Стихи

Пойдем.
Не бойся ничего. Мы тоже отдохнем.
Кремнистый путь блестит, окно горит в сельмаге.
Вослед за кошкой Том скрывается в овраге.

Лето – осень 1992

II ИЗ ЦИКЛА «ПАМЯТИ ДЕРЖАВИНА»

1. ПАРАФРАЗИС

Блажен, кто видит и внимает!
Хотя он тоже умирает.
И ничего не понимает,
и, как осенний лист, дрожит!

Он Жириновского страшится,
и может скурвиться и спиться,
и, по рассказам очевидцев,
подчас имеет бледный вид.
Блажен озлобленный пиит.

Незлобивый блажен тем паче!
В террасе с тещею судача,
над вымыслами чуть не плача,
блажен – хотя и неумен.
Вон ива над рекой клонится,
а вон химкомбинат дымится,
и все физические лица
блаженны – всяк на свой фасон,
хотя предел им положен.

Блажен, кто сонного ребенка
укрыв, целует потихоньку,
полощет, вешает пеленки
и вскакивает в темноте,
дыханья детского не слыша,
и в ужасе подходит ближе
и слышит, слава Богу, слышит
сопенье! И блаженны те
и эти вот. И те, те, те.

А может быть, еще блаженней,
кто после семяизверженья
во мгле глядит на профиль женин
и курит. И блажен стократ
муж, не входящий ни в советы,
ни в ССП, ни в комитеты,
не вызываемый при этом
в нарсуд или военкомат.
Блажен и ты, умерший брат.

Блаженны дядьки после пьянки,
играющие в футболянку.
Блажен пацан, везущий санки
на горку и летящий вниз.
Блажен мужик с подбитым глазом —
легко отделался, зараза!
Поэтому и маршал Язов
блажен, и патриот Алкснйс
(ему же рифма – Бурбулис).

Блажен закончивший прополку,
блажен глазеющий без толку
в окно на «Жигули» и «Волги»,
блажен, на утренней заре,
поеживаясь и зевая,
вотще взыскующий трамвая,
блажен, кто дембельнулся в мае,
кто дембельнулся в ноябре!
Блажен и зверь в своей норе.

Блажен вкусивший рюмку водки,
закусывающий селедкой,
притискивающий молодку.
Кино, вино и домино —
блаженство тоже! Шуры-муры,
затеянные нами сдуру,
дают в итоге Шуру, Муру,
а это – чудо, и оно
зовется благом все равно!

А малосольный огуречик?
А песня, слышная далече?
А эти очи, перси, плечи?
А этот зад? А этот свет,
сквозь туч пробившийся? А эти,
горящие в потоке света,
стекляшки старого буфета?
А этот комплексный обед?
Ужели мало? Вовсе нет!

Блаженств исполнен мир гремучий.
Почто ж гнездится страх ползучий,
и ненависть клубится тучей
в душе несмысленной твоей?
И что ты рек в сердцах, безумец?
Однообразно, словно зуммер,
гудит привычная угрюмость.
Взгляни на птиц и на детей!
Взгляни на лилии полей.

Твой краткий век почти что прожит.
Прошедшее томит и гложет.
Кто жил и мыслил, тот не может
в душе не презирать себя.
Претензий с каждым годом меньше.
Долги растут. Детей и женщин
учитывай. Еще блаженьше
ты станешь, боль и стыд стерпя,
гордыню в сердце истребя.

Найди же мужество и мудрость,
чтоб написать про это утро,
про очи женщины-лахудры,
распахнутый ее халат,
про свет и шум в окне раскрытом,
бумагой мокрою промытом,
про Джойса на столе накрытом
(и надо бы – да лень читать).
Блажен, кто может не вставать.

Водопровод – блаженство тоже!
Упругий душ утюжит кожу.
Клокочет чайник. Ну так что же?
Продолжим? – Ласковый Зефир
листву младую чуть колышет.
Феб светозарный с неба пышет.
Блажен, кто видит, слышит, дышит,
счастлив, кто посетил сей мир!

Грядет чума. Готовьте пир.

2

Столь светлая – аж золотая! —
весенняя зелень сквозит.
Вверху облака пролетают,
а снизу водичка блестит.

Направо, налево – деревья.
Вот тут – ваш покорный слуга.
Он смотрит направо, налево
и вверх, где плывут облака.

Плывите! Я тоже поплыл бы,
коль был бы полегче чуть- чуть,
высокому ветру открыл бы
уже поседевшую грудь!

И так вот – спокойный и чистый,
лениво вертя головой,
над этой землей золотистой…
Такой вот, простите, херней,

такою вот пошлостью вешней,
и мусорной талой водой,
и дуростью клейкой и нежной
наполнен мой мозг головной!

Спинной же сигналит о том, что
кирзовый ботинок протек,
что сладко, столь сладко – аж тошно,
аж страшно за этот денек.

Август 1993

3

Отцвела-цвела черемуха-черемуха,
расцвела, ой, расцвела-цвела сирень!
У Небесного Царя мы только олухи.
Ах, лень-матушка, залетка моя лень!

По поднебесью шустришь, моя касаточка,
в теплом омуте, ой, рыбка ты моя,
змейка тихонькая в травушке-муравушке,
лень-бесстыдница, заступница моя.

Ой, сирени мои, яблони-черемухи,
ой ты дольче фар ниентишко мое!
А чего? – да ничего – да ничегошеньки,
ну ей-богу, право слово, ничего!

Зелень-мелень, спирт «Рояль» разбавлен правильно.
Осы с мухами кружатся над столом.
Владислав Фелицианович, ну правда же,
ну ей-богу же, вторая соколом!

Как я бу… ой, и вправду как же буду я
отвечать и платить за это всё?
Ой сирень, ой ты счастьишко приблудное,
лоботрясное, ясное мое.

4

Не умничай, не важничай!
Ты сам-то кто такой?
Вон облака вальяжные
проходят над тобой.
Проходят тучи синие
над головой твоей.
А ты-то кто? – Вот именно!
Расслабься, дуралей!

Не важничай, не нагличай!
Чего тебе еще?
Пивко в литровой баночке
с солененьким лещом,
с лучом косым сквозь стеклышко,
сквозь пыльную листву.
Уймись, мое ты солнышко!
Ой, сглазишь – тьфу-тьфу-тьфу!

Не нагличай, не подличай!
Гляди, разуй глаза!
Ах, сколько тайной горечи
в спокойных небесах!
С какой издевкой тихою
они глядят на нас.
А ты все небу тыкаешь!
Заткнулся б хоть сейчас!

Не подличай, не жадничай!
Ишь цаца ты какой!..
Блестит платформа дачная
под летнею грозой.
И с голубой каемочкой
стоит весь Божий мир,
опасный и беспомощный,
замызганный до дыр

такими вот – не ерничай! —
такими вот, как ты!..
Дождись июльской полночью
малюсенькой звезды.
Текут лучи бесшумные
мильоны лет назад.
Они велят не умничать.
И хныкать не велят.

Июль 1993

5

Слишком уж хочется жить. Чересчур
хочется жить. Стрекоза голубая,
четырехкрылая, снова дрожит
над отраженьем своим… Я не знаю…

Пахнет шиповник. Трещит мотоцикл.
А над Перхуровым синие тучи.
А в магазин завезли дефицит.
Слишком уж хочется. Было бы лучше,

было бы проще, наверно, закрыть
эти глаза, задремать потихоньку,
правила неумолимой игры
не выяснять, не кидаться вдогонку

за пустяками летучими, вслед
за мимолетным намеком на что-то,
не проверять эту мелочь на свет…
Завтра суббота. О, как же охота

жить!.. Трясогузка трепещет хвостом.
Вновь опоздал воскресенский автобус.
Спорит Гогушин с соседом о том,
прав или нет Хасбулатов…