоется, столь бы (скоро) муж полюбил; а какова рубашка на теле бела, столь бы муж был светел!» И другой мастерице та же колдунья давала наговоренную соль – для того, чтобы муж ее был добр до детей. Кроме того, дознались, что Дарья Ламанова приносила к бабе- ворожейке оторванный ворот от своей рубашки; ворожея сожгла ворот на шестке и, спросив, прямое ли имя Авдотья [884] , наговорила и велела тот пепел сыпать на государский след, чтобы царь, царица и их ближние люди были милостивы к Дарье и ко всем ее челобитьям.
Привлеченная к делу колдунья объявила, что зовут ее Настасьицею, родом черниговка, замужем за литвином Янкою, а учила ее ведовству другая баба. Привели эту последнюю, и на допросе она показала, что умывает малых детей, уговаривает болезнь жабу и наметывает на живот горшки, а ворожбу эту оставила ей покойная мать; да и не одна она промышляет таким ремеслом, есть на Москве многие ворожейки – Ульяна Слепая и другие, к которым ходят всякие люди.
Собрали и остальных ворожеек, допрашивали, грозили, пытали огнем, и вот все, что узнали из их показаний: если кто страдает лихорадкою или сердечной тоскою, тому они наговаривают на вино, чеснок и уксус; от грыжи наговаривают на громовую стрелку и медвежий ноготь и с той стрелки и ногтя заставляют больных пить воду, причитывая следующие слова: «Как де старой женке детей не раживать, так бы у раба Божия (имярек) грыжи не было!» Если у кого пропадет что-нибудь, тому ворожейки гадают по сердцу, как оно трепещет; у которых торговых людей залежится товар, тем приказывают умываться наговорным мелом, а на мед они наговаривают: «Как-де пчелы ярые роятся да слетаются, так бы к торговым людям покупатели сходились!»
Мастерицу Дарью и ведунью Настасьицу допрашивали с пыток: не было ль к ним подсылу от польского короля, чтоб они портили царя и царицу? Недаром-де в последние годы великая государыня стала недомогать и печалиться, царевичи Иван и Василий Михайловичи померли, а промеж царя и царицы в любви стало не по- прежнему – не делала ль чего Дарья к отвращению их государей между собою? Ни мастерица, ни ведунья в этих умыслах не сознались. От жестоких истязаний Настасьица и Ульяна Слепая померли во время производства розыска; прочие ворожейки разосланы были по дальным местам; Дарью Ламанову с мужем сослали в Пелым, а прикосновенных к делу мастериц велено было отставить от двора и впредь в царицыном чину им не числиться [885] .
В одном сыскном деле, хранящемся в архиве Оружейной палаты, постельница Домна Борисова дала показание, будто царица Евдокия Лукьяновна как скоро найдет где людские волосы – т?тчас сучит из них свечки и жжет, а потом жалуется, что ее портят постельницы [886] .
При царе Алексее Михайловиче в 1648 году дворницы золотной мастерицы Ульяны Яхониной, вдова Аленка Федотова да Иноземцева жена Марьица, обе напившись пьяны, стали промеж себя драться, попрекать одна другую кореньем, и Марьица говорила Аленке: «Ты-де мне сказывала, что видела золотную мастерицу Анну Коробанову, как она сквозь перстень проволакивала полотенце тонкое и с тем-де полотенцем та Анна всходила вверх (во дворец) – в светлицу».
Случившийся при этом боярский сын Федор Яхонин отдал Аленку и Марьицу решеточным сторожам, за пристава, и донес о слышанной им побранке царицыну дворецкому да дьяку. Аленка и Марьица потребованы были к допросу, но обе заперлись, что таких слов говорено не было. После нескольких очных ставок последняя показала: «Сказывала ей Аленка Федотова, будто-де мастерица Анна Коробанова сквозь перстень проволакивала полотенце, а те-де речи слышала она у ней Аленки у пьяной, как она Ман(ь)ку бранила, рнясь тому, что-де ее Манкин брат родной живет у мастерицы у Анны Коробановой». К сожалению, конец этого розыскного дела утратился, и к каким открытиям оно привело – остается неизвестным [887] .
Из старинных актов, уцелевших в сибирских архивах, видно, что при царе Алексее Михайловиче ссылались в Якутск и Енисейск люди, обличенные в чернокнижии и в «тайном богомерзком общении с нечистою силою»; местным властям наказывали содержать подобных преступников как можно строже, сажать их в тюремные каюты отдельно, приковывать к стене на цепь и отнюдь не допускать к ним никого постороннего.
Встречается еще любопытное известие, что чародеев истомляли жаждою; так, в одной грамоте предписано было не давать воды Максиму-мельнику, сосланному в Сибирь за волшебство, потому что «он, Максим, многажды уходил в воду» [888] . Знаменитый Никон, низверженный с патриаршего престола и заточенный в белозерском Ферапонтовом монастыре, задумал отомстить своим врагам, возбудив в Алексее Михайловиче опасение волшебных чар и недоверие к ближним боярам.
В октябре 1668 года явился от него в Москву монах Флавиан и подал письмо, в котором говорилось: отпущен-де Флавиан к государю объявить про великое дело, что на Москве изменники царские хотят очаровать его государя. Бояре, в присутствии самого Алексея Михайловича, спрашивали старца Флавиана, в чем состоит великое дело. Тот отвечал на Петров пост пришел в Ферапонтову обитель Воскресенского монастыря чернец Палладий и объявил Никону, что был он в Москве на Кирилловском подворье и сказывал ему черный поп Иоиль про окольничего Федора Ртищева; просил-де его Ртищев: «Сделай то, чтоб мне великого государя быть первым боярином». Иоиль возразил «Мне этого сделать нельзя, а есть у тебя во дворе женка-цыганка, которая умеет эти дела делать лучше меня!» «Женке говорить про то нельзя, – сказал Ртищев, – потому что она хочет за меня замуж». Вслед за тем Никон прислал письмо, в котором излагал речи Палладия, но вместо Ртищева и цыганки указывал на боярина Богдана Матвеевича Хитрово и женку-литовку По свидетельству этого письма, Иоиль говорил Палладию: «Никон меня не любит, называет колдуном и чернокнижником, а за мною ничего нет, только я умею звездочетие – то у меня гораздо твердо учено! Меня и в верх государь брал, как болела царевна Анна, и я сказал, что ей не встать, что и сбылось; и мне государь указал жить в Чудове, чтоб (быть) поближе. Мне и Богдан Хитрой – друг и говорил мне, чтоб я государя очаровал, чтоб государь больше всех его, Богдана, любил и жаловал, и я, помня государеву милость к себе, ему отказал; и он мне сказал нишкни же! И я ему молвил: да у тебя литовка-то умеет; здесь на Москве нет ее сильнее. И Богдан говорил: это так, да лихо запросы велики – хочет, чтоб я на ней женился; и я бы взял ее, да государь не велит».
Призваны были к допросу Иоиль и Палладий; первый объявил, что приходил к Палладию лечить его и, кроме болезни, ни о чем другом с ним не разговаривал, а у Хитрова никогда и на дворе не бывал; Палладий подтвердил то же и добавил, что приписанных ему речей Никону вовсе не сказывал: «Вольно старцу Никону меня поклепать, он затевать умеет!» Иоиля подвергли обыску и нашли у него книгу «счету звездарского», напечатанную в 1586 году в Вильне, книгу письменную лунам и дням, планетам и рождениям человеческим, тетрадку о пускании крови жильной и рожечной и записку, кого Иоиль вылечил. Разноречие между показанием Флавиана и письмом Никона и разные обвинения, которые в то же время пали на бывшего патриарха, заставили извет его оставить без внимания [889] .
В царствование Федора Алексеевича замечательно дело о заточении ближнего боярина Артамона Сергеича Матвеева, любимца покойного государя. Враги не могли придумать лучшего средства для отдаления Матвеева от двора и правительства, как обвинив его в чародействе. Это тем легче было исполнить, что боярин Артамон Сергеич любил сближаться с иноземцами и ценил научные знания; десятилетний сын его, Андрей, учился языкам греческому и латинскому под руководством переводчика Посольского приказа Спафари; а в тот век достаточно было иметь при себе какую-нибудь иностранную книгу и медицинские пособия, чтобы возбудить подозрение в волшебстве.
По свидетельству Олеария, во время пожара, бывшего в Москве при царе Михаиле Федоровиче, у одного немца-живописца нашли череп и только поэтому хотели сжечь его как волшебника; при стрелецких смутах доктор фон Гаден заплатил жизнию за то, что у него в доме нашлись сушеные змеи. Вследствие подговора Давыдко Берлов, лекарь, и Карло Захарка, проживавший в доме Матвеева, донесли на него, будто бы он вместе с доктором Стефаном и переводчиком Спафари, запершись в палате, читали черную книгу, и в то время явилось к ним множество нечистых духов. По этому доносу Матвеев был сослан на заточение в Пустозерский острог, боярство у него отнято, а имения отобраны в казну.
Матвеев несколько раз писал в Москву к государю, патриарху и боярам, стараясь оправдаться во взведенном на него преступлении, но попытки эти не имели успеха. В одной челобитной его, писанной на имя царя, интересны следующие строки, из которых видно, что подобные доносы в старой, допетровской, Руси были самым обыкновенным явлением, характеристической чертою тогдашнего быта: «При великом государе царе и великом князе Михаиле Феодоровиче, говорит Матвеев, такожде ненависти ради подкинули письмо воровское на боярина И. Д. Милославского (будущего тестя царя Алексея), будто он имеет у себя перстень волшебный думного дьяка Грамотина, и по тому воровскому письму немного не пришел в конечное разорение: был за приставом многое время, животы пересмотриваны и запечатаны были, и ничего не найдено… и за свою невинность освобожден… А при великом государе царе и великом князе Алексее Михайловиче також-де завистию и ненавистию извет был составной же и наученой о волшебстве на боярина С. Л. Стрешнева, и за тот извет страдал невинне, честь (то есть боярство) была отнята и сослан был на Вологду, а животы и поместья и отчины и дворы не отняты. Да и на многих, великий государь, таких воровских писем было, а на иных и в смертном страху были… А и я, холоп твой, от ненавидящих и завидящих при отце же твоем государеве великом государе немного не пострадал також-де воры, составя письмо воровское подметное, кинули в грановитых сенех и в проходных и хотели учинить Божией воле и отца твоего государева намерению и к супружеству – второму браку препону, а написали в письме коренья» [890] .
Князь М. Щербатов заметил, что «наипросвещеннейший муж в России, князь Василий Васильевич Голицын (известный наперсник царевны Софии), гадателей призывал и на месяц смотрел о познании судьбы своей» [891] . Отзыв этот подтверждается официальными документами. Во время крымского похода князь Голицын, извещая Шакловитого о безымянном письме, в котором писано было к малорусам, чтоб пребывали с крымцами в миру: «Москва-де вам не верит, и большого вашего хотят убить», – прибавляет: «…и то, чаю, ведали они по чарованью некоему».
В 1689 году, по его челобитью, пытан был в Земском приказе Иван Бунаков за то, что вынимал княжий след. Из деловых бумаг розыскного приказа узнаем, что князь Голицын совещался с колдунами и, опасаясь, чтобы не остыла к нему любовь Софии, прибегал к чарам: какой-то знахарь давал ему травы, и князь сыпал их для «прилюбления» в яства, подносимые царевне, а потом того знахаря велел сжечь в бане, дабы не было от него проносу. Такое показание дал Сильвестр Медведев, а ему про то сказывал иконник Васька Владимиров. Ваську взяли к допросу, пытали, и он повторил те же самые речи.
Обращалась к колдунам и прорицателям и царевна София; для предварительного испытания она обыкновенно посылала их к Медведеву, который и сам занимался астрологией, гадал по звездам и предсказывал будущее. Между волхвами особенным доверием ее пользовался Димитрий Силин, вызванный царевною из Польши лечить болезненные очи царю Ивану Алексеевичу; года с три жил он в келье Медведева, уверял, что умеет глядеть в солнце и угадывать, что кому будет, знал заговаривать грыжу, пособлять жене и мужу и вылечивать от болезней живота.
Силин врачевал на Москве многих, в том числе и князя Голицына: щупал ему живот и нашел, что князь «любит чужбину, а жены своей не любит». Этому пришельцу Медведев открыл, что царевна хочет выйти замуж за Голицына, Шакловитого намерена сделать первым у себя правителем, а его, Медведева, патриархом, и просил посмотреть в солнце: сбудется ли это? Силин два раза всходил на Ивановскую колокольню и будто бы видел, что «у государей венцы на главах, у Голицына венец мотался на груди и на спине, сам он стоял темен и ходил колесом, царевна была печальна и смутна, Медведев был темен, а Шакловитый повесил голову».
Когда Петр начал торжествовать над своею сестрою, Медведев бежал в монастырское сельцо Микулино с тремя стрельцами; там они виделись с волхвом Ваською Иконником и советовались, что делать. Волхв уверял их, что он владеет Сатаною и если царевна даст ему 5000 рублей, то все останется по-прежнему; но ему уже не поверили [892] . В тайных сношениях с Шакловитым и в волшебных чарах на царское здоровье был обвинен и стольник Андрей Безобразов. Уже в преклонных летах был он отправлен (в 1689 г.) воеводою в крепость Терки; месяца полтора плыл он реками Москвой и Окою до Нижнего Новгорода, где, застигнутый морозами, остановился и послал челобитную к государям и письма к разным влиятельным лицам, умоляя освободить его от такой дальней службы и воротить в столицу. Из Нижнего бежали от него крепостные люди Петрушка Персидской да Якимка Семенов, обокравши наперед своего господина, как это видно из поданных им явочных прошений. Они явились в Москве в Розыскной приказ и сделали на Безобразова извет, что он сносился с Шакловитым и на пути к Нижнему посылал по городам и селам людей своих отыскивать ворожей и волхвов – верст за двадцать и далее; посланные приводили к нему разных колдунов: в Москве – мельника Сеньку Антонова, в Коломне – волхва Ганьку, в Касимове – женку-татарку и бабу Аксютку, в Нижнем – коновала Дорошку Кабанова, портного Ивашка Матвеева и дворника Оську Охапкина, и те колдуны и колдуньи ворожили на костях, деньгах и на воде о здравии царя Петра Алексеевича и матери его Наталии Кирилловны, умышляючи злое дело, и о бунте и победе на бояр. Волхв Дорошка «накупился у Безобразова напустить по ветру тоску на царя и царицу, чтобы они сделались к нему добры и поворотили бы его к Москве»; для этого, снабдив Дорошку запасом и вином, Безобразов отправил его к Москве с человеком своим Ивашком Щербачовым и велел этому последнему указать ему государя Петра Алексеевича и царицу мать его. А жена Безобразова заставляла писать царские имена, Петр и Наталия, на семи старых полотняных лоскутках и, вставив лоскутки в восковые свечи, на место фитилей, посылала те свечи по церквам и приказывала, затепля, ставить их перед иконами да смотреть, пока они догорят [893] .
По этому извету послали за обвиняемым в Нижний Новгород; жену его призвали к допросу, коновал Дорошка был взят на ее дворе, где укрывался он от
