Вышла и через минуту возвратилась с чаем. Хоть и старенькая, а подвижная, сноровистая, видно, что никогда не пользовалась чужими услугами, все делала своими руками.
Вербенко отпил из чашки, оживился, и глаза у него заблестели.
— Вы, Юрий Николаевич, думаете, что я не вижу, не замечаю ваших отношений с Лавровым?
Юрий покраснел, как школьник.
— Какие такие особенные отношения, товарищ капитан третьего ранга?
— Не хитрите. Я все вижу… — погрозил пальцем Вербенко. — Он назначен командиром корабля раньше вас, и, кажется мне, было время, когда кичился перед вами: «Вот какой я моряк опытный, а что ты по сравнению со мной?» А вы метались из стороны в сторону, искали, ошибались. А когда у вас дела стали налаживаться, Лавров показал себя…
— Как? — не сдержался Юрий, не ожидавший, что замполит заговорит об этом.
— Как? Ну, это вы лучше меня знаете, — и улыбнулся лукаво. — А то, что вы сегодня так поговорили с ним, это хорошо. Теперь этот разговор нужно сделать достоянием гласности… И не смотрите на меня удивленными глазами. Ясное дело, не в стенографической записи, а в форме договора о социалистическом соревновании. Вот сейчас вместе и напишем все, что надо.
Убрав со стола, женщины ушли в другую комнату смотреть телевизор, а Вербенко с Юрием долго сидели вдвоем.
Прощаясь, Вербенко неожиданно спросил:
— Не хотите ли немного пройтись, Юрий Николаевич? Морем подышим перед сном…
7
Они шли вдоль Артиллерийской бухты. Дороги или тропинки тут не было. Земля неровная, каменистая. Под ногами шелестит бурьян. Стремительно спускается к морю зубчатый берег. Море внизу отдыхает, спит и колышет на волнах ласково-синеватый отблеск луны.
— Мы привыкли к именам, — вдруг заговорил Вербенко. — Ушинский, Макаренко. Конечно, великие педагоги, таланты… А ваша мама — тоже талант. Как хорошо она о дереве сказала, просто и ясно.
— Всю жизнь отдала школе…
Сейчас Юрий не смог бы сказать: «Товарищ капитан третьего ранга» — он разговаривал с Вербенко, как с близким человеком.
— Спустимся к морю? — неожиданно предложил Григорий Павлович.
Юрий заколебался.
— Трудно тут. Сорваться можно.
— Ну, мы с вами не упадем, — Вербенко улыбнулся, стекла его очков блеснули в темноте.
Спустились по крутому склону, остановились возле самой воды. Долго стояли молча, вдыхая солоноватую морскую прохладу, прислушиваясь к приглушенному шуму волн.
— Вы тоже талантливы, Юрий Николаевич, — вдруг заговорил Вербенко. — Были у вас ошибки. Наверное, и еще будут, как у каждого человека. Но вы умеете их понять, оценить. Для этого тоже нужен талант.
— Что вы, Григорий Павлович. Я рядовой, таких миллионы.
Вербенко недовольно поморщился.
— Не то сказали. Не те слова… Разве «простые», «рядовые» победили в прошедшей войне? Нет, победили люди-творцы. И те, что погибли, и те, что в живых остались. А города, заводы, села, кто отстраивал? А новые гигантские заводы, домны, атомные корабли и электростанции? Кто их создал? Тоже «рядовые», «простые»?
Совсем разволновался Вербенко, а Баглай, желая успокоить его, осторожно спросил:
— Вам не холодно?
— Нет, нет, — машинально ответил замполит. — Вначале я вас не понимал. Думал: нацепил лейтенантские погоны и считает себя готовым командиром. Да еще эта история с Соляником… Но вы сумели через себя перешагнуть. Вот в чем корень. Человека цените, значит, понимаете, что он — не «простой», не «рядовой»…
Он некоторое время шел молча.
— Вот перед нами море плещется… Когда мы с вами шли к Андрею Солянику на свадьбу, вы сказали, что с берега море вам кажется каким-то другим. Временами и мне оно представляется необычным. Для нас с вами море всегда таит в себе неведомое, и надо научиться разгадывать его загадки. Сами знаете, наш Военно-Морской флот вышел на просторы Мирового океана. Месяцами моряки на берегу не бывают. В их руках — сложные машины, и гидроакустика, и пеленгация, и атомные сооружения. Если досконально не освоишь всю эту технику на берегу, то в море поздно будет…
— Но ведь мы же не ходим в Мировой океан, товарищ капитан третьего ранга, — уже официально возразил Юрий Баглай, почувствовав, что разговор начинает приобретать служебный характер, но еще разрешая себе определенную вольность.
— Пока что не ходили. А прикажут — пойдем. Поэтому не тратьте попусту предпоходное время. Давайте своим подчиненным побольше сложных упражнений. Помните всегда: выходя в море, вы должны быть каждую секунду готовы к бою. Вы — военный моряк и не можете этого не понимать.
— У меня что-нибудь не в порядке, товарищ капитан третьего ранга? — Теперь в голосе Баглая слышалась настороженность и даже тревога.
— Если по уставу, то все в порядке. Но я жду от вас поиска. Вы еще молоды. У вас светлый ум. Как раз теперь и надо искать. Пусть не засасывает вас обыденность, не удовлетворяйтесь служебными стандартами… Вы не обиделись на меня?
— Спасибо, Григорий Павлович. Есть о чем подумать.
Возвращались пологой тропинкой. Извиваясь между камнями, она вывела их наверх. Вербенко шутил:
— Вы меня, старика, как альпиниста, заставили по скалам к морю спускаться («Сам же этого захотел», — подумал Юрий Баглай), а я, как видите, и другие стежки-дорожки знаю. Я тут частенько бываю, когда на берегу ни одного человека не встретишь. Брожу и думаю.
— О чем же, Григорий Павлович, если не секрет? — осмелился спросить Баглай.
— Гм, о чем… О моей жизни, о вашей…
Ему все же нелегко, было подниматься в гору. Баглай слышал его тяжелое дыхание. Наверху замполит остановился передохнуть и снова заговорил:
— Нередко теперь молодые люди презирают старших: «Ой, какие вы старомодные! Вы уже отживаете свой век! Мы сделаем такое, чего вы, деды наши и даже отцы, еще не видели и не слышали!» И они действительно многое делают. А сколько еще неизведанного! Молодежи работы хватит… Но и мы, пожилые люди, еще не вышли в тираж, не обросли ракушками, что-то знаем и что-то умеем.
Вербенко помолчал немного и тихонько засмеялся.
— Думаю, думаю… Знаете, здесь, когда я один, мне стихи вспоминаются. Я много их помню — и старых, и военных, и сегодняшних. Но почему-то приходят в голову те, что ребенком еще в школе учил. И не подумал бы, что они где-то в закоулках памяти залежались. Еще десять лет назад, если бы мне предложили: «Ну-ка, прочитай стихотворение, что в пятом классе учил», не вспомнил бы, а сейчас они меня преследуют… С чего бы это, Юрий Николаевич?
— Память бесконечна, Григорий Павлович.
— Верно, верно, — согласился Вербенко. Он взглянул на часы. Было за полночь. — Идите домой, а я немного побуду тут. — И улыбнулся. — Может, еще какое-нибудь стихотворение вспомню.
«Старик или не старик? — думал о Вербенко Юрий Баглай, возвращаясь домой. — Старики ко всему равнодушны, только уюта, покоя хотят, а у него — вон какие беспокойные мысли… Нет, не старик… Конечно, не ради того приходил, чтобы посидеть в теплой хате. Ради меня приходил!.. Спасибо вам, Григорий Павлович, мой дорогой замполит, товарищ капитан третьего ранга!»
